Когда я вернулась, мама сидела за столом и утирала платком глаза. Отец, еще более угрюмый и мрачный, все разглядывал что-то за окном. Софи с папкой для рисунков на плече шепнула, что убегает на лекции, и скрылась за дверью. Вот бы и мне так…
Занятые поиском паспортов, родители пропустили главную новость недели, взволновавшую всю Европу.
– То есть ты видела вора? – сказал отец после моего краткого пересказа. Он старательно растирал лоб, оставляя на нем красные полосы. Делал он так исключительно в моменты полной растерянности.
– Да я сама толком не поняла. Он подменил книгу, ну а я…
– Ты его запомнила?
– Не так чтобы очень… Вроде бы сотрудник архива. Белый халат там, перчатки…
– Надя, тебя даже на день оставить нельзя без присмотра! – мать, как всегда, в своем репертуаре.
– Анастасия, давай не будем… В чем она, собственно, виновата?
Отец покрутил в руке повестку, предписывающую мне явиться в полицию сегодня в 14:00. Он шумно выдохнул.
Стало жаль его. Он всегда был слабее и чувствительнее мамы и всегда относился ко мне с куда большим пониманием. Мать хоть и плакала по любому поводу, но я давно поняла, слезы – всего лишь средство манипуляции. Своими слезами она уже никого не растрогает.
– Ты уходила в отражение? – опять набросилась на меня мать.
– Я здесь и со мной все хорошо. Что еще тебе надо?
Как же она достала!
– Что?! Это не ответ!
– Анастасия, сейчас есть проблемы посерьезнее. Надя, собирайся. Пора ехать в полицию.
Мы взяли такси. Мама всю дорогу хватала меня за руку, будто опасаясь, что я убегу.
……
В допросной пахло канцелярской пылью и потом. Из угла угрюмо пялился телевизор, рядом раскорячилась тренога с видеокамерой. Я все никак не могла оторвать взгляда от наручников, привинченных к холодному столу. Волной накатила тревога.
Родители тоже были в замешательстве. Мама поинтересовалась у проводившей нас дамы в форме, возможно ли побеседовать в более спокойной обстановке. Та велела располагаться и ожидать следователя.
Мы с мамой присели на жесткие стулья. Отец нервно прохаживался вдоль зеркального окна, бросая недобрые взгляды своему отражению.
Минут через пятнадцать в комнату вошел тот самый следователь с изуродованной рукой.
– Здравствуйте, – он деловито положил на стол папку с видеокассетой и направился настраивать видеокамеру.
Сердце бухало так громко, что я опасалась, как бы следователь не услышал этот грохот.
– Мы должны снимать допрос, – пояснил следователь.
Он повернулся к видеокамере, зачитал с бумажки какой-то текст на чешском.
Задрожали руки. Мама схватила мои пальцы и сжала. Захотелось бросится ей на шею и спрятать голову на груди, как бывало в детстве.
Начался допрос. Следователь задавал те же вопросы, что и вчера. Я немного приободрилась и на этот раз отвечала без запинок.
– Вы утверждаете, что не знаете этого человека. Библиотекаря. Е то так?34
– Да, я просто извинилась, что самовольно открыла окно.
– Добрже. Давайте посмотрим видеозапись.
Следователь подвинул поближе тележку с телевизором, вставил кассету в плеер, промотал видео и остановил как раз в тот момент, когда на экране появился молодой мужчина в белом халате и матерчатых перчатках. Мужчина вытаскивал из коробки книгу. Сердце ёкнуло.
– Вы утверждаете, что не знаете этого мужа… мужчину?
– Нет, – выдохнула я, не узнавая собственного голоса.
– Я здесь имею заключение эксперта, который читает по губам – следователь покопался в папке и достал какой-то документ, – он утверждает, что вы сказали по-русски: «Это ты, я знаю».
Я захлопала глазами. Но тут за меня вступилась мама.
– Это что за эксперты у вас такие? Может, они и мысли читать умеют?
Следователь сдвинул брови.
– Посмотрите внимательно на фотографию, – он протянул снимок. – Здесь тот мужчина, которого вы видели в Клементинуме?
– Да, это он, – отозвалась я.
– Это во правду сотрудник библиотеки. Але…35 Хочу еште нецо вам указать36, – следователь перемотал пленку на начало. – Вот, посмотрите, он идет по коридору, везет книгу в хранилище. Теперь се подивейте на его ноги.
– Что не так с ногами? – отец приблизился вплотную к экрану.
– Смотрите дальше. Другая камера. Прошло несколько секунд. Не замечаете?
– Тот же самый парень везет тележку.
– Ано! Але!37 Посмотрите на ноги.
Отец уставился на следователя.
– Обувь…
– Кеды.
– Ано, пресне так!38 Когда он успел переодеться? Только что был в ботах, а теперь… как вы сказали? Кеды… Как объясните?
Мы молчали.
– Я думаю, это другой человек, – заключил следователь.
Родители переглянулись и, перебивая друг друга, начали кричать, что это работа полиции искать воров, а «бедная девочка» к этому никакого отношения не имеет. Следователь молчал.
– Допрос окончен, – сказал он. – У меня есть основания полагать, что вы покрываете преступника. Поэтому вы будете задержаны. Надина Серова, вы имеете право хранить молчание. Советую найти адвоката.
Что тут началось! Мама плакала и умоляла, отец хмурился и что-то доказывал. Я же настолько потерялась, что не могла разобрать ни слова, как будто выключили звук. Сидела и изучала свое бледное, осунувшееся лицо в окне для наблюдений.
Родители и следователь пошли на выход. Я уловила только, что опекуны должны подписать какие-то бумаги, а мне следует ожидать в допросной. Замок щелкнул. Стало тихо.
Я встала и подошла к окну. Есть там кто-нибудь в смежной комнате? Наблюдают ли за мной? Да какая разница…
Я дотронулась до зеркальной поверхности. Она мягко поддалась, рука провалилась в отражение. Тогда я подтащила к окну стул, забралась с ногами так, чтобы отразиться целиком, и прыгнула в отражение. Мое тело в реальном мире грузно повалилось на пол.
Родители догадаются, а большего и не надо. По крайней мере, за стартовое зеркало теперь можно не опасаться.
Прошло пара часов. За это время погода менялась несколько раз. То неизвестно откуда набегали тучи, и океан под скалой начинал стонать, то опять становилось светло и спокойно.
А я все думала о нем. Прокручивала пленку памяти…
Впервые я увидела его на школьном дворе и сразу занесла в категорию самовлюбленных мерзавцев. Кривая полуулыбка, нахальный прищур и смазливая внешность, на которой обычно и заканчиваются достоинства таких, как он.
Новый одноклассник не заинтересовал. Его посадили рядом, но я была уверена, скоро парта будет опять принадлежать только мне, а красавчик найдет компанию под стать. Но неожиданно он взялся помогать на проверочной.
Вот так несостыковка!
Помню, пялилась на него, как дура! Самой потом стыдно сделалось. Пришел незнакомый парень, с детского дома, а я сразу записала в подонки.
Я вдруг увидела мальчишку совсем по-другому. Задумчивый и непохожий на всех остальных. Руки зудели нарисовать его… Он заметил и повел себя так, будто у него от моих художеств рези. Испугалась, что опять, как с раздевалкой получится… Все загладить порывалась. После уроков встретила его в парке, и началось…
Он вдруг заболел.
А я навещала одноклассника каждый день. Сидела у его постели по часу, а случалось и дольше. Он лежал один, весь бледный, лоб в капельках пота, зубы сжаты так, что жилы на шее вздыбились, и лицо… Как реагировать, когда лицо человека меняться у тебя на глазах? Вся жизнь перевернулась в тот момент.
Страх понемногу улегся. Я наблюдала и зарисовывала каждую перемену в его внешности. Скоро болезнь начала отступать. Я не могла дождаться, когда это «существо» придет в себя и расскажет, кто он. Вот только секретами новый одноклассник делиться не собирался и повел себя, как полный кретин.
А потом оказалось, что я и сама… «существо».
Не могу вспомнить момента, когда презрение переродились в совсем другое чувство. Сначала очень хотелось напугать его. Так же сильно, как он напугал. И, надо сказать, получилось. Я веселилась от души, наблюдая, в каком он замешательстве.
Сам-то, небось, не видел девчонок в зеркальных отражениях. А еще «существо»…
А потом все как-то постепенно изменилось, и совсем расхотелось над ним издеваться. Захотелось совсем другого… Никогда и никого так близко к себе не подпускала. Никто не знал обо мне так много. Никто меня так не касался. Все было впервые, ново, остро…
Вспоминаю о нем, но даже в мыслях имени произнести не смею. Силюсь выдохнуть, а воздух застревает в легких, губы не слушаются. Имя… Чувствую его холодящий мятный вкус на кончике языка, его мягкий аромат – загадочное, таинственное. Оно спряталось где-то глубоко в груди, и я не могу выманить его наружу.
Указательным пальцем я принялась вычерчивать в воздухе буквы, украшая их завитушками и вензелями: надежная «Т», протяжная «И», задумчивая «М»… Вдруг ощутила, как воздух под руками загустевает и материализуется. Меня охватило волнение. Бодрящий импульс электрической волной пробежал по телу, и я начала рисовать. Пальцы, будто кисти, заполняли бесцветное пустое пространство воплощениями образов, рожденных памятью и фантазией. В небо взмыли башни с высокими шпилями, брызнули фонтаны и водопады, все сплеталось паутиной переходов, галерей и террас…
Смелым движением я прочертила в воздухе линию, разрезающую водное пространство и соединяющую черную башню со скалой. В то же мгновение легкая дымка у основания башни загустела и превратилась в сизое облако. Облако заклубилось, закипело и из самого его центра брызнуло серебряно-ртутной массой, застывающей на лету. Тонкий арочный мост вырос на глазах.
Внутри все ликовало. Я устремилась на мост. Но не успела ступить на дымчато-прозрачную поверхность, как громадные птицы – сторожа башни – поднялись в небо и тут же пикировали вниз, рассаживаясь по перилам вдоль всего пути.
– Убирайтесь! Убирайтесь! Откуда вы взялись!?
Я попыталась прорваться сквозь птичий кордон, но они свирепо набросились на меня.
– Чего вы хотите?! – взмолилась я. – Пустите!
Птицы галдели, щелкали клювами и хлопали крыльями.
– Это мой мир и только мне решать, кому здесь быть!
Неужели даже здесь я не свободна?
С той стороны родители, здесь эти птицы – всегда кто-то или что-то не позволяет приблизится к нему.
Неужели нам не суждено быть вместе? Или всему виной моя ошибка?
Каждую ночь во сне снова и снова приходится выбирать между его спасением и собственной жизнью. Я слышу голос и слова «Это мой выбор!» Нет! Это был МОЙ НЕПРАВИЛЬНЫЙ ВЫБОР! Это я выбрала для тебя совсем не тот путь, не ту судьбу, который ты был достоин.
Как вернуть мгновение, когда липкий страх прогнал решимость? Испугалась умереть в четырнадцать лет. А он не боялся… И после всего, что произошло, исчезла, не сказав: «Спасибо!», не сказав: «Прости!»… Как бы не стерегли родители, я могла вернуться раньше. МОГЛА!
– Я должна помочь ему, пустите!!!
Но птицы были неумолимы.
– Пустите! Я люблю его!
Я любила того мальчика… Никогда не поверю, что ему плевать, ведь глаза кричали об обратном. И пусть меня сожрут эти мерзкие твари, пусть скинут в океан! Уж лучше погибнуть, чем остаться на одинокой скале, так и не попробовав исправить ошибки.
Я решительно ступила на мост. Птицы опять засуетились, заклацали клювами. Я рванула к башне. Черные твари провожали злыми взглядами, но сторонились.
Я ворвалась в отражение и тут же ощутила резкий толчок. Все вокруг стремительно менялось. Мелькнула обстановка комнаты, потом яркий пучок света, и сразу наступили густые сумерки.
Где низ? Где верх?
Вокруг тусклое мягкое поле. Вдалеке виднеется что-то синее в ромбиках. А прямо надо мной растянулся покосившийся скрипичный ключ, забрызганный красными кляксами.
Куда я попала?
Послышались голоса.
– Ну, ты готов?
– Шоно, блин! Сколько раз говорить? Сначала стучишь, потом входишь!
Его голос!
– Знаем мы твои сверх-секретные дела…
– Мало ли? Может, я не один.
– Ну, так я могу составить компанию! Это… Ты почему еще не одет?
– Щас футболку накину и готово.
– Давай, шевелись! На улице пекло. Тоже переоденусь и поедем.
– Сам-то где всю ночь пропадал? Опять в «Метро»?
– Ну типа. Зря не пошел. Зачетный был батл.
– Как будто меня приглашали. Ну, и кто переплевал?
– Какой переплевал! Мы с Тимуром раскачали толпу не по-детски. Еще одна ляля новая отметилась, оч круто битбоксила.
– Но победил, конечно, ты?
– А то!
– Опять жульничал?
– Вот че сразу жульничал, а!?
– Шон, ты дождешься. Всех распугаешь, никто с тобой битбоксить не будет.
– Да нихера я не жульничал! Где мои сигареты?
– Где оставил, там и возьми!
Опять все начало меняться. Скрипичный ключ взмыл вверх. В глаза брызнуло светом, и я на миг ослепла. Мелькнул голый мужской торс, и меня выбросило в зазеркалье. На вершине черной башни прогуливались птицы, а вокруг все изменилось до неузнаваемости.
……
Повсюду, на башнях, галереях и площадях моего зазеркального города, мерцали тысячи дверей. Одни появлялись, другие исчезали.
Черная башня тоже преобразилась. Она больше не походила на гладкий карандаш. Появились причудливые резные арки с колоннами. С разных этажей брали начало галереи, ведущие на мосты. Теперь мостов было несколько. Они разбегались лучами, соединяя башню с зазеркальным городом. С верхней площадки шла винтовая лестница вниз. Я тут же решила проверить, что там на других этажах.
Сбежав по ступенькам, очутилась на круглой террасе. Здесь было несколько дверей. Они мягко мерцали, приглашая войти. Я выбрала наугад одну и проскользнула невидимкой. Кажется, я все еще помню, как это делается.
Перед глазами опять поплыло.
Я оказалась в полумраке кабинета, заставленного громоздкой мебелью. Все вокруг деформировано – где растянуто, а где, наоборот, сжато.
За письменным столом расположился выхолощенный мужчина средних лет с зализанными волосами и в безупречном костюме тройке. Своими тонкими усиками он напоминал старого голливудского актера.
Рядом стояла дамочка в чрезвычайно узкой юбке и белой шелковой кофточке с глубоким вырезом. Она заискивающе улыбалась. В кресле напротив небрежно развалился другой мужчина – совершенная противоположность первого. Мама таких называла «плюгавенькими типами». Когда увидела этого тощего, лысоватого, небритого мужичонку в старом вязаном свитере и синих джинсах с вытянутыми коленками, на ум пришла именно эта характеристика.
– Спасибо, милочка, – сказал зализанный дамочке глубоким шелестящим голосом.
Мужчина потянулся куда-то поверх зеркала в слепую зону. В руках у него оказался кусочек рафинада.
– Дорогуша, здесь кое-чего не хватает, не находите?
– Ой, – выдохнула дамочка и всплеснула руками. – Извини… те, Виктор Валентинович. Молочник опять забыла. Сейчас принесу.
Дамочка засеменила к двери. Мужчины молча проводили ее угрюмыми взглядами.
– Рассчитай. Редкая дура, – равнодушно сказал зализанный плюгавому.
Вернулась дамочка.
– Вот, пожалуйста.
– Можете быть свободны, – зализанный расплылся отеческой улыбкой.
Дамочка удалилась. Мужчины продолжили пить кофе.
Зализанный был достаточно привлекательным, несмотря на возраст, и настолько же неинтересным. А вот плюгавый оказался персоной выдающейся. Рот, как старый рубец от шва, криво сделанного когда-то пьяным хирургом. Удивительно безобразный! Очень захотелось нарисовать плюгавого вот так, с маленькой кофейной чашкой в руках и утонченно оттопыренным мизинцем.
– Ну что, друг мой любезный, вернемся к нашим баранам, – заговорил плюгавый.
По спине пробежали мурашки.
Я знаю этот голос!
– Нда, – коротко вздохнул Виктор Валентинович и отставил чашку.
Он выдвинул ящик стола, достал черную кожаную папку и протянул плюгавому. Тот довольно цыкнул.
– Отлично!
Я попыталась подойти поближе и посмотреть, что там. Но плюгавый держал папку так, что содержимое не отражалось.
– Сумма красивая, – процедил он. – Музейщики, конечно, не потянут.
– На это никто и не рассчитывал. Как дела у поставщиков?
– Все идет, как по рельсам! Паровозик едет, колесики стучат… Партия уже в Украине. На днях товар закатают в битум и загрузят фуру. Машинка прибудет в Польшу к середине месяца, а потом сюда. Так что зеленые надо отслюнявить через три недели. У тебя как?
О проекте
О подписке