И тропы вроде б начала казать,
Открыв и застилая то и дело.
 
 
Поток воздушный причесал траву,
И уложил её в подобье круга,
Указывая, как нужно идти,
Чтоб те могли покинуть место луга.
 
 
Настало время сотворить обход.
Пять раз вокруг пройтись было несложно.
Художник, видя тропочку в конце,
Почуял, что количество пять – ложно.
 
 
Он вдруг припомнил, что он не учёл
Стук старика при первом появленье.
А этот позабытый им удар
Имел, как видно, важное значенье.
 
 
Шестой проход вкруг дуба показал,
Что было верным то предположенье.
Открылась широчайшая тропа
Доступная для лёгкого движенья.
 
 
Событье это птицы вознесли
В теряющее тьму ночное небо.
И Серафим с художником пошли,
Не пожалев для пташек крошек хлеба.
 
 
Немало Серафим ходил с отцом
И изучал доступную окрестность,
Но та, где он теперь ступал ногой,
Указывала на иную местность.
 
 
Казалось, что открылся вдруг проход
Короткий в неизведанные страны.
Пред ними показался вскоре порт
Откуда отбывали в океаны.
 
 
Послышался крик чаек, всплески волн,
Лицо обдул приятный тёплый ветер,
Почувствовался запах морских вод,
Что не сравним с другим на белом свете.
 
 
В то время на поляне, где рос дуб,
Высокой густотой трава поднялась,
Сокрыв все-все возможные пути.
Она теперь нетронутой казалась.
 
 
И утром спохватившись, паренька
Родные не нашли. Они искали
Его довольно долго. Им пришлось
Прожить немало времени в печали.
 
 
Но мы вернёмся к водным берегам.
То было беспокойнейшее место.
И путникам, что прибыли сюда
Оно, конечно, было неизвестно.
 
 
Стоял вопрос, с чего же начинать?
Рассказ был скуден… Где пойдёт ученье?
Где дерево найти, что воплотит
В себе возможность Ольги исцеленье?
 
 
Художник так же, как и Серафим,
На краткий миг лишь только растерялся,
Ведь он по свету много лет бродил
И потому общаться не стеснялся
 
 
С доныне неизвестными людьми.
Ему осталось только приглядеться
И оценить, где можно отдохнуть,
Поесть, попить, немного обогреться.
 
 
Он опытом огромным обладал.
Но было, как мне кажется, важнее
Что он владел десятком языков.
И знаний этих не было ценнее.
 
 
Творец «багаж» не сразу раскрывал,
Ведь знал, что лучше выглядеть порою
Глупцом, слепым, а может и глухим,
Чтоб люди не хитрили пред тобою.
 
 
Харчевню отыскать было легко.
Манящий запах жаренного мяса
Другие почему-то затмевал,
А шумный дом был этим опоясан.
 
 
Художник накормил там паренька
И спать, как и положено, отправил.
Бессонной ночь и страшною была…
Сам мастер расслабляться был не вправе.
 
 
Внизу, стараясь быть среди людей,
То там, то тут, подсаживаясь, слушал,
Стараясь разузнать о кораблях,
Про дивные места и где та суша,
 
 
Куда направят вскоре паруса,
Передохнув у берега в дальнейшем…
Художник много баек услыхал.
Путь каждого не виделся скучнейшим.
 
 
И лишь один с ухмылкой на лице,
Оборванный и с виду очень жалкий,
В отсутствии монет, спросил попить,
Не хвастаясь пред всеми жизнью яркой.
 
 
К нему хозяин красок и холстов
Подсел и для начала разговора,
Хмельным питьём изрядно угостил,
Чтоб развязать язык мужчины скоро,
 
 
Едой его простою накормил.
И было то недорого, но сытно,
Потом в беседу нужную вступил,
Желая знать, что под усмешкой скрыто.
 
 
И тут, по виду жалкий мужичок
Раскрылся, наконец, для разговора:
«Спасибо за внимание ко мне,
Жизнь в чуждых мне краях течёт сурово,
 
 
Но я, как видишь, в общем, не ропщу,
И вынужденно долго ожидаю
Неведомое взрослое дитя.
Я по мечте его тотчас узнаю.
 
 
Заметил я, что ты был удивлён —
Все говорят, а я лишь улыбаюсь…
Я просто знаю больше, чем они,
Но хвастовством средь них не возвышаюсь.
 
 
Тебя я здесь не видел до сих пор.
Ты молчалив, умеешь долго слушать,
Напрасно не встреваешь в разговор,
Не лезешь, не имея права в душу…
 
 
Однако, меня выбрав среди всех,
Ты угостил меня ведь специально
Приятно тело греющим вином.
И для тебя, наверное, нормально
 
 
Вести беседу с пьяным мужиком.
Так можно раскрывать чужие тайны.
Качни в знак подтвержденья головой,
Коль те преподношенья не случайны».
 
 
Художник это знаком подтвердил,
И более того, ему ответил:
«Сюда с собой привёл я паренька,
Он мало что познал на белом свете.
 
 
Отправились мы с ним в далёкий путь,
Желая, чтоб прошёл он обученье
И стал великим мастером в резьбе.
Он должен это сделать во спасенье
 
 
Своей любимой… И условье есть,
Что девушку спасти сумеет древо,
Которое у нас не отыскать.
Мы только что пришли. И ты стал первым,
 
 
Кого бы мне хотелось расспросить
О где-то поднимающейся роще
Деревьев, что коричнево-красны
Внутри и как добраться туда проще?»
 
 
Мужчина вновь прищурился слегка,
По-доброму привычно ухмыльнулся,
И только лишь потом вслух произнёс:
«А ты, дружок во мне не обманулся.
 
 
Да только, продолжать сей разговор
Я должен буду вовсе не с тобою.
Ты должен показать мне паренька,
С кем встреча мне назначена судьбою.
 

 
Мне очень интересно поглядеть,
А главное, конечно же, услышать,
Насколько будет искренна мечта,
За что меня сослали сюда свыше».
 
 
Художник подчинился, ведь ему
Другого шага и не представлялось.
И он поплёлся наверх. На него
Свалилась небывалая усталость.
 
 
Казалось, сверху пал на плечи груз,
Свинцом тяжёлым наливались ноги,
И в комнату ступив через порог,
Он пал, забыв о парне и дороге.
 
 
Зато кто шёл буквально по пятам,
Расправил в ширину большие плечи
И стал огромным, крепким мужиком.
Таким обычно люди не перечат.
 
 
Одежда, та, что ветхою была,
В одно мгновенье быстро испарилась,
Зато другая, в коже и мехах,
С оружием блестящим появилась.
 
 
Он кашлянул, да так, что Серафим
От сна, что безмятежен был, очнулся.
Увидев друга рядом на полу,
Он бросился к нему, слегка нагнулся,
 
 
И лишь когда услышал лёгкий храп,
На гостя перевёл своё вниманье.
А тот стоял горою небольшой,
Держась ещё пока на расстоянье.
 
 
«Кто вы такой? Что здесь произошло?» —
Спросил парнишка, приподнять стараясь
Художника, чтоб положить его…
Зашедший ждал, смотря и улыбаясь.
 
 
Когда же мастер занял всю кровать
Предавшись тихо отдыху дневному,