Несложно, за что дарится вниманье.
Любому, даже если кто подслеп,
Приметится она на расстоянье.
 
 
Боюсь, что над красавицей теперь
Ненастье тучей чёрною нависло,
И нужно реагировать на зло
Немедленно и очень-очень быстро.
 
 
А потому исполни, что прошу,
И дальше занимайся чем захочешь.
Написанное только мне отдашь,
И сделаешь то под покровом ночи.
 
 
Я буду ждать. Теперь же уходи.
Не вздумай обронить хотя б полслова
Про наш с тобою тайный уговор».
При этом она глянула сурово.
 
 
К лицу её подобный взгляд не шёл,
Но видимо старушка показала,
Ответственность за тайные дела.
Она вручила то, что обещала.
 
 
Напившись чая, спрятав дивный холст,
Отправился художник к Серафиму,
Чтоб краски взять и всё что в этот день
Сумеет стать ему необходимым.
 
 
Там встретил он девицу, что к себе
Лукавостью в лице не привлекала.
Она подарок дивный забрала,
И вот её уже как небывало.
 
 
Гость юношу, конечно же, спросил:
«Неужто, ложка ей предназначалась?
Я не могу судить, но мне она
Достойною её не показалась.
 
 
Не думай, внешний вид тут ни при чём.
Я насмотрелся всякого на свете
И чувствую, который человек
Душой красив и, будто солнце, светел.
 
 
Неясно, почему ты не вручил
Подарок сам? Отдал бы его в руки
Желанной. Та дарует нежный взгляд,
Как благодарность за труды и муки.
 
 
Иль всё же вещь сготовлена была
Для той, что сейчас в гости заходила?
Тогда прости. Возможно жизнь тебя,
Людей иначе видеть научила.
 
 
Ты тоже мастер, спорить не решусь.
Никто мне не давал такого права.
Могу сказать, любая принять дар,
Что сделан был тобою, будет рада».
 
 
А Серафим ответил: «То не та.
Пришедшая лишь Ольгина подруга.
Что нравится – заносчиво-горда,
Мы всей деревней ходим при ней в „слугах“.
 
 
Обещано, её я покажу.
А ложка была, видимо, секретом.
И чтобы изготовил её я,
Она лишь намекнуть могла об этом,
 
 
Решив, что будет лучше попросить,
Желанье передав через подругу.
Поверь, мне любо было угодить
И оказать подобную услугу.
 
 
Надеюсь, когда все пойдут гулять,
Голубушка позволит быть с ней рядом.
Я для неё на большее готов…
В ней счастье и другого мне не надо.
 
 
Пойдём. Ты поглядишь издалека
На, в самом деле, редкостное чудо.
Захочешь – можешь Ольгу написать,
Я ревновать к тебе её не буду.
 
 
Мне хочется иметь её портрет.
Такой, чтоб находился возле сердца.
Я сделаю сегодня медальон,
В котором раскрываться будет дверца,
 
 
Где будет место тайное внутри,
Невидимое для чужого глаза.
Прошу тебя всем сердцем – услужи,
Я не просил других людей ни разу
 
 
Исполнить это. Ты по нраву мне.
Лишь потому открыто доверяюсь.
Ты первый, кто узнал, что я влюблён,
При ком признаться в этом не стесняюсь».
 
 
Смекнул художник, что ему теперь
Исполнить нужно будет два портрета.
И для второго, малого клочка,
Что плотным был, к несчастью пока нету.
 
 
И он решил, что будет рисовать
Красавицу уже на деревяшке.
А Серафим, как мастер, сможет сам
Оформить её в виде круглой бляшки.
 
 
Теперь осталось только лишь успеть
Предмет мечтаний молодцев увидеть.
Причём не только дивное лицо,
А во весь рост – ни лёжа и не сидя.
 
 
Дом Серафим, конечно указал,
Но сам войти в хоромы постеснялся,
Ведь Ольга и подумать не должна,
Что он за благодарностью являлся.
 
 
Он позже встретит девушку итак.
Чрез несколько часов пойдут гулянья,
И любая ему, уже сама
Признательность окажет и вниманье.
 
 
И юноша ушёл. Художник же
Сначала стукнул до трёх раз в окошко,
Когда увидел в нём лик старика,
В душе забеспокоился немножко.
 
 
Но было то напрасно. Вскоре дверь
Открылась, и приветливые люди
Его впустили внутрь. Он знать не мог,
Что дальше за порогом крепким будет.
 
 
А там он за работой увидал,
Невиданной красы чудо-девицу…
Чернёные ресницы, чистота
«Озёрных» глаз… Не девушку-царицу.
 
 
Он должен был запомнить дивный лик,
Но позабыть такой никто не сможет.
Осталось её только приподнять,
Что сделает художник чуть попозже.
 
 
Он произнёс: «Я попросился к вам,
Как гость, буквально только на минуту.
Мне очень захотелось посмотреть
На ту, что трудно в мире с кем-то спутать.
 

 
В деревне вашей я всего лишь день,
Но от людей настолько был наслышан
Об Ольге, что мне трудно усидеть
Вдруг стало, как художнику под крышей.
 
 
Теперь я вижу, каждый говорил
Мне правду. Дева, дай испить водицы,
И я уйду. Мне незачем теперь
Вас отвлекать и в доме находиться».
 
 
Хозяева спокойно отнеслись
К приходу гостя и подобной просьбе.
Красавица поднялась и пошла,
Не думая в то время об угрозе,
 
 
Ведь в доме находилась не одна.
Художник в это время любовался.
Он мысленно её уж рисовал,
И виденному в мыслях улыбался.
 
 
Приход подобный, чуть повеселил.
Открыто в дом зашёл чужой мужчина,
Чтоб бросить на девицу быстрый взгляд,
И с нею написать потом картину.
 
 
Конечно, Ольга гордостью была.
За это их навряд ли кто осудит.
Она была как спелый, сочный плод,
Который вскоре ещё краше будет.
 
 
Хозяин дома только произнёс:
«Уж если нашу дочку нарисуешь,
То подари портрет или продай.
Разочарован платою не будешь».
 
 
Художник не посмел им отказать,
И рассказать, что сделать должен дважды.
Молчание в таинственных делах
Является, скажу вам, делом важным.
 
 
В то время у открытого окна
Ворона, заколдованная, вилась.
Она на ставень села и теперь,
Как неживой предмет, не шевелилась.
 
 
Успев прекрасно разобрать слова,
Чернёная мгновенно улетела
В места, куда послушная нога
Ступить ни днём, ни ночью не хотела.
 
 
Никто и не заметил в этот раз
Присутствие пернатой, ведь все были
«Заложниками» встречи до поры,
Пока художника не проводили.
 
 
А тот спешил уж к Серафиму в дом.
И чтобы ото всех уединиться
Он попросился тут же на чердак,
Где нет людей, где никакая птица
 
 
До времени за ним не проследит,
Присутствием своим не помешает.
Бесспорно, что в кромешной темноте
Никто писать картин не начинает.
 
 
И в это время мастер лишь желал
Надёжно холст, хотя б на время, спрятать,
Чтоб завтра, с первым солнечным лучом
Начать заказы делать в три этапа.
 
 
Портрет последний может подождать.
Главнее всех, конечно, будет первый.
Возможно то пустая колготня,
Напрасно поднимающая нервы.
 
 
Но красотой такою рисковать
Преступно. Лучше всё ж подстраховаться.
Бабулька, что вручила ему холст
Не просто так вдруг стала волноваться.
 
 
Обдуманно художник в уголок
Сложил довольно скромные пожитки.
Намеренно их досками прикрыл,
Как будто утаил златые слитки.
 
 
А после, как спустился, уж пошёл
Чуть-чуть полюбоваться на гулянье.
В местах, где он недолго пребывал,
Имело всё своё очарованье.
 
 
Намереньем же главным было то,
Чтоб дева не боялась его взгляда.
Так он характер сможет уловить,
Чем дышит, чему больше в жизни рада.
 
 
Картина должна это передать.
Лик неживой не тянет и не манит.
Когда ж взгляд невозможно оторвать —
Такой хранить сумеет долго память.
 
 
А тут увидел мастер сразу всё.
Здесь Ольга себя истинно раскрыла.
Песнь, танец, обращение с людьми…
В какой момент улыбка озарила.
 
 
И образ, что навеки не забыть,
Теперь сложился именно как надо.
Но странно, что подружки в этот раз
Не оказалось с девушкою рядом.
 
 
Не стоит за догадками ходить.
Задумавшая зло, налила зелье
В кувшин, и в него ложку погрузив,
Ждала теперь то самое мгновенье,
 
 
Когда подарок поменяет цвет…
Колдунья в это время лютовала.
Ворона рассказала про портрет,
Для них известье это означало,
 
 
Что видеть истребленье красоты
Уже, возможно, вскоре не придётся.
Им нужно было выкрасть тот портрет,
Пока изделье яду наберётся,
 
 
Иль непременно как-то помешать
Художнику с усердием работать.
Ворона полетела намекнуть
Завистнице, чтоб та свершила что-то.
 
 
Художник на заре уж рисовал
В сокрытом месте первую картину,
Где девушка стояла во весь рост
Близ дерева красивой и невинной.
 
 
Он смог в холсте всё то отобразить,
Что прежде в восхищении задумал,
И от себя ничто не прибавлял,
Не сделав даже ярче цвет костюма.
 
 
Работал мастер быстро и легко,
И тихо-тихо… Высоко под крышей
Хозяевам пришедший дивный гость
Не виден был полдня, да и не слышан.
 
 
Когда спустился он передохнуть,
То острый глаз его тут же приметил,
Что радостный, лучистый Серафим,
Душой своею мрачен и несветел.
 
 
Он так старался… Ольга же его
Подарок, как мечтал, не оценила,
Ходила безразлично близ него
И взглядом ласковым не одарила.
 
 
А гость вмиг успокоил, указав,
Что девушки другой не видел рядом.
Возможно ложка дивная вчера
Не отдана. В печаль впадать не надо,
 
 
И нужно будет просто подождать,
Что в данный миг пора было заняться
Изготовленьем бляшки из бруска,
На коем дева станет улыбаться.
 
 
Уж очень не хотелось повредить
В дальнейшем нарисованное чудо.
Размер теперь хотелось уточнить,
А Серафим буквально ниоткуда
 
 
Сработанный доставил медальон,
Который внешне прост был, и вниманье
Намерено к себе не привлекал.
И лишь внутри виднелись очертанья
 
 
Как будто кружев. Юноша хотел
Чтоб был портрет в особом обрамленье.
По контуру шли вроде кружева
Красивого и тонкого плетенья.
 
 
Тем самым Серафим смог подчеркнуть,
Что Ольга была тоже мастерица.
Она была и внешне хороша,
Да и в делах ей было чем гордиться.
 
 
Художник лишь немного отдохнул
И радуясь, что смог утихомирить
Напрасное волненье паренька,
Пошёл служить возвышенной богине.
 
 
И вот уже закончен был портрет,
Обещанный загадочной старушке,
Наполнен ликом девы медальон,
И каждый предан был воздушной сушке.
 
 
Картина третья тайной не была.
Её писать творец мог и на солнце,
При ярком свете, а не при лучах,
Что пробивались в малое оконце.
 
 
Чудесный мастер для себя решил,
Продолжить труд свой дивный на природе,
Не замечая рядом вороньё,
И что коварство где-то рядом ходит.
 
 
Работа продолжалась целый день.
Ворона рядом с мастером летала.
И только как умела и могла
Писать картину дивную мешала,
 
 
Назойливо пыталась сбросить холст,
Не дозволяя царствовать покою,
Но ранена охотником была,
Сказать точнее острою стрелою.
 
 
По счастью он поблизости прошёл,
И усмотрев нападки злобной птицы,
Хотел её и вовсе пристрелить,
Но чёрной удалось куда-то скрыться.
 
 
Художник в благодарность показал,
Спасителю внезапному картину,
Затем для одобренья передал,
Что создал на природе – Серафиму.
 
 
А тот, любуясь, долго изучал
С придирчивостью каждую частичку
Приятного и нежного лица…
И указал, что не толста косичка.
 
 
Поправил мастер это в тот же миг,
В душе успеху дела улыбнулся.
Коса, не лик, и в памяти своей
Рисуя Ольгу, он не обманулся.
 
 
Ему лишь оставалось получить
Награду за им созданный «подарок».
Конечно, он немножечко устал.
День был насыщен и к тому же жарок.
 
 
Художнику хотелось отдохнуть,
В тени большого дерева укрыться,
Где рядом за забором со стрелой
В окно стучалась раненая птица.
 
 
Пытливый взгляд заметил, кто впустил
Несчастную внутрь дома и услышал,
Как хищная ворона, через боль,
Стараясь говорить как можно тише,
 
 
Сказала: «Вынь ужасную стрелу.
Чрез день сослужит службу наша ложка.
Меня лишили сил. Значит тебе
Придётся посодействовать немножко.
 
 
Когда свою подругу посетишь —
Увидишь её образ на холстине.
Соперница написана на нём
Так точно, как живёт в реальном мире.
 
 
Картина, видно может помешать
Свершению намеченных событий.
Нельзя лик Ольги прежний сохранять.
Он должен стать навеки позабытым.
 
 
Как хочешь, только ты должна украсть
Написанное. Если и боишься —
Снеси её колдунье побыстрей,
Иначе в птицу вскоре превратишься».
 

 
Освободившись девой от стрелы,
С большим трудом, ворона улетела.
Завистница же стала понимать
Что злым делам не видится предела,
 
 
Что риск быть уличённою велик
И может быть ужасною расплата.
Случиться может, что и Серафим
Другую, не её, захочет сватать.
 
 
С дороги всех красавиц не убрать.
С колдуньей страшно далее водиться,
Но было уже поздно отступать,
Она могла ведь стать лесною птицей.
 
 
Подслушавший был сильно удивлён.
В деревне, в самом деле, замышлялось
Продуманное, редкостное зло,
Что шалостью, конечно, не являлось.
 
 
За красочный им созданный портрет,
Художника по-царски одарили
И сходством восхищаясь, целый час,
Забыв дела, «спасибо!» говорили.
 
 
Конечно, мастер этим был польщён,
Но просто так их дом не смог покинуть.
Он попросил минуту уделить,
Для разговора «главного» мужчину,
 
 
И, отойдя в стороночку, сказал:
«Я рад, что вам понравилась работа,
Однако пока я её писал,
Меня всё время сдерживало что-то.
 
 
Казалось, будто кто-то наблюдал
За тем, чем я сегодня занимался,
При помощи вороны мне мешал,
А я как мог, от чёрной отбивался.
 
 
Уж если вы хотите сохранить
Надолго образ той, что так красива,
Старайтесь осторожнее вести
С гостями, укрывая своё „диво“,
 
 
Не хвастаться картиной до поры.
Простите, говорю, как ощущаю.
Конечно, я не вправе вас учить.
Я от души лишь вас предупреждаю».
 
 
Хозяин дома всех в деревне знал,
Скажу вам больше, он был уважаем,
За пазухой каменья не держал,
Да и в него никто не бросил камень.
 
 
Он улыбнулся: «Раз ты попросил,
Сокроем холст на время за иконой.
Пусть высохнет получше полотно,
Что было чуть не порвано вороной.
 
 
Господь с тобой! В спокойствии иди.
В дом наш не заберётся злая птица.
Защитников достаточно в семье.
Нам и гостей бояться не годится!»
 
 
Уверовав в подобные слова,
С душой спокойной мастер дом покинул.
Ему осталось только передать
Секретно холст, который стал картиной.
 
 
Исполнил он всё так, как обещал:
Вручил брелок заветный Серафиму,
И пожелав, прохладой подышать,
Гостеприимный дом в ночи покинул.
 
 
Старушка его, видимо, ждала.
Дверь в дом была заметно приоткрытой,
Чтоб в тишине ненужный громкий стук,
Не сделал тайный сговор с ним раскрытым.
 
 
Холст был прекрасен. Бабушка его
В особый короб бережно сложила,
Поставила коробочку в сундук
И тканями, с нарядами прикрыла,
 
 
Потом сказала: «Расскажи-ка мне,
Что в этот день с тобою приключилось.
Мне важно всё: общение с людьми
И даже то, что в доме „новом“ снилось».
 
 
Искусный мастер всё ей изложил,
Что вызвало мгновенно огорченье.
Хозяйка дома, слушая рассказ,
Прониклась, подключив воображенье,
 
 
И с сожаленьем вслух произнесла:
«Придётся вновь с лесной колдуньей биться.
Она воспряла духом от того,
Что к ней явилась местная девица.
 
 
Прошу тебя остаться, чтобы ты
Смог помощью стать юному мальчишке.
Он должен отстоять свою любовь,
Что трудно сделать при его умишке.
 
 
Ты хаживал по множеству дорог.
Боюсь, что приключится вскоре горе,
Чему мы не сумеем помешать.
А так ли или нет, узнаем вскоре.
 
 
И если это всё ж произойдёт,
Управиться с бедой поможет древо,
Что выросло совсем в других краях,
Где солнце постоянно землю грело.
 
 
Куда идти и как его достать,
Узнать возможно только на дороге,
Которую не каждому видать.
Она себя раскроет не для многих.
 
 
Так вот, если событья не обман,
И то, чего боюсь я, приключится,
Ты должен быть опорой пареньку
В пути. Ему придётся научиться
 
 
Освоить очень редкую резьбу.
Он мастер, но не всё ещё умеет.
Ты сможешь его мысли рисовать,
И он, дай Бог, спасти любовь успеет.
 
 
До времени ко мне не приходи.
Я сохраню от глаз чужих холстину.
И в час заветный, как последний штрих,
Вручу при возвращенье Серафиму.
 
 
Итак, дружочек мой, запоминай:
Где спать ложится солнце за деревней,
Растет высокий многолетний дуб.
Он, как и я, морщинистый и древний.
 
 
Вокруг него не видится дорог,
Хотя их, в самом деле, очень много.
Кому куда заказаны пути,
Как тайну он хранит довольно строго.
 
 
Не вздумайте под ним в ночи уснуть
И повредить хотя бы одну ветку.
Вам нужно у кореньев положить
Для тех, кто спит в земле одну монетку
 
 
И после в тишине спокойно ждать.
Не пропустив дозволенного знака.
Вам может показаться, что в ночи
Дитя печально рядом станет плакать.
 
 
Дождитесь непременно громкий стук.
Тут важно будет правильность подсчета.
Старайтесь ничего не упустить.
Потом же вам останется забота
 
 
Вокруг ствола спокойно обойти,
Круги нарезав, сколько постучали.
С последним приоткроются пути,
Что духи вам любезно указали.
 
 
Не вздумайте смеяться или там,
Не веруя, подумать про дурное.
Вы можете ни с чем тогда уйти,
И созерцать, как прежде только поле.
 
 
Теперь ступай. До времени молчи.
Откроешь тайну только Серафиму.
Родные при пропаже паренька
Погоню с суматохою поднимут,
 
 
Поэтому придётся поспешить.
Дорога, что появится у дуба
Не даст настигнуть никого из вас,
Подняв траву нехоженого луга».
 
 
Тут бабушка прервала разговор,
Художнику на выход указала,
Как будто бы услышала в тиши
Шаги того, кого к себе не звала.
 
 
Художник, догадавшись, промолчал,
Не смея задержаться – удалился.
И вовремя. Минуток через пять
Близ дома неизвестный появился.
 
 
Он вслушивался долго в тишину.
И не услышав шорохов – убрался.
Художник же успел прийти домой
И для ночлега на чердак взобрался,
 
 
Где, как убитый, сразу же уснул.
Сегодня день его был так насыщен,
Что вряд ли б что сумело помешать
В сон погрузиться в эдаком жилище.
 
 
Ночь пролетела пущенной стрелой.
Настало утро дня, когда злодейка
Должна «вползти» к своей подруге в дом,
Как скользкая и жалящая змейка.
 
 
В ту ночь к ней сон, конечно же, не шёл.
Она считала до зари мгновенья,
Когда в сосуде ложка сменит цвет
И яд впитает… Должное терпенье
 
 
Уже с трудом давалось проявлять.
И только первый луч проник в окошко,
Она, забыв про прочие дела,
Пошла смотреть какою стала ложка.
 
 
А та сменила прежний белый цвет
На редкостный: коричневый и красный.
Работа Серафима стала вдруг
Не просто дивной – сказочно прекрасной.
 
 
И если бы задумавшая зло
Причину красоты такой не знала,
Она бы инструмент не отдала,
А щи сама той ложкою хлебала.
 
 
Но нет! Нельзя! Известно, красота,
Маня к себе, живое убивает.
Спасается от этого лишь тот,
Кто в хитростях подобных понимает.
 
 
Достав предмет заветный из «горшка»,
Злодейка его солнцем просушила,
Затем в тончайший, вышитый платок,
Что выглядел нарядно, положила,
 
 
Собравшись духом, наконец, пошла,
Стараясь при волнении не выдать
Хоть чем-нибудь неискренность и фальшь,
Надеясь, что притворство не увидят.