Занятия пятницы уже дважды начинались со сдвоенной Метеоритики и проходили в Университетской Обсерватории. Кай был благодарен составителю расписания за этот порядок. В эти часы к Каю возвращалось светлое и безмятежное настроение, словно он на занятиях в «Эрудите». Но если школьный Горыныч был строг и требователен и даже иногда покрикивал на них, то Мастер Фарба оказался тем человеком, который от них вообще ничего не ждал, но простым своим существованием поощрял их тягу к предмету.

По общему признанию пожилой астроном был чудаковат. В том смысле, что он был даже более странным чем все остальные преподаватели Академии. Он был чудаковат не как маг, а как немаж.

Обычно говорил Мастер Фарба очень громко, интонационно не отделяя пауз от завершённых реплик, много раз исправлял себя и возвращался к началу, теряя последнюю мысль и также громко продолжая новую, начало которой забыл рассказать студентам. Написав тему занятия на доске, он украдкой каждую минуту поглядывал на запись, а иногда останавливался и, сосредоточенно морща лоб, перечитывал её, шевеля губами, будто заставляя себя о ней не забыть.

В течение урока его руки никогда не были спокойны – любая бумажка, встретившаяся ему на столе, занимала его пальцы в совершенном отрыве от его мозговой активности. Выходя из транса, Мастер прятал сложенный лист в ящик стола, произнося никому не понятный набор цифр, типа «один, один, шесть, девять, один, три, девять».

Он избегал прямого зрительного контакта и никогда не смотрел собеседнику в глаза. В редкие минуты просветления, Фарба умел пошутить и незлобиво поддеть студента, но такие минуты случались с ним не часто. Большей частью общение с ним отличалось крайней буквальностью интерпретаций и давалось ему тяжело ввиду явной трудности с пониманием смысла метафор, поговорок или университетского молодёжного сленга. А дедово восклицание «трибога в душу тарантас» недавно на перемене вогнало Мастера в ступор минут на семь.

Внешностью он обладал так же примечательной. Седеющие поэйнштейновски длинные его волосы ежедневно пребывали эйнштейновском же беспорядке. Зимой и летом не расставался Фарба со своим тёмно-синим макинтошем, от которого круглый год пахло жареной картошкой. Попытки перебить этот дух одеколоном «Дипломат» успеха не имели, и этот сложный шлейф из папоротника и прогорклого лука стал неотъемлемым ингредиентом общения с астрономом. По некоторым признакам, Кай пришёл к мысли, что астроном, по-видимому, жил в этой своей Обсерватории, и там же жарил свою картошку.

Поговаривали, что результаты его исследований строго засекречены. И никто из Посвящённых не имеет права задавать ему вопросы по сути его работы.

Может быть, именно поэтому Кай так полюбил часы, проведённые в обсерватории в обществе этого тревожного человека. Его манило небо и звёзды, и никого из людей, кто был бы к ним ближе Мастера Фарбы, Кай не знал.

…

В эту пятницу, как и прошлую, тема занятия была написана на доске.

«Кристаллимы: космическое вещество на Земле».

Студенты помаленьку собирались на солнечной лужайке перед зданием, большинство ещё курило за обсерваторией, часть толклась в раздевалке.

Несмотря на утреннюю прохладу, дед с Русланом и Карной улеглись на травку на пологом холме, рассматривая причудливую восьмигранную башню. Муза присела рядом с ними, с идеально прямой спиной и ногами, поджатыми под длинной юбкой.

Решение расспросить Фарбу созрело почти сразу после слов Карны о Тори, и, сегодня, оторвавшись от друзей, он подошёл к Мастеру.

Тот быстро обернулся.

– Острожский. Кай. Что тебе? Кристаллимами интересуешься?

– Эээ-э… да, сталкивался пару раз. В общем нет. Мастер Фарба, простите, я спросить хотел. Если кого-то нет на Земле, и достоверно известно, что… нет его и под землёй… И значит он где-то за пределами Земной Тверди, то где это может быть?

Астроном уткнулся носом в свой небольшой прибор и монотонно пробормотал:

– Ну… ты мог бы сходить и поискать сам. В Твердь Небесную.

Кай открыл рот. Это был самый неожиданный ответ.

– Как это?

Астроном повернулся к нему лицом, но глаз не поднял. Он уставил в него свой палец и глухо проговорил:

– Ты светоходец. Это твоя суть. И работа. Такие как ты и приносят открытия на Землю.

– Это… через Врата Гнозиса что ли? – Кай даже чуть присел, подогнув колени, чтобы увидеть глаза Мастера, всё же его совет больше походил на шутку.

Фарба отвернулся, подхватил свой прибор и обходя Кая по кругу спиной к нему, сварливо продолжил:

– Да. А как ты думал ещё? Телетайпами? По заявлениям? В рождественских корзинках? Нет. Когда кто-то из светоходцев сходит и добудет.

Кай последовал за ним, пытаясь подхватить громоздкий прибор из тонких рук худого Астронома.

– А потом?

– Потом «нобелевский» дождь.

– Но я думал, что всё, что мы учим в Академии нам послано… или как сказать… открыто.

– Хорошо бы… – Астроном пошёл в глубь аудитории. Он шёл, сгорбившись и нервно косясь. Кай следовал за ним, стараясь не пропустить ни слова. – Но если не взять самим, то долго никто ничего не пошлёт и не откроет.

– Но светоходцы же не понимают всех наук. Всего знать невозможно.

Они совершили полный круг по периметру класса. Астроном остановился перед глухой стенкой. Он настороженно на неё посмотрел и сделал шаг вперёд.

Кай замер с открытым ртом. Стена никак не отреагировала, не исчезла, не поднялась, не стала прозрачной. Астроном ткнулся в неё лбом и сделал шаг назад.

– Да, невозможно. Светоходец не гений и не пророк. Он, скорее, курьер, – Фарба шагнул снова с тем же результатом, потёр ушибленный лоб и затараторил. – Иногда на Земле вызревает некий вопрос. Учёные подходят довольно близко к разгадке, а иногда и к совершенно ошибочному и вредному решению проблемы. Тогда Гроссмейстеры принимают решение подкорректировать их теории.

Мастер отступил на шаг и вновь не отрывая взгляда от своих ботинок ударился лбом о стену.

Кая обожгло узнавание… такой баг он уже встречал. Похожим образом вёл себя его конь в давно игранной на PC пошаговой стратегии, когда, достигнув края игрового поля, он топтался, повторяя и повторяя свой наскок.

Требовалась перезагрузка…

– Ты, в общем, если интересуешься, то возьми и сходи, – в голосе Фарбы прозвучало лёгкое раздражение, после чего он снова шагнул вперёд.

– А как?

– Прикинь координаты, рассчитай вектор, простейшая формула через квадратный корень. Ну вспоминай же… Алгебра, восьмой класс, – Фарба выкинул руку вверх, вероятно изображая вектор, и почесал ушибленный лоб, увидев, как у Кая вытянулось лицо. – Всё же просто.

– Думаете, мне уже можно? – Кай не выдержал и, мягко придержав Мастера за плечи, слегка повернул его, направляя к преподавательскому столу.

Астроном словно спохватился, как-то весь сгорбился и метнул взгляд на двери. Он снова зачастил:

– Я, конечно, раньше времени тебе об этом рассказал, вас будут натаскивать годы. Но… если есть вера в себя… И цель.

Кай молчал, обдумывая слова Мастера.

– Так что там твой гранчак? – Мастер Фарба вдруг переменил тему.

Кай вопросительно вскинул бровь. Такого названия он раньше не слышал.

– Ну кристаллим твой. Как тебе удалось избавиться от него? Вас этому точно ещё не учили. Это вам тоже рано.

Кай начал вспоминать…

– Сам не знаю. Вообще-то он наскакивал. И я ударил его хлыстом, каким-то электрическим. Не знаю, как создался. И тот рассыпался.

– А кристалл был?

– Да, чёрный… остался там в воронке. Меня конь понёс…

– Очень плохо, – Мастер Фарба разволновался по-настоящему. – Туда надо вернуться. Найдёшь место?

– Это в конной школе моей, найду, совсем недавно было.

– Боюсь, боюсь придётся просить Магду Ван Бюрен и её команду… Его надо непременно дегистеризовать! Обезвредить! – Мастер Фарба вскинул руку с указательным пальцем. – И уверен, там он уже не один. Ну, ты давай, мне пора начинать урок. У меня ещё много работы… А гранчаки и есть кристаллимы, профессиональный сленг.

Кай это уже понял и сам заторопился.

…

Идея Фарбы была столь безумна и грандиозна, что её стоило обсудить немедленно. Его распирало от ощущения безграничности собственных возможностей, ведь Мастер Фарба не стал бы врать, зачем?

Кай нашёл друзей на травке, вовсе не расположенных к обсуждению серьёзных идей. Муза махнула ему рукой. Солнце так чудесно грело, а трава была так мягка, что Кай растянулся рядом со своими и отложил обсуждение новости на потом. Было так приятно, что даже обволакивающий всех дымом Русик не портил ему настроение.

…

Но Магистр Фарба с его словами засел в его мыслях очень прочно.

* * *

Вторая неделя закончилась, наполнив головы фотоников почти целостной картиной знаний об их скрытом Мире. Почти целостной.

Оставался последний вопрос, который волновал всех и успешно прояснился на последнем занятии последнего дня недели.

Пугающая трагедия в Белоложье рождала всё больше слухов. В каждой гардарининской семье появлялись пострадавшие, и общими усилиями фотоников Мастера Фарбу удалось отвлечь от темы «дезинтеграции кометных ядер».

Астроном был необычно «в себе», он вёл себя как рядовой уставший преподаватель, не терялся в пространстве и не путался в голосовых диапазонах. Студенты засыпали его вопросами, но он лишь махнул рукой, пробормотав что-то похожее на «если б не наши из Корпуса, то всё…», и побрёл к ящику в поисках мела и своей указки, намереваясь продолжить урок.

Кай нахмурился. Внутренний голос подсказывал, что самое время узнать об этом чуть больше.

– Корпус… Корпус Стражей света, они кто вообще?

Мастер Фарба бойко повернулся ко всем лицом, но глаз от ботинок не оторвал.

– О… Это герои, – со вздохом ответил Мастер Фарба. Не только гардарининцы. Это международная степень, с допуском к угрозам вселенского масштаба. Стражи!

– Они тоже здесь? В Академии?

– Нет дружочек, представь, маги, и вы в будущем тоже, мы все на свету, а они за границей тени. Они там, где близка смерть. Общаться с таким – редкая честь. Это великие люди. Стражи… – снова вздохнул астроном.

– Кто ими командует? Соломея Медвяна?

– Нет. Геос Дадиани. Глава Корпуса Стражей, Командор Геос. И Магда.

– Туда берут? – сыпались вопросы со всех сторон.

– Не всех. Тщательнейший отбор. Курс молодого бойца. Долгий и тщательный.

– А что на самом деле могло быть в Белоложье? Если бы не эти стражи с Геосом Дадиани из Корпуса? – раздался голос Ангелины Вейко.

– Как что? – ахнул Фарба. – Как что?!! Ядерный взрыв был бы другим!!! Международный совет физиков высчитал, это сказали по телевизору, что взрыв вызвал бы испарение топлива в трёх других реакторах, сравнял с землёй двести квадратных километров, уничтожил бы Древнеград, загрязнил бы воду, используемую тридцатью миллионами жителей, и более чем на столетие сделал север Гардаринии непригодной для жизни.

Выпалив всё это на одном духу, астроном закашлялся. Он переместился к стене, задумчиво её разглядывая. Кай забеспокоился, что есть опасность снова «потерять» профессора.

Аудитория загалдела. Кто-то на задних рядах зашикал: «Заткнитесь все. Дайте послушать».

– Откуда такие прогнозы? Ведь ничего такого не произошло… – спросила Леся Вятрович, девушка с длинной русой косой, говорившая с сильным белорусским выговором.

Астроном достал из кармана платок, протёр глаза под очками, потом высморкался и, спрятав платок в карман, разогнулся. Он стоял посреди аудитории очень худой и очень длинный, и совершенно вменяемый. Кай никогда не видел его таким спокойным.

– Не произошло. Спасибо Лёшке, Валере и Борису, – он медленно загибал пальцы на руке. – Слыхали небось про водолазов, которые прекратили реакцию? Немажи не дошли бы и до середины резервуара с водой. Их водолазные костюма не спасали ни от чего. Так… тряпочка на десять минут. Наша Мастер Весёлая выстроила для них особую Магна Кварту и усилила ткань. И живы-здоровы, хотя их тоже крепко задело… Но есть такое, о чём по телевизору не скажут. Если бы плавящаяся сердцевина реактора достигла воды, последовавший за тем взрыв уничтожил бы часть материка и сделал Европу, Гардаринию и часть Гипербореи необитаемыми на пятьсот тысяч лет.

Студенты снова зашумели.

Фарба поднял руки с указкой, успокаивая зал.

– Сейчас в Белоложье работает Магда Ван Бюрен со своей разведтысячей. День за днём. Они очищают территорию. И очистят… если немажи не прекратят им помогать… – и, в поднявшемся гаме, чуть прикрикнул, – всё, довольно с вас! По домам.

* * *

На последнем звуке прозвучавшего «по домам» в зале Обсерватории из ниоткуда появилась Магистр Соломея.

Она задержала их, составляя список неофитов, которые желают присоединиться к магическому конкурсу «Любомудрый эксперимент». Весь поток, кроме Кая, подал заявки.

Соломея, по обыкновению, сильно спешила и пообещала в ближайшее время устроить встречу с организаторами, где будущим конкурсантам объяснят правила.

…

Кай ни на минуту не пожалел о своём отказе.

Нет, это, конечно, прозвучало весьма интригующе, и он был не прочь сходить на встречу с участниками в какой-то там Зиккураторий, упомянутый Главой Академии… Но у него был Путь, и на пути к Пути надо было не потеряться лабиринте героических попыток объять необъятное.