10. Сосна и молния
Я выше животных, я выше людей,
Скажу – и никто не услышит речей.
Стремясь к облакам, я росла одиноко.
Поэтому выросла так я высоко.
Я жажду… Небесного жажду огня,
Чтоб он поразил, уничтожил меня.
* * *
Любовь сосны и молнии была вечна,
Смертью сосны от молнии огня увековечена.
(Закончена за Ницше)
11. Сомрак галактик
В квазаровой утробе Цефеид таится…
Цинично в Цефеиде целится Цефей.
Искажённая вселенная готова биться,
Из души надежду в нарды перелей.
Гром восьмиокий задыхается от испарин,
Вдоль бытия белёслых – бессилиард Грохочестких надежд,
От которых Райдзин гнетётся.
Галактический гвалт.
В комете проделана пропасть…
Её высокопарный мозг отверг Астарот.
Чёрствой черешней пробита чёрная чёрость.
Из нандовых копий вытек надеждоотвод.
На ложе Львов лён восседал лжелгателем.
Вселенная шаровой фарширована ментальностью,
коль она фуршет.
У Вселенной бинт был бытосквозателем.
У галактик серожителей – нет!
«МыЯ» видел, как впадина вонзилась глубоко,
Скорбящий по страданьям скарабей:
Феникс фееричный ржавеет внутри огнеока,
В желчи галактик скрыта… но не пей.
В гидре греется виная впадина,
Взирающая на окислённых истин океан.
Отныне воля – дивная дохлятина,
Которую сожрал лампадовый Левиафан.
В гидре греется виная впадина,
Взирающая на окислённых истин океан…
Отныне воля – дивная дохлятина,
Которую сожрал Левиафан.
У каждого солнца – из звёздных душ гарем,
К изнасилованиям смыслов строгий.
Пред сущим встал иссушённый тотем,
Растекается смех космоногий…
12. Структура отчаяния
Мы любим бобы, мы любим листву,
И каждый из нас не так уж и сильно любит родню.
НО вы не торопитесь предавать нас огню,
Ибо уже бывали мы на адовом краю.
Став отпрыском проклятой семьи,
Не осознав в мраке-стуже свои кандалы,
Поняв, что раб великий неравны
И король земли поганей,
Кинжалову бурю без страха вонзил,
Дабы унижением ты меня своим не поразил,
Поражён я мглою.
Сам себе смерть неся игрою…
Не обходя грязных контор порою,
Коль знал восьмой круг ада,
То, что поддался чарам ты Алкивиада,
Спроси сам у себя, коль больше и спрашивать-то некого
На могиле мёртвого братца судьбы.
Во имя Алкивидовой мечты,
Ни на что не способной суеты,
И вою вой.
А прежних дел не вернуть порой,
И вою вой.
И стуже мгла.
Хотелось обвинить тебя порой,
Сатана ты мой родной.
13. Смерть Ницше
Тсс… философы… тише:
У львовейника траур. УМЕР НИЦШЕ.
Изнасилован волною мирополис.
Не зрит забвениям зениц властезор.
Из материи живописи Аполлон и Дионис
Выпускают эклектичных экзистенций мракофор.
Нововенцы веной кололись.
У виселицы вселенной умягчается взор.
Расколотый раскаяньем гидролиз.
Суще-ощущеньями освистан приговор!
(И чувство мыслей боле не боролись)
Из логоса вытек мёртвый
ПЬЕДЕСТАЛ.
Истиной метафор мракофор был;
КОСТЮМЕРЕН
Ссстрах,
Квартирантом сущего
СТАЛ.
В ужасе даже
КАФКОРЭП.
Расправлен цвет свинцово-строгой ночи
На жезл жёлтой печени дня.
Истина дефляционно-кастрированная не чует чувств воочью,
У подножия брандспойта нету бытия.
Иррационал не льётся боле у таверн.
И унижения победителя изысканны.
И полосато-постный постмодерн
Инвестирует в инсталляцию истины.
Пол стекает жидким свистом в потолок,
Грохотом Ареса астароты агоньячисленны.
И тот модерн, что пост на посток, —
Астигматизмом мысль немыслима.
Постлюд несверхчеловеку бастард.
И даже Тошноту месье сартиР сэкзистентил у Фурье.
Социальный воин авангард!
Сопли холостые схоластик солипсизма – сжв.
Постпростонелюдин нора «Н»… но
Позазавтрашнею анфиладой фекалий воссиял.
Грохотом корысти кашляет клеймо,
Тошнит даже квазар.
Отныне прощение-проклятье,
Ценности церемониалом одноразовы.
Все люди когда-то братья.
Все человеки – братья Карамазовы!
Бури борьбы априорно одеты в смазливые страницы,
Треснул грохот, фаршированный страхом, пред тонкой тишиной;
Чародей чарует чело черепицы;
«МыЯ» становится нововселенской тьмой…
Агнекока окаменела в огонье бытействуйщей птицы,
Дадакофония истины, не ставшая судьбой.
Облезают недосоленные смыслы локалицы,
Логарифм лежит под дном дна – логизизму быть борьбой!
Тссс, философы, тицше
У постмодерна счастья: УМЕР НИЦШЕ.
(Мо что моде верн
Деконстрирует декаденс «Детской»
В нервной нирваной потОм потерн
Ноготь норы шестишестой.)
8 мая 02:08
13.3. Суд
– О судья соплей,
в чем пролаете признаться?
Суд идет.
Сопледант
в зале.
По стенам грохочет
жидкая тишина
Вкратце…
О,
Ваша соплесть,
я настолько крепко прирос
В совершенстве в идеальном лае,
Что не могу поднять
Точку 5x5.
И ваш отец со мной бухнуть не прочь.
Мы с Марксом
насилуем
его и вашу дочь.
Хотели напоить,
а и так вся в стельку пьяна,
Начали свершать над ней теоремы,
Так она, математик умелый,
сказала: обучал её академик Па…
Судья: кхм-кхм, мы отвлеклись от темы.
Но ваша ЧеСесть, ну ладно я,
Но Маркс
привык насиловать
цивильно,
Его тошнит,
он капитал выташнивает вместо…
Судья, приподняв бровь,
В туалете капитал
лысёнку ленидна?
Так вот продолжаем… суд!
Ваша честь, клянусь, пытался
казаться
обычным
Серожителем дня,
Из которого выжит цвет,
Но
Вильгельм… вт… Вунд!
И тряпка от «Я» и меня
Без ума,
А посему без
достижений,
отличий,
огня
Породам я цвету пару лет
достижений,
отличий, ага?..
Из вон тех,
что
полжизни
задохали
На попытки
жить.
Они – ничтожные слизни,
Их в Логосовой печени «Я» будет вить
Сознаюсь!..
я поднимаю гирю истин
Весом в трёх Аристотелей
и одного дебила
Для
соблазнения сеньориты
Сартиру
Своим румянцем из гопитала
и «Мы», и «Я» манила
Протухшее
Время
растекается, подобно
свежему сыру!
Сознаюсь, я жрал замусоленные с
чесноком
Муссолиновы усы,
Сознаюсь, мне снился
Гитлер, тот, что кГбшний нарком,
Целуйщий усы
Сальвадора в дали,
Казамоле Синфеторэ,
Пауза выше бурджхалифа
И ниже Наполеона.
Шок.
Песчано пугливая Подлива
Загустивший в зеготе вливается в висок
Я
свин свон
В
сим суде свиней,
Что бытействует бытодняподжигателем,
Я не серотка для вины весенний,
Ты хоть шарф обгони
Бытосквозателям.
Бытосквозателям
логицизм
пробури,
Из извилин
в зернистой воле готовит быстрый бариста.
Готовит кофе
и закуску веру
в поезд «молчи».
Ты хоть
«да» давиди
дадаиста
В
Великопавлинятстве
винословен
Абсурдно
сюрреалистичной
истины доставки
В опсудной
гениальности крововен
Подсудимый – первый
вкушатель Кафки.
ההא רפ פ מ:
И ЛЮБОЙ, КТО ИСПАВЛИНИТСЯ ПРОЗВАТЬ РЕШЕНИЕ
СУДА НЕВЕРНЫМ,
ПУСТЬ ЗНАЕТ: ТО БЫЛ СУД НАД ПОСТМОДЕРНОМ!
15. Финал
Измучен, я стою у края Бытия.
С трудом на голове несу венок
Терновый,
Но радостно смотрю на то, что сделал Я,
И к похвалам друзей презрительно
Суровый,
И к клевете врагов холодный,
Как скала…
Лишь правда вечная мне спутницей
Была.
Но проститься мне с нею
Пришлось
Из-за того, что смертью
Назвалось.
(Закончена за Шопенгауэра)
16. Корень
Мы любим нефритовый корень,
Что взрастил в себе когда-то человек.
И для нас, конечно, не зазорен,
Какой воздвигли мы Великий век.
Мы любим нефритовый корень,
Что воздвиг в человеке восток,
И для нас он контролем волен,
Им взрастили мыслиграфий кровоток!
18:08 19 февраля
17. Ложе лжи
Открылась дверь, в которой нами виден мрак.
В моей душе был смрад,
Что был грязнее, чем античный пламенный клоак,
И тут на трупах был парад,
Которому был удивлён
Мой циничный глаз.
И я наивен, словно эмбрион,
Пока со мною «Ас».
(ПОЭЗИЯ ДАРИЗЗМА)
18. Око, не доплывшее до асфальта
Коль мни ж ты из себя,
Что есть в тебе одна трехмиллионная ЦАРЯ,
Не догнавшего меня,
То познай ТЫ силу
Снизошедшего пути,
Что ведёт в могилу,
Всех молвящих умертви!
В пути своём, взлетев, узнаешь Артурову ногу,
Вдоль которой на песке виднеется дол,
Что рукою прикроет дорогу,
Небесам сделав укол.
Взора не сводя, внимания не обращай,
Ты ласково дорогу попроси и верещай:
– Дорогушка, златовласая красавица, ты помоги…
Но была она транзгендором – теперь уж жди беды.
Вскинула тебя дорога, оскорблённая тобой,
В путь молвящий, в ад немой,
Что простирался от Мэрлина до Монро,
От Берлина до Гюго.
И очнёшься ты в Иммануиловом моно,
Где учуешь пряный запах критики кино.
Там на канате бегал Кант, кружа,
Где потерял он чистый разум, молвя,
Людина це – канат натягнутий, як «укор»,
Між москолями та поляками.
И Тут все поняли, что Кант хохол,
А точнее, древний укор меж другими железяками.
А посему дадим мы слово русским правдорубам,
Что скажут голосом бесстрашным и непуганым.
Человек – это канат, натянутый между жижей и дубом,
Человек – это канат, натянутый между Жи-киным и Дугиным.
Но тут канат порвался иль исчез, и я упал
В море чьих-то достижений, от которых пахнет водкой.
Я очнулся, огляделся, в шоке увидал
Меня Ельцин по «пейсят» выпивает лодкой?!
Я пытаюсь ухватиться,
Но здесь нету ничего,
Остаётся мне молиться,
Понадеяться на печень его.
Но мне назло, его она не подвела,
Я загораю в достиженьях без огня,
Стал же оком, не доплывшим до асфальта я…
19. Сумерки владыки
Снизойди же до КОРОНЫ
фееричного раба
И взгляни ты в мрака оды,
Что породил отнюдь не Я,
Ибо поныне и вовек века
Червоточина сна не оставит тебя,
Подарив мне клинок межпланетной мечты,
Играя на струнках бездушной души.
Потерял я огонья, разверзлись миры
Отнюдь не во имя бескрайней игры,
Ибо мечта о вздохе финальном нигилиста
В океане феерической лжи
Уже тысячелетия не пушиста,
Коль заполнено морем философской мглы.
Я не сумел превзойти свой прошлый позор
во гробу Галилейевой поры,
И посему от светового мне будет укор,
Коль нету на мне той безвинной вины.
Но сдаться права не имею,
Ужель бездушием своим не поседею…
То были сумерки последнего из королей Императорских морей.
(ПОЭЗИЯ ДАРИЗЗМА)
20. Одажды в оде
Последний блеск и стуже мгла…
Последний стон мгновенье ницшеанского раба…
Не окрылённого достославием Достоевских дел,
Впечатлённого лишь Заратустровой красных кхмер.
Внимая лишь Горькому манному дну
И графоманскому Толстому «льву»,
Тебе не хватит терновых трофеев,
Ибо ты не красоводцы, как тот Тод,
Ты не красив, как Леонид Андреев.
Мысль капнет «кап»,
О проекте
О подписке