Он послушно протянул руку, и звезда помогла ему вскарабкаться. Было тихо, пусто, уныло. Сняв съехавший с головы тюрбан, он ещё раз огляделся, сморщился от горького запаха: полынь цвела, а из-за двери в вокзальную постройку тянуло чем-то кисловатым и затхлым. Но Кара уже сунула туда нос, после чего, обернувшись, важно сообщила:

– Дворец!

Во «дворце» нашлись полуобвалившийся очаг, прогнивший пол, один целый стул, покосившийся столик и две кривых полочки, на которых под пылью ютились подстаканники. Бочонок для воды бросили настолько давно, что грязь и дохлые насекомые лежали внутри не одним слоем. Сунув туда палец, мальчик наткнулся даже на несколько лягушачьих костей и паутину. Ещё в одном шкафчике обнаружился пакет с каменными сухарями, две железных банки чего-то, у чего давно не было этикеток, и коробка, в которой, судя по подёрнутым пушком плесени комочкам, держали марципановые конфеты. Все эти припасы Кара, придирчиво оглядев, вышвырнула в разбитые окна, а бочонок пнула:

– Крепкий. Возьму с собой.

– Куда?

– Надо осмотреться, Зан, и найти что-нибудь съедобное. А ты разведи огонь.

– Чем? – опешил он.

Кара щёлкнула его по носу ледяными пальцами:

– Меня спрашиваешь? Я часто наблюдаю за людьми, они вон берут палочки и…

Не закончив, она махнула рукой: «Сам разберёшься», – подхватила бочонок под мышку и деловито направилась обратно на улицу. Косы подпрыгивали от бодрой ходьбы.

– Не уходи далеко! – запоздало завопил мальчик. – Я боюсь!

Задача с огнём оказалась не такой сложной: найденные у крыльца палочки действительно после долгих мольб и проклятий дали искру. На растопку сгодились обломки и труха из обшивки двух поломанных стульев, а также бумага, завалявшаяся в билетной кассе, – огромные рулоны, пожелтевшие, но целые. И дымоход оказался вполне исправным.

Мальчик, довольный собой, протянул к огню руки. Пока шумной спутницы не было, нашлось время подумать, и им стоило воспользоваться… но неожиданно он осознал, что думать не хочет. Потому что мысли неизменно натыкаются на пустоту и сбиваются.

Его кое-чем осенило, и он оторвал от рулона билет. Раз напечатали заранее, там могла стоять дата, когда эти билеты собирались продавать. Точно. Рассмотрев истёршиеся цифры, мальчик с тяжёлым сердцем бросил весь рулон в очаг. Может, лучше бы он и не узнавал.

Ширгу. Месяц 12-й бури, шестой день. 1012 год от Ухода Песков.

Если сопоставить эту дату и дату на могиле, то песок похоронил город два с половиной лау назад. Прошло около двухсот пятидесяти восьми лет.

Мальчик уставился в пламя, обхватив руками колени. В глазах защипало, но он часто-часто заморгал, и постепенно это прошло. Глупости! Если случилось так, что песок выпустил его, если его сердце ещё бьётся… Он прижал к груди руку и услышал те же звуки – стоны и шелестящий скрип песка. Да. Сердце билось словами: «Мы ждём тебя. Спаси нас».

Если так, да ещё и подкинули ему какого-никакого, но товарища, значит, потеряно пока не всё. Нужно только… попробовать найти кого-нибудь вроде чародея? Не Песчаного, с которым всё непонятно, а другого, ведь может кто-то из них жить на свете тайно, прячась от людей? Да, старые династии угасли ещё до гибельной бури, почти все… но за столько времени не мог ли родиться кто-то новый, когда-то ведь они родились? Хотя будь так, разве не подняли бы пустынные города из песка? Не спасли бы всех? Или…

Или выжившим всё равно и та беда забыта? Может, с угасания чародейства гибель мира и началась, а буря стала лишь её продолжением? Тогда как?

Мальчик взъерошил себе волосы и вскочил. Гадать, сидя в бездействии, было выше его сил. Он принялся заново обшаривать каморку в поисках чего-нибудь, что могло пригодиться, и нашёл внизу шкафчика пару несгнивших пледов. Они пахли дохлой кошкой, но были тёплыми, чем не стоило пренебрегать: холодало, из окон сквозило. Он принялся за дело.

Огонь уже горел вовсю, а пледы были удобно расстелены на полу, когда открылась дверь и невольно пришлось зажмуриться…

– Живой? Ну и славно! Ого ты потрудился!

Кара сияла. Не только её смуглое лицо сияло самодовольством, а вся она, особенно волосы и рисунок на коже, светилась белым. Ровным звёздным светом. Косы невесомо трепетали, будто на ветру.

– Вот. – Бочонок, который она поставила на пол, на треть заполняла чистая вода. – И вот. – Она вручила мальчику свёрнутый из коры кулёк с крупными красными ягодами.

– Ты уверена, что их есть можно? – осторожно уточнил он, борясь с желанием немедленно наброситься на воду, может, даже окунуть в неё голову.

Звезда кивнула и полезла в свою сумку:

– Я видела, как ели птицы. – Пошарив, она мягко опустила на пол что-то ещё. – Кстати, вот и они.

Две крупных, оперённых коричневым тушки с безжизненно повисшими головками заставили мальчика попятиться, скривившись. Звезда озадаченно постучала ногтем по клюву одной из птиц.

– Что? Это называется охотой. Ты жил среди людей столько времени и так удивляешься? – Усевшись поудобнее, она принялась за ощипывание.

– Мои жители… – мальчик с удовольствием отпил воды из бочонка и умыл лицо, – не охотились. Они ходили в места, которые называются кабаками, кофейнями или пабами. Ну или жарили у себя дома уже готовое мясо. Оно не было в перьях и не ело ягод…

– Но кто-то же делал его готовым, – резонно заметила Кара. – Оно не растёт на грядках. Кофе – растёт, не на грядках, но почти, а вот мясо…

– Я не видел. Либо не помню этого…

– А я видела. Оно ходит, летает или плавает. Мясо.

Он присел рядом и стал с любопытством наблюдать, как перья падают на пол и как Кара небрежно отпихивает их подальше. Она закончила быстро, вынула из-за пояса нож и, отыскав место почище, плюхнула одну голую тушку туда. Лезвие блеснуло, и мальчик спросил:

– Где ты всему этому научилась? Ты же…

– Звезда. – Она кивнула и облизала окровавленный нож. – Значит, в отличие от вас, ночью не сплю. А на кого, по-твоему, можно посмотреть ночью? На разбойников, на бродяг и всё такое… да и когда путешествуешь по небу, тоже надо бы уметь обстроиться. У нас там такие угодья! Леса, сады, многие из них разбил ещё род великого Золотого Зуллура, но знал бы ты, как там сложно кого-то поймать и как много желающих поймать тебя!

Она говорила и почти не глядя потрошила птиц, бросала внутренности на найденный где-то кусок тряпки. Взгляд то и дело задумчиво устремлялся к видневшемуся в окне небу. Там сияло множество звёзд; одни были неподвижны, другие метались туда-сюда.

– Знаешь, гляжу на них сейчас и думаю: мои не удивились, наверное, когда я не вернулась. Привыкли, что я могу надолго пропасть, засмотревшись на людей.

– Но теперь-то хватились. – Мальчик снова вспомнил дату на билете, вздохнул. Он не знал, как небесный народ меряет время, много ли для них два лау, и потому не стал сетовать вслух, себе душу и так уже растравил.

– Угу. И как там без меня мама, как братишки… – Она резко замолчала. Опять куснула губу, оглядела свою работу и потребовала: – Ладно, бери бочонок и идём на улицу. Промоем, а потом зажарим.

С напускной бодростью она подхватила узел с потрохами одной рукой, другой взяла за ноги тушки и встала. На небо она больше не смотрела, даже когда вышла на улицу.

Птицы вышли вкусными, по крайней мере мальчику так показалось, хотя раньше он дичи не ел. В городе силу ему давали стены, деревья, люди, а воду он пил только потому, что она казалась сладкой. Здесь, ослабленный долгим тревожным сном, дорогой и расставанием с Холмами, он с удовольствием набросился на сочное жирное мясо, к которому примешивался вкус кисловатого ягодного сока и какой-то принесённой Карой душистой травы. Звезда наблюдала за ним с прежним нескрываемым самодовольством – правда, только в те минуты, когда сама не впивалась в нежную бело-розовую спинку птицы. Больше не говорила – не спрашивала ни о чём и ничего не вспоминала. Так же молча она бросила в гревшийся на очаге котёл с водой несколько цветков и корешков, а вскоре протянула мальчику стакан в ржавом металлическом подстаканнике. То, что там получилось, было вкуснее воды.

– Ты невероятная. – Он сказал это вполне честно. Ему было тепло и спокойно, и мир вокруг – даже полумёртвый и очень далёкий от родных мест – казался намного уютнее, чем ещё недавно. Свет звезды сливался с ровным светом огня. – Ты точно не богиня?

– Боги и богини у нас не мечутся туда-сюда, вершат судьбы, спасают миры, в общем, делают большие дела, – усмехнулась Кара, тоже с громким хлюпаньем делая глоток из чашки. – Я обычная. Даже не представляю, с чего это именно меня сюда занесло и… – снова на миг что-то в лице переменилось, – почему так поздно.

– Поздно? – удивился он, даже забыв добавить, что спасать города – дело большое.

Она спохватилась, торопливо и неловко заулыбалась, разведя руками:

– Извини. Я так, ворчу. Просто посмотрела бы на тебя во всей красе, посидела бы в кабаке, выпила бы этого вашего золотого красивого напитка с пенкой… как его? И не было бы этого. – Она шевельнула голыми пальцами ног. Возможно, хотела ещё на что-то пожаловаться, но не стала. – Ладно, всё поправимо, верно говорят: жив – свети, умираешь – борись. Но, наверное, надо уже поспать. Выйдем тогда завтра пораньше, по холодку.

Она убрала волосы за уши, зевнула и при этом засияла ещё ослепительнее. Неосознанно мальчик зажмурил один глаз, и Кара сразу сгребла два пледа.

– Ярко? Ну я тогда в них закопаюсь, а ты так поспишь! – нагло заявила она. – Зато не будешь меня видеть. Я же достала нам ужин!

– Хорошие дела… – фыркнул мальчик, ёжась. – А я развёл тебе огонь!

Один плед всё же прилетел в него, снова пахнуло дохлой кошкой.

– Ладно, но пеняй на себя. Я буду светить. – Кара отползла немного в сторону, бросила под голову сумку и, свернувшись в подобие клубочка, накрылась. Белое мерцание всё равно пробивалось из-под грубой ткани. – Спи хорошо, малыш, – это был уже сонный рассеянный бубнёж. – Если что, иди ко мне под бок.

Если что? Если захочет ослепнуть? Или замёрзнуть? Он снова миролюбиво фыркнул и, отвернувшись, лёг в стороне. Ещё какое-то время он посматривал из-под полусомкнутых век на угасающее пламя очага и размышлял, нет ли в округе разбойников, сумасшедших, змей, крыс, хищников, да мало ли кого. Слушал сердце. Пытался отгадать, что ждёт завтра. Не мог. И, когда его уже почти одолел сон, пробормотал сам себе: «Жив – свети, умираешь – борись».

Раз Кара торжественно нарекла его именем звезды, может, ему подойдёт такой девиз?