Память двоих. Сироты

Первая серебристая точка вспыхнула у Санкти на ладони. Друг – ему было около восьми – страшно гордился, ведь каждая точка знаменовала силу какой-то звезды. У великих чародеев прошлого точки испещряли всю-всю кожу: в сумерках они ярко светились, а со временем меж ними появлялись линии, как на астрономических картах. Линии значили: звёзды уже дали чародею очень много волшебства. Созвездия эти были подобны венам. Ширкух видел: по ним что-то бежит, – а однажды, многим позже, увидел, как они померкли.

У Песчаных чародеев таких меток не было – они, в отличие от звёздных, не копили, а всё время выплёскивали магию. Поэтому происходящее с другом, с которым они росли бок о бок в Мудром графстве, казалось жутковато-невероятным. Санкти – болезненный, не особенно хороший товарищ для игр, скорее бесценный помощник в скучных уроках – представлялся Ширкуху высшим существом, вроде того. Звёзды на худых руках были холодными-холодными; разницу – живое тепло и космический лёд – удавалось поймать, проводя от звезды до звезды пальцем. Звёзды множились: плечи, шея, лицо Санкти, осваивавшего чародейство лучше и лучше, покрывались ими. Он стал как хищная пятнистая кошка, небесный леопард, о котором сам же рассказывал легенды. Правда, он этому не очень радовался. Когда взрослеешь, невероятное часто видится нелепым. В двенадцать Санкти уже прятал «звёзды» за расшитыми сине-фиолетовыми балахонами: стеснялся. Как и бледности, и блеклых волос, неизменно заплетённых в косу, и особенно – круглых очков. Как и рассеянной привычки чесать нос кончиком пера и брать слишком много карт и чертежей, чтобы обязательно уронить парочку. Всё это было с детства. Удивительно… но лет с десяти, если не считать роста и каких-никаких мускулов, Санкти почти не менялся.

Они держались друг за друга, вместе учились и ворожить, и сражаться. Их родители – едва мальчишки более-менее уяснили, кто они, – умерли. Так было испокон веков: не могут в мире долго жить два чародея одного вида, сила не делится надвое. Мать Ширкуха рассыпалась песком. Отец Санкти обратился в звёздную пыль и сгинул где-то меж Цитаделью и Невидимым светилом. Преемников их воспитывал отныне Мудрый граф Сапфар Олло – сухой нелюдимый старик, но, благо, им было уже по четырнадцать: почти взрослые, не нуждались в любви, по крайней мере верили в это. Но друг в друге нуждались.

– И что же вы так приклеились друг к другу? – ворчал порой старый Олло. – Не братья ведь, разные такие…

– Говорят, все чародеи были когда-то братьями, – с умным видом возражал Санкти. – Ну и сёстрами.

– А надо стремиться к тому, чтоб братьями и сёстрами были все люди! – поддразнивал графа и Ширкух, развязно обнимая друга за плечи. – Тогда будет меньше работы нам! И всякие чудовища будут больше бояться!

– Люди не такие, мой мальчик, – вздыхал старик, про себя умиляясь, но в голос пуская лишь столь же искреннюю горечь. – Людям больше нравится ссориться, делить что-то, скалить зубы. Не зря ведь нет и не было чародея, отвечающего за любовь.

– Или он умер так давно, что никто не помнит, – опять начинал умничать Санкти. – Может, другие его и убили.

В такие минуты Ширкух, сам того не сознавая, сжимал его плечи крепче: слова казались какими-то хрупкими. Старик же вздрагивал, будто мёрз, и утыкался в книгу, по которой они штудировали древнюю историю. Иногда сварливо напоминал: «Вот учебник, вот, и нет там никого!», чаще – будто стирал услышанное из памяти и больше не лез какое-то время. В конце концов, ему же лучше, что два подопечных дружны, неразлучны, комнаты их рядом. И если одному вздумается без разрешения полетать на ветре, второй обязательно приглядит, чтобы он не свернул шею; и если второго замучают ожоги от прорезающихся на коже звёзд, первый сам найдёт ему влажную тряпку и мазь на мелиссе, ну или поднимет на уши слуг.

Так было долго, ведь только они знали это – каково, когда породившее тебя могучее существо, умоляя не отступаться, растворяется без следа. Чтобы никогда не прилететь на ветре, не спеть древнюю колыбельную, не коснуться поцелуем лба. Да. Только они знали, каково это, и поэтому, хотя родной сын графа Олло был куда лучшим товарищем при игре в разбойников и ловле птиц, Ширкух не тянулся к нему так, как к тихому Санкти. Небесному Леопарду в круглых очках. А Небесный Леопард любил его больше, чем все звёзды на свете.

4. Дождь

В Четвёртой Непомнящей столице шёл ливень – как и почти всегда с наступлением вечера. Мальчик не видел этих ненастий, но неизменно слышал одни и те же волны собственных радиостанций. «Сегодня у них дождь. Снова дождь. Хоть кто-нибудь помнит, когда бы у них не было вечернего дождя?»

С Рикой и Карой он сидел у чахлого костерка под мостом. Когда они только пришли, какие-то бродяги попытались выжить их отсюда, но воинственный вид Кары, да и длинные ножи Рики переубедили их быстро. Место удалось отвоевать на всю ночь, и это было важно: предстояло отдохнуть впрок и хотя бы примерно понять, что делать.

Сначала расстелили карту – её с милой улыбкой выпросила у какого-то книжного торговца всё та же Кара. Мальчик наконец увидел, что стало с миром, прежде незыблемым. Жалкие остатки, которым и не нужен был такой большой лист. Глядя на него, хотелось плакать, но это делать он зарёкся, тем более теперь, когда путешествовать предстояло с двумя такими храбрыми спутницами! Но правда угнетала.

Раньше Пять графств – Озёрное, Тёплое, Холодное, Грозовое и Мудрое – стелились по материку, гранича друг с другом и сходясь в центре, в Городе-на-Холмах. Пять Младших столиц ещё раньше обосновались по берегам моря и обросли поселениями; они тянулись через всю долину, перемежаясь лесами, полями, садами, виноградниками. Старый мир казался огромным: всюду темнели большие и маленькие бусины-точки, в каждой кто-то жил. Сейчас точек на карте уцелело лишь пять, и названы они были не прежними красивыми именами – Лайвас, Уайвас, Дэйвас, Ширвас и Кравас, – а просто цифрами. Деревни, которые мальчик и звезда встретили по пути, видимо, были настолько крохотными, что их не подписали. Быстро обрывались пять нитей железных дорог, и совсем тонкой стала шестая, соединявшая раньше столицы. Большая часть материка – там, где прибрежная зелень резко переходила в сухой багрянец, – светлела дырой. Там тянулась длинная надпись «Пустыня Мёртвых городов». Мальчик коснулся пальцем места, где раньше рисовали пятиконечную звезду Города-на-Холмах, и зажмурился. Пусто.

Сложив карту, трое тягостно замолчали. Дождь делал всё ещё беспросветнее.

– А ты видел его когда-нибудь, Зан? – наконец решилась заговорить Кара. – Материк? Ну, его душу?

Он покачал головой, но, подумав, добавил:

– Может быть. Он ведь мог прикинуться кем угодно. Не обязательно мальчиком.

Легенда молчала. Обняв себя руками за плечи, она смотрела на пламя и словно не слушала. Ей было явно неуютно в новой компании, и «вливаться» она не спешила. Может, вообще уже жалела, что прибилась, и готовилась исчезнуть в любой момент.

– А ты случайно не знаешь, Рика? – дернула её Кара. – Ты вроде умная…

– Не знаю. – Она не шевельнулась. – Но если он хранитель материка, значит, он повсюду и нигде. Ведь он не может быть к чему-то привязан.

Это предположение заставило звезду почесать макушку. Но думала она недолго.

– Может… – медленно начала Кара, – так его и искать? Повсюду и нигде? Он поймёт, что мы пытаемся до него добраться, и сам к нам явится!

– Если ему это надо, – резонно заметила Рика. – Что вряд ли.

– И если Харэз нам не соврал. – Кара поморщилась. – Всё-таки он…

Легенда немного переменила позу: сцепила руки на острых коленях. Бледное лицо не то чтобы ожесточилось, но стало ещё холоднее. Наконец, посмотрев звезде в глаза, она отрезала:

– Вот тут можешь не переживать. Он не соврал, ему это невыгодно.

– Ты же сама сказала, что он похож на лгуна… – Кара спохватилась. – Постой, что ты имеешь в виду под выг…

– Он не соврал, – повторила Рика. – Я многого не знаю и не умею, белая звезда, но меня отравили ложью так, что обмануть меня нельзя. Я сама – чистая ложь.

Кара поёжилась. Особенно когда Рика в который раз стёрла с лица кровь и машинально сунула обагрённые кончики пальцев в рот. Выглядело и правда неважно, хотя саднили шрамы уже меньше, чем во время праздника.

– И всё же давай ещё раз про «выгодно», – не отставала Кара. Она смотрела на Рику во все глаза, теперь с некоторой опаской. – Вообще, там, на площади, вы говорили… странно. О чём-то понятном только вам, хотя вроде вы только что познакомились!

– Что с того? – Рика подняла бровь. Она как-то резко, мрачно развеселилась. – Ты сама сказала, что я умная. Вроде как и ты не дура!

– Да я уже сомневаюсь в этом, раз теряюсь в твоих намёках! – Кара всплеснула руками и, точно сдаваясь в бою, подняла их. – Просто пойми, он, если по правде, не тот, к чьим советам стоит прислушиваться живым существам…

– Даже если больше никто советовать не спешит? – Рика улыбнулась, обнажив белые клыки. Мальчик переводил взгляд с неё на Кару. Они, конечно, не ссорились, нет, но словно общались на разных языках и о разном. Рика вздохнула, наверное, тоже поняв, что так нельзя. Когда она заговорила снова, тон стал намного мягче. – Ты тоже просто пойми. Прямо сейчас он действительно хочет помочь. И он – последнее, чего надо бояться. Но я не знаю, что будет, если мы начнём вот так просто обсуждать его мотивы.