Цитаты из книги «Дарители. Игра мудрецов»

– А ферзь? – спросил тот, когда стало ясно, что Эдвард больше ничего не скажет. – Почему он сильнее других фигур? – Потому что непредсказуемый. Наносит удар с неожиданной стороны и держит под своим влиянием все, что вокруг него.

– В той игре, в шахматах, есть фигуры сильнее и слабее, так? – спросил Генри, когда внизу наконец показалось темное скопление домов. – Но почему? Они же все просто деревяшки. Дело не в самой фигуре, дело в том, какие пути она может выбрать, – объяснил Эдвард. – Шуты могут преодолевать большие расстояния на доске. Прыгать, поглощая все на своем пути, как лютая тварь. Рыцари немного однообразные, ходят только углом, но зато при каждом ходе оказываются то на белом, то на черном поле. Мама мне говорила, что эту фигуру так назвали в честь белых рыцарей, которые путешествуют по королевству и никогда не знают, куда их заведет судьба. А король вообще тащится с одной клетки на другую и сам ничего не может – если его не защищают другие фигуры, от него мало толку. – То есть даже когда король – не очень хороший король, это не страшно, если остальные вокруг него хорошо играют? – уточнил Генри.

Генри издал короткий, отрывистый звук, сам не понимая, смех это или стон облегчения. В груди у него вспыхнуло яркое, великолепное ощущение триумфа. От убийства Зверя он такого не чувствовал. В том, чтобы уничтожить живое существо, способное говорить и мыслить, нет ничего приятного, это охота, вынужденная мера, а сейчас это было как будто убийство наоборот.

Огонь любил, когда Генри разочаровывался в людях. Чем меньше привязанностей, тем лучше.

Воспоминания раннего детства – основа внутреннего мира, их невозможно стереть.

видел, как действует цветок забвения, – проговорил отец, разглядывая осколки. – Их использовали для лечения, если человек пережил что-то настолько страшное, что не мог с этим справиться. Но прежде чем разбить цветок о человека, лекарь должен был четко сказать, что хочет стереть. Последний день, три дня, неделю. Я помню, что больше месяца никто не стирал, слишком опасно – можно повредить человеку разум.

«Голубой цветок сна, красный цветок памяти, желтый цветок забвения»

Мир волшебства, в который вел этот разлом, был словно озеро, из которого мудрецы выуживали ответы – аккуратно, понемногу. Чудовище, возродившись в этой пещере, вылавливало нужные ему сведения куда чаще, но оно было волшебным существом и чувствовало себя в том мире как рыба в воде. А когда Генри с его темным даром ворвался туда во время битвы – это было как бросить в воду огромный валун. Он потревожил озеро, и живая ткань мира волшебства, тысячелетиями не замечавшая эту маленькую прореху, почувствовала ее и начала залечивать. Больше это место никому ничего не скажет, потому что волшебство покидает его с каждой секундой. Генри запоздало понял, что даже воздух изменился, – его плотность редела, сила, наполнявшая его, уходила туда, откуда когда-то пришла.

Эдвард был прав: Фарфоровая беседка давала каждому то, что понадобится больше всего.

Ты думал, что сможешь победить, не изменившись, но у тебя не получится, солнышко. Это невозможно. Ты должен драться как тот, кто ты есть.