– Ты на меня злишься?
Само по себе, проснуться в своей постели в доме отца, не одной, было странным. А тут еще Димка решил, едва я успела открыть глаза, обсудить со мной вчерашнее недопонимание. Хорошо хоть я лежала к нему спиной, и Дмитрий Алексеевич не мог видеть моего лица. Я глаза открыла, почувствовала, как он обнял меня, чуть навалился сзади, и задал этот вопрос. И я в тот же момент поняла, что совсем не рада его присутствию рядом.
Что со мной происходит?
Кажется, переживания об отце, вытеснили из моей души все остальные чувства, радости и печали. Ещё совсем недавно я жила лишь эмоциями, связанными именно с Димой. С нашей непростой, как мне казалось, ситуацией. Я любила, я мучилась, ждала, терзала себя чувством вины и снова ждала. Нашей с ним встречи, звонка, сообщения. Моя жизнь последние два года проходила в этом бесконечном ожидании. И я радовалась, когда видела его, я была уверена, что люблю его. А теперь уже ни в чем не уверена. И то, как резко сменилось моё настроение, мои чувства, приводило меня в недоумение.
Но так ведь не может быть, говорила я сама себе. Скорее всего, это просто стресс. Сильнейший стресс из-за смерти отца. Пройдёт немного времени, и всё непременно наладится. И мои чувства, не только к Дмитрию Алексеевичу, но и ко всему остальному миру, вернутся. Надо только подождать, дать себе время.
А пока не срываться, не ссориться, держать свои эмоции под контролем, как говорил отец.
Поэтому я выдавила из себя улыбку, и ответила:
– Не злюсь, Дима.
Абакумов пристроил подбородок на моём плече. Стало неудобно, даже немного больно, но я терпела.
– Хорошо. Я не люблю с тобой ругаться. Когда мы ругаемся, мне кажется, что мир начинает в другую сторону крутиться. – Он взглянул на мою сонную физиономию. – У тебя нет такого ощущения?
У меня такого ощущения не было, но я интуитивно знала, что в данный момент лучше согласиться с ним. Поэтому кивнула.
– Есть. – И продолжила вполне искренне. – Я тоже с тобой ругаться не люблю.
Правдой было то, что я, вообще, ругаться не любила, в принципе, ни с кем. Но зачем Димку расстраивать уточнением деталей.
Я аккуратно пошевелила плечом, и он отодвинулся. Снова откинулся на подушки, закинул руку за голову, выглядел вполне себе довольным жизнью. А я не утерпела и спросила:
– Что ты скажешь дома?
Абакумов перевел на меня взгляд.
– По поводу чего?
– По поводу, своего отсутствия дома этой ночью, – подсказала я.
Он удержал мой взгляд. Спросил:
– Тебя это беспокоит?
– Вообще-то, да, – призналась я. На постели села, спустила ноги на пол, собираясь встать с кровати. Потянулась за халатом. – У тебя хорошая жена, Дима, – вырвалось у меня. Я, на самом деле, так думала, и уже давно. И эта мысль не давала мне покоя.
– Никто и не говорит, что она плохая, – не стал он спорить. Но тон его был очень ровным, будто Абакумов обдумывал каждое своё слово. И сказал, подтверждая мои выводы: – Хорошая. Но дело ведь не в этом, Марьяна. Ты должна понимать.
Я обдумала его слова, после чего кивнула.
– Понимаю.
Я с постели поднялась, прошла в ванную комнату, остановилась перед зеркалом, не прикрывая за собой дверь. Димка, судя по всему, душевную беседу со мной ещё не прекратил. Следил за мной взглядом, и продолжал подбирать слова. Я видела это по его глазам. Что он осторожничает. И меня это расстраивало.
Сама по себе ситуация, в которую я оказалась втянута из-за своей дурацкой влюбленности, меня расстраивала, и уже давно. Но я не признавалась в этом очень долго, даже самой себе.
– Оксана – хороший человек, – зачем-то продолжил он, хотя, это уже было, откровенно, лишним. – Она хорошая жена, хорошая мать, хозяйка замечательная. Но дело ведь не в том, насколько человек хороший. Ты меня понимаешь?
Я смотрела в глаза своему отражению в зеркале. И вдруг Димкины слова отозвались где-то глубоко, в каком-то темном, я бы даже сказала, потаенном уголке моей души, куда я давно не заглядывала. И стало тоскливо, что я даже глаза ненадолго зажмурила.
– Дело в том, кого ты на самом деле смог полюбить, – продолжил Абакумов. – С некоторыми людьми это случается лишь один раз в жизни. А всё остальное… мы переживаем лишь похожее.
Какие глубокие, трогательные речи.
Я так сильно зажмурила глаза, всего на какие-то секунды позволила себе уйти в себя, что даже не заметила, что Дмитрий Алексеевич успел подняться с постели, и теперь стоит за моей спиной. Наверное, мою реакцию на его слова, он воспринял на свой счёт. И это было абсолютно нормально. И, наверняка, его порадовало. Какому мужчине не понравится, когда женщина так реагирует на его близкое присутствие, слова, действия? Вот и Абакумов меня обнял, крепко, потянулся губами к моим губам.
– Я встретил тебя, – шепнул он мне. – Разве в этом кто-то из нас виноват? Я тебя люблю, солнышко. – Димка взял меня за подбородок, заглядывал в лицо, и мне пришлось открыть глаза, чтобы встретить его взгляд. Я знала, что он хотел именно этого. Моего прямого взгляда, чтобы понять, насколько я прониклась его признаниями. А я вдруг испугалась, что он так и не сможет увидеть в моих глазах то, что ищет. И чтобы как-то этого конфуза избежать, приподнялась на цыпочки, обхватила Димку руками за шею, и поцеловала. Поцеловала крепко, поцеловала провокационно, лишь бы отвлечь его.
Отвлечь получилось, Дмитрий Алексеевич уже спустя минуту подхватил меня на руки и понёс обратно в постель. А я, наверное, впервые за всё время наших отношений, не занималась с ним любовью, не отдавалась ему в полной мере, а всё больше смотрела в потолок над его плечом. Дмитрий Алексеевич, голый, разгоряченный лежал на мне, шептал мне на ухо, как сильно меня любит, что я женщина, которую он всю жизнь мечтал встретить, а я лежала и думала, насколько это неправильно – заниматься с ним сексом под крышей этого дома.
Страшные глупости, на уровне бреда, но я никак не могла принять тот факт, что жизнь моя изменилась настолько, что я стала хозяйкой отцовского дома. И Димка, отчего-то, в этом доме мне страшно мешал. И делал непозволительные вещи.
После секса мы лежали рядом, обнявшись, Дмитрий Алексеевич гладил моё тело, я прятала лицо у него на груди, но совсем не потому, что никак не могла отойти от полученного удовольствия и неги, я продолжала расставлять в своей голове по полочкам свои чувства и ощущения. По крайней мере, пыталась.
Наверное, моё долго молчание Абакумова всё-таки насторожило. Потому что он в какой-то момент спросил:
– Марьяна, всё хорошо?
Я немного отодвинулась от него, посмотрела ему в глаза. Широко улыбнулась.
– Да. Всё хорошо.
Я села, а Димка потянулся рукой за мной, погладил по голой спине.
– Марьяна, я тебе клянусь, я всё решу. В самом скором времени.
– Что решишь? – решила я уточнить.
– Поговорю с Оксаной. Ты права, давно мне говорила, что нужно ставить точку в отношениях, в которых тебе некомфортно.
– А как же дети, Дима? – спросила я, направляясь в ванную.
– Дети… – проговорил он за мной эхом, при этом в его голосе прозвучало сомнение, я заметила. Но Абакумов тут же взбодрился: – А что дети? Дети подросли. Да и я же не собираюсь исчезать из их жизни, – с энтузиазмом продолжил он. – Буду заботиться, буду помогать. Буду делать всё то, что и делал. – И, повысив голос, чтобы я услышала, поинтересовался: – Ты что думаешь?
Я задержалась, прежде чем войти в душевую кабину. Размышляла, а затем дала ему совет, от души:
– Я бы для начала поговорила с детьми. Выяснила, что они думают, по поводу вашей семьи.
– А что они могут думать? – удивился Димка. – Они же дети.
– Которые привыкли жить с мамой и папой. А вдруг у них будет серьёзный стресс? Или психологический срыв? Думаю, тебе нужно подойти к этому вопросу очень осторожно, Дима. Чтобы никому не навредить.
Я закрыла за собой дверь душевой кабины и включила воду. А когда повернула голову, увидела, что Димка стоит в дверях ванной комнаты, и за мной наблюдает.
– Марьяна, ты беспокоишься о детях, – спросил он, – или пытаешься дать мне понять, что я в отношениях с тобой тороплюсь?
Подумать только, сколько прозорливости. Раньше Дмитрий Алексеевич в этом замечен не был.
Я приоткрыла дверь кабины, глянула на него.
– Я беспокоюсь о детях, Дима. Я сама жила в неполной семье, знаю, что это такое. Да ещё неизвестно, как отреагирует твоя жена. – Я хмыкнула. – Знаешь, мне кажется, она настолько тебя любит и тебе доверяет, что ей не приходит в голову сомневаться в твоей честности. Наверное, и сегодня она безоговорочно поверит, что ты настолько вчера устал, что заснул в офисе.
Я дверь снова прикрыла, но всё равно услышала Димкины слова:
– Сегодня я ей врать не собираюсь.
Отвечать я не стала. В конце концов, это не моя семейная жизнь.
Но я для себя такой жизни точно не желаю.
Шура испытывала неловкость, кормя Абакумова завтраком. Я видела это по её лицу, по её сосредоточенным движениям, по тому, с каким пристрастием она подавала Дмитрию Алексеевичу кофе. И наблюдала за ним, когда Абакумов, позавтракав, поднялся из-за стола, подошёл ко мне, наклонился, и запечатлел на моём лбу хоть и скромный, но совсем не отеческий поцелуй.
– Мне нужно в офис. Ты останешься дома?
Я кивнула. Закинула голову назад, Димке улыбнулась.
– Да. Останусь дома.
Он в мои глаза смотрел, затем попросил:
– Пожалуйста, не делай глупостей. Останься дома, отдохни. Последние дни выдались тяжёлыми. А я приеду вечером, и мы с тобой куда-нибудь сходим.
Обещать я ничего не стала, лишь удерживала на губах улыбку. Кажется, Дмитрий Алексеевич в своей голове уже нарисовал нашу с ним совместную жизнь. В этом доме, с определенным укладом светских мероприятий, с его работой на определенной должности. Со штампом о разводе в своём паспорте.
– Он что же, Марьяна, жить у нас будет? – осторожно поинтересовалась у меня Шура, когда Абакумов уехал.
Шура убирала со стола посуду, оставшуюся после завтрака подзадержавшегося, как она считала, гостя, и на меня, молчаливую и задумчивую, поглядывала. Я перевела на неё взгляд. Помолчала, будто и, правда, задумалась над её вопросом. Потом сказала:
– Не будет. Не переживай.
Шура тут же фыркнула.
– Ведёт себя, как хозяин. Как ещё только на стул Александра Гавриловича не сел. Прости, но я бы его полотенцем по хребтине прогнала.
Я посмотрела на пустующий отцовский стул. Сказать мне по этому поводу было нечего, поэтому я резко из-за стола поднялась.
– Шура, я буду у отца в кабинете. Позови ко мне Пал Палыча. Он мне срочно нужен.
– Позову, – согласилась она, а сама на меня продолжала поглядывать с настороженностью. И поинтересовалась: – Марьяна, ты что задумала?
– Правду хочу знать, – не стала я скрывать.
– Какую ещё правду? – обеспокоенно проговорила Шура, но я уже ушла в кабинет и прикрыла за собой дверь.
– Нехорошая это затея, Марьяна, – скривился начальник охраны, когда я озвучила ему свою просьбу. – Я думал, ты сама уже всё поняла, и не полезешь в это дело. Лысовский же тебе ясно сказал: ни к чему.
– Мало ли что мне Лысовский сказал, – взбунтовалась я. – Мне самой надо всё выяснить, своими глазами посмотреть. – Я, как в детстве, стукнула кулачком по столу. – Дядя Паша, найди мне её. Хочу увидеть, хочу поговорить, хочу во всём сама разобраться.
Рыков вздохнул напоказ. И тут же пожаловался:
– Глупость делаем. Не разгребем потом.
– Разгребем, – легкомысленно отмахнулась я. Улыбнулась ему. – Ты же меня защитишь, при необходимости.
Пал Палыч головой качнул.
– Лиса, – проговорил он. – Всегда такой была. С детства. Александр Гаврилович всегда говорил: другие дети капризами и истериками своего добиваются, а ты улыбкой. А это опаснее, говорил он! – закончил Рыков, назидательно ткнув пальцем в потолок.
– Для кого опаснее? – заинтересовалась я.
– Для мужиков, для кого, – удивился он.
Я легкомысленно отмахнулась.
– Черт с ними, с мужиками. Будем решать проблемы по мере поступления. А нам сейчас не до мужиков. Верно?
– Я бы эти слова этому хлыщу передал. Который решил к нам приквартироваться.
– И ты туда же, – вздохнула я. – Вы с Шурой сговорились, что ли?
– Мы беспокоимся. Не нравятся нам типы, которые очень быстро просчитывают варианты и переобуваются в полёте.
– Мне тоже не нравятся, – сказала я. – Так что, не переживайте. – И закончила: – Иди, ищи Лилю.
– А что её искать-то? – проворчал Рыков. – А то я не знаю, где эта девица живёт в Москве. Всё я знаю.
– Вот и отлично. Тогда нечего ворчать. Поедем, как только я соберусь.
Пал Палыч снова вздохнул, на этот раз мне в спину. И снова пожаловался:
– Ох, не дело делаем. Ох, не дело.
Лиля, как и говорила, жила у подруги. Я бы сказала, что не в таком и близком Подмосковье. Я так далеко, наверное, и не заезжала. В спальные районы, в смысле. Смотрела в окно, не узнавая ни одной улицы, а Пал Палыч ещё обернулся ко мне с переднего сидения и недовольно проговорил:
– Не следовало тебе ехать, Марьяна. Я бы и без тебя её привёз.
Я лишь плечами пожала.
– Хочу посмотреть. Ничего плохого в этом нет.
– На что посмотреть?
– На жизнь. На жизнь обычных людей.
Рыков от меня отвернулся, на сидении поёрзал, всё с таким же недовольным видом.
– Не для этого Александр Гаврилович тебя растил. Не для обычной жизни.
– Но это же не значит, что её нет, Пал Палыч. Вот она, за окном. Обычные дома, обычные люди. А я, если это и видела, только по телевизору. Ты не думаешь, что это как-то неправильно?
Пал Палыч с водителем переглянулись. На двоих одинаково непонимающий взгляд.
– Ты – Марьяна Дегтярева, – выдал Рыков с оттенком пафоса.
Я фыркнула, говорить больше ничего не стала. Продолжила смотреть в окно. А сама думала о том, что моё имя становится печатью на моём лбу. При жизни отца я об этом как-то не задумывалась, а сейчас осталась единственным представителем семьи. И все тыкают в меня пальцем – Марьяна Дегтярева, наследница огромного состояния и финансового холдинга. А я притворяюсь, что понимаю, что со всем этим делать.
– Останься в машине, – едва ли не скомандовал Пал Палыч, когда мы остановились перед панельной многоэтажкой. И кто здесь начальник, интересно? Точно, не я.
Спорить я не стала, осталась сидеть в машине. Водитель Коля, недавнее приобретение Рыкова, осторожно отпросился у меня покурить. Я кивнула, и осталась в машине одна. Смотрела из окна на будничную жизнь двора в спальном районе. Вот дети играют, чуть поодаль женщина в возрасте и в ярком халате выгуливает пекинеса, какой-то мужчина копается во внутренностях старенькой иномарки. Мне никогда раньше не приходило в голову, что у меня тоже вполне могла быть такая жизнь. В свете последних новостей, если бы моя мать не оставила меня безропотно с отцом, а забрала бы меня с собой, моя жизнь была бы куда более прозаичной.
Хотя, не думаю, что отец позволил бы этому случиться. При любом раскладе.
– Нет её, на работе, – отрывисто сообщил Пал Палыч, возвращаясь в машину. Сел и дверью хлопнул.
А я удивилась.
– Она работает?
– А что ей делать? Кормить её никто не будет. – Он посмотрел на водителя. – За углом работает, в фаст-фуде. – На меня обернулся, и поинтересовался с надеждой на мой отрицательный ответ: – Поедем туда?
– Конечно, – решительно кивнула я. – Не зря же мы приехали.
– По-моему, совершенно зря. Коля, поезжай. На перекрестке направо.
Заведение известной сети фаст-фуда завлекало своей огромной вывеской на фасаде большого торгового центра. Наш автомобиль встал на стоянке, я вышла на улицу, огляделась, и ещё раз сказала себе, что никогда в этом районе не была.
– Не была и не была, – хмыкнул Рыков. – Зато ты в Милане была. И еще где только не была.
– Прозвучало с издевкой, – заметила я, направляясь к входу в торговый центр.
В зале ресторана пахло булками, маслом и приправами. Совсем не мясом. Было достаточно многолюдно и шумно. Я оглядывалась по сторонам, а Пал Палыч сказал:
– Вон она, – и кивком указал в нужную сторону.
Лиля нашлась за одной из касс. Если честно, я бы с первого взгляда её и не узнала. При нашей прошлой встрече, она была одета достаточно смело, да и накрашена ярко. А за кассой стояла в униформе, практически без косметики, и в смешной панамке на голове.
– Ваш заказ номер 43, – услышала я её голос, когда подошла ближе. – Что-то ещё желаете заказать? Соус, напиток?
– Привет, – сказала я ей, когда подошла моя очередь. Если честно, больше не придумала, как привлечь её внимание, да и народ толпился у стойки.
Лиля подняла на меня глаза, удивлённо моргнула. Но почти тут же нахмурилась и совсем невежливо поинтересовалась:
– Что нужно?
– Поговорить хочу.
– Я занята, я работаю. Мне здесь разговаривать некогда.
– А долго ещё… ты работать будешь? – спросила я.
Лиля усмехнулась.
– У меня смена четырнадцать часов.
– Хватит выёживаться, – выступил вперед суровый Пал Палыч. Слушал наш разговор, стоя у меня за спиной, и, по всей видимости, тон моей возможной родственницы, ему категорически не понравился. – Когда у тебя перерыв?
– Я не знаю, – зашипела она на него. – Это не я решаю. Вы заказывать что-то будете? Меня же оштрафуют.
Я бестолковым взглядом уставилась на стенд с меню.
– Что-нибудь, – проговорила я в нерешительности. – Закажи мне что-нибудь.
Пал Палыч решительно оттеснил меня плечом от кассы.
– Коля, найди для Марьяны место, и заказ её забери. А я договорюсь… о перерыве для этой красотки, – буркнул он и растворился среди людей.
О проекте
О подписке