– Сашка к тому времени уже задумывался о серьёзном бизнесе, «купи-продай» его никогда особо не прельщало, но на дворе девяностые, все только этим и занимались. Полный бардак творился. А мать твоя, как ты уже поняла, из приезжих. – Григорий Филиппович откровенно ухмыльнулся. – На улице познакомились. Свезло же девке. Такое, если и случается, то раз в жизни, и то далеко не со всеми. Свою удачу надо за хвост хватать. Вот она и хватанула. Люба, вообще, такая… хваткая. – Лысовский покивал каким-то своим мыслям. – И имя ей досталось замечательное, – заметил он, – под стать приключившейся влюблённости взрослого мужика к молодой деве.

Я крутила в руках маленькую серебряную ложечку, которой ела мороженое. Смотрела куда угодно, но не на Лысовского. Он пересказывал историю моего появления на свет, а я не находила в ней ничего волшебного, светлого, любящего, как обычно обставлял этот рассказ отец. И я с горечью понимала, что версия его друга куда правдивее, чем та сказка, что пересказывал мне папа годами.

– Он на ней женился, – подсказала я продолжение.

– Женился, – кивнул Лысовский, – со всем его удовольствием. Причем, довольно быстро. Месяца через три после знакомства расписались. Я как раз тогда в Москву приехал, познакомился, вразумить попытался. Говорю, куда ты торопишься? Поживи, присмотрись. По ней же видно было всё.

Я глаза на него подняла. Задала четкий вопрос:

– Что?

От моего тона Григорию Филипповичу, кажется, стало немного неловко. Он стушевался.

– Марьяна, ты не подумай, я ничего плохого в виду не имею. Но что есть, то есть. Девочка провинциальная, мордашка симпатичная, до работы не охоча. Поэтому, чем она себя в столице в девяностых обеспечивала, вопрос неоднозначный. Говорила, что на своей малой родине на фабрике работала. А какие фабрики в девяностых? Потом с подружкой в Москву приехала, и едва ли не через день твой отец её на улице встретил. – Его тон был полон скептицизма. – В общем, даже испугаться красавица не успела.

– Что было дальше?

– Ну, что было дальше… Поженились они, в свадебное путешествие поехали.

– В Париж, – негромко проговорила я. Сколько раз я слышала о свадебном путешествии родителей, что папа отвез маму в Париж, ведь она так об этом мечтала, но возможности вырваться из России девяностых годов в Европу, у среднестатистического гражданина, шансов не было. А папа устроил для мамы сказку.

Я глаза прикрыла. А Лысовский согласно кивнул.

– Они в Париж, а я обратно на прииск. Когда вернулся, года через полтора, ты как раз родилась. Отец твой на седьмом небе от счастья был.

– А мама?

– А что мама? Она родила мужу дочку, тот её подарками завалил, от всех забот в этой жизни освободил. Как все жёны бизнесменов того времени: салоны, магазины, рестораны. Автомобили, шубы, бриллианты. Ездила с ним по всем заграничным командировкам, на морях да океанах отдыхала. Красоту свою сохраняла и лелеяла. – Григорий Филиппович побарабанил пальцами по столу. Хмыкнул. – Чего дуре не хватило?

– Что случилось? – повторила я всё тот же вопрос.

– Совершенно банальная вещь. Мужа дома никогда нет, девочке стало скучно, захотелось острых ощущений. С молодым любовником. Видимо, поверила, что она умнее всех. Думала, что Сашка не узнает.

– Что за любовник?

– Если честно, и не помню уже, Марьяна. То ли охранник, то ли водитель. Что-то такое. Говорю же, история банальная. Вот только Сашку она задела не по-детски. Он ведь, на самом деле, эту дурочку любил. Решил, что она и есть его судьба, что он её столько лет ждал, не женился. Холил, лелеял, дурной характер прощал, капризы. А тут такое… Он ведь узнал всё не по-человечески. Полетели в Париж в очередной раз, город влюблённых, особое, вроде как, для него и его жены, место. Тебя с собой взяли, тебе около трёх лет было, если не ошибаюсь. Он по делам уехал, а когда вернулся, их в номере и застал. – Лысовский помолчал, посверлил меня взглядом. Затем всё-таки продолжил: – Ты в одной комнате мультики смотрела, а они за стенкой… В общем, ты поняла. Это Сашку больше всего задело, что ты рядом была, а Люба даже не постеснялась. В общем, вот и вся история. Вернулся он в Москву с тобой и без жены. С вестью, что матери у тебя больше нет. А всё остальное, про аварию, про похороны в Париже, если честно, люди сами додумали. Люди же любят мыльные оперы. Истрии любви с трагическим финалом. Никто доподлинно об аварии не знал, на похоронах не присутствовал, но кто-то пустил слух, а Сашка оспаривать не стал.

– А что же… мама? – поинтересовалась я. – Просто взяла и уехала из Москвы?

– В этом я очень сомневаюсь, – крякнул Лысовский. – Что просто взяла и уехала. Понятно, что уехать её твой отец заставил. Он мне тогда говорил, что сделает всё, лишь бы её рядом с тобой не было. Не знаю, что ты про отца подумаешь, но возможности выжить её из столицы, у него были. Думаю, он ими воспользовался. Денег дал, я знаю, но с её тогдашними аппетитами, не думаю, что их надолго хватило. Хотя… Куда можно потратить деньги, живя в Ржеве?

Я подперла щеку рукой, смотрела на воду. На душе было откровенно тягостно. Все мои феерические мысли о великой любви родителей, рассыпались в пух и прах. Трудно пережить разочарование.

– Поэтому он так и переживал за тебя, – добавил Лысовский. Я снова на него посмотрела. – Не хотел, чтобы ты такое же предательство пережила. Оберегал. Чересчур оберегал, Марьяна, но ты должна его простить за это. И на отца зла не держать.

Я сглотнула. Затем проговорила негромко:

– Я не держу. Он делал это, потому что меня любил.

– Любил, – кивнул Григорий Филиппович. – Очень любил. Он всю свою любовь тебе отдал.

Я невольно улыбнулась. Секунду размышляла, после чего сказала:

– Он должен был мне рассказать. Потом, когда я повзрослела. Я бы его поняла.

– Да как такое расскажешь? – отмахнулся Лысовский. – Признаться в том, что тебя бросили, не оценили? Это для мужика такой удар по самолюбию. Его пережить надо. Сашка, мне кажется, так и не пережил. Да и признаться дочери, что придумал смерть её матери… Он надеялся, что ты не узнаешь. Она ведь не интересовалась тобой все эти годы. Конечно, ты можешь сказать, что у неё шанса не было… Но и попыток тоже не было, Марьяна, я точно знаю. И поэтому… подумай десять раз, прежде чем позволять ей вернуться в твою жизнь.

Я вздохнула раз, другой, после чего честно призналась:

– Лучше бы я всего этого не знала.

– Лучше бы, – кивнул Лысовский. – Но тут уж на удачу… Я тоже надеялся, что не всплывет эта история. – Григорий Филиппович протянул руку через стол и накрыл ею мою ладонь. – Марьяна, надо сделать всё возможное, чтобы эта история в прессу не попала. А зная Любу… Думаю, она и дочку свою… другую, похоже воспитала. Ты её сейчас прогнала, и чем это закончиться может для тебя, неизвестно.

– И что вы предлагаете?

– Прощупать почву, пока не поздно. Я, конечно, своих людей подключу, но… в наше время интернета, сама понимаешь.

Я кивнула.

– Понимаю.

Похоже, придется делать шаг назад, и снова встречаться с Лилей.

Всю дорогу домой я молчала. Думала, а Пал Палыч на меня с подозрением косился. Точнее, оборачивался время от времени, и пытал меня взглядом. Я притворялась, что не замечаю. Рыков вздыхал, отворачивался, но затем не выдерживал, и снова на меня смотрел. Ждал моего решения.

Дома меня поджидал сюрприз. Дмитрий Алексеевич на диване в гостиной. Пил кофе и просматривал какие-то бумаги. Пиджак снят и повешен на спинку соседнего стула, узел галстука распущен, и, вообще, Дмитрий Алексеевич, судя по всему, чувствовал себя вполне комфортно. В домашней обстановке.

В первую секунду, увидев его, я остановилась в дверях, после чего решила, что глупо таиться, и нужно принимать реальность такой, какая она есть. То есть, Абакумова в своём доме. Как никак, а я его люблю. Последние два года люблю. И в последнее время частенько себе об этом напоминаю.

– Привет, – сказала я.

Димка голову поднял, посмотрел на меня. Спустя мгновение улыбнулся.

– Привет, – отозвался он легким тоном. Меня, если честно, отпустило.

А ведь до момента его улыбки я даже не осознавала до конца того напряжения, что меня неожиданно накрыло. Но он улыбнулся, и я поняла, что продолжения ссоры не будет, и на душе стало легче.

– Где ты была?

– Ездила к Лысовскому, – призналась я. Подошла ближе, кинула на кресло свою сумку, скинула с ног туфли на каблуках, и устроилась рядом с Абакумовым на диване. Ноги под себя поджала.

Дмитрий Алексеевич за мной наблюдал.

– Советоваться?

– Вроде как, – вздохнула я. Пристроила локоть на мягкой спинке дивана, подперла рукой голову.

– И что он говорит?

Я молчала. Раздумывала, стоит ли Димке знать о происходящем. А потом решила, что если не стоит, тогда и сидеть на этом диване рядом со мной, ему тоже не стоит. Но я ведь не хочу взять и прогнать его, да? Я его люблю.

«Люблю», проговорила я мысленно, будто смакуя это слово на языке.

«Надо было выдать тебя вовремя замуж», вдруг пронеслись в моей голове слова Лысовского. «Сейчас всё было бы по-другому».

Не знаю, что это вдруг накатило на меня, но в горле встал комок, глаза зажгло, я поняла, что слёзы готовы пролиться, так горько вдруг стало, в один момент, и я поторопилась откашляться. И заговорила:

– Это не по работе. Нужно было прояснить один вопрос… связанный с моей семьёй. – Я сделала глубокий вдох. – Дима, мне надо тебе кое-что рассказать.

И я рассказала. Взяла и рассказала. Как сама понимала, как запомнила, как смогла выразить. Абакумов выслушал, хмурился, но не перебивал. За что я была ему благодарна. Если честно, собственный пересказ услышанной недавно истории моего появления на свет, внесло немного ясности в моё сознание. Я будто взглянула на ситуацию со стороны.

А вот Димка, судя по всему, всерьёз впечатлился.

– Бедные родственники? Марьяна, ты ведь несерьёзно?

Я посмотрела в один угол, затем в другой угол комнаты. Осторожно заметила:

– Дима, это не просто родственники. Речь идёт о моей матери.

Он отложил бумаги, которые до сих пор держал в руках, с дивана поднялся.

– А мне кажется, речь идет о шантаже. Тебя пытаются припереть к стенке.

– Что ж, – вздохнула я, – у них получается.

Абакумов забегал по комнате.

– Лысовский прав. Нужно немедленно принять меры. Не дай Бог вся эта история выйдет в свет. Да нас всех с потрохами съедят!

– Кого это – нас? – не удержалась я от вопроса.

Дмитрий Алексеевич остановился передо мной, взглянул выразительно.

– Марьяна, я знаю, что ты злишься на меня, но, мне кажется, что не время.

– Я не злюсь, Дима.

– Ты понимаешь, какой масштаб может принять этот скандал? Александр Дегтярев «похоронил» свою жену! Заживо!

Я кивнула.

– Понимаю.

– Нужно решать вопрос радикально, – выдохнул он.

Я моргнула. Решила поинтересоваться:

– Это как? Похоронить её по-настоящему?

– Что за ерунду ты говоришь? – тут же возмутился он. – Нет, конечно. – Дмитрий Алексеевич упер руки в бока. – Придётся дать им денег, – сказал он. – Они же этого и хотят, да?

Я промолчала. Мне было неприятно об этом слышать. Мне бы, если честно, хотелось бы узнать, что дело не в деньгах, а именно во мне.

А вдруг мама хочет увидеть, узнать меня? Такое ведь может быть?

В гостиную заглянула Шура. На меня посмотрела, затем на Дмитрия Алексеевича. Поинтересовалась:

– Ужин подавать?

Абакумов кивнул.

– Подавайте, Шура.

В его голосе проскользнули хозяйские нотки, для себя я этот факт отметила, но обсуждать, даже раздумывать на этот счёт, у меня в данный момент желания не было. Поэтому я лишь кивнула Шуре, которая вопросительно на меня поглядывала.

– Я ей не нравлюсь, – сказал мне Димка, когда Шура вышла.

Я лишь плечами пожала.

– Тебя это беспокоит?

– Неприятно, знаешь ли.

Я за Димкой украдкой наблюдала, он прошёлся по гостиной, остановился у окна, сунул руки в карманы брюк. Он был привлекательным и притягательным мужчиной. Меня он тоже, в своё время привлёк и притянул к себе. Я даже влюбилась. А вот теперь смотрела на него, и чувство влюблённости во мне ещё было живо, но я уже не помнила, за что именно я его полюбила. Смотрела на Дмитрия Алексеевича и задавала себе этот вопрос.

– Дима, ты хочешь мне что-то сказать? – Вопрос вырвался у меня сам собой.

Он обернулся на меня через плечо.

– Мне кажется, своим присутствием в твоём доме, я уже всё сказал. Или ты не рада меня видеть?

– Рада, – признала я. – Мне не нравится быть одной.

– Только поэтому? Потому что тебе не нравится быть одной?

– Не придирайся к словам, пожалуйста. Я лишь пытаюсь уберечь свою психику и самолюбие.

– В каком смысле?

– Когда ты вернёшься обратно к семье, я снова останусь одна, и мне нужно быть к этому готовой.

– А если я не вернусь? Если я останусь с тобой?

Мои губы тронула понимающая улыбка.

– Сейчас очень удобно об этом говорить, – сказала я. – Я хотела услышать эти слова от тебя гораздо раньше.

– Я знаю. – Он вернулся к дивану, склонился надо мной, прижался губами к моей макушке, при этом, даже не тронув меня руками. Его губы были тёплыми и мягкими. – Ты сама не была к этому готова, Марьяна. Признайся. Ты не готова была пойти против мнения отца.

Я промолчала. В чём-то он был прав. Я не готова была в одиночку доказывать отцу, что люблю, что хочу именно этого мужчину, что есть достойная причина для того, чтобы стать разлучницей. Особенно, притом, что сам Дмитрий Алексеевич особого рвения не проявлял. Любовь проявлял, сексуальное желание проявлял, клятвы и обещания давал в огромном количестве, а конкретных шагов за два года так и не предпринял. Именно за это отец его и невзлюбил. Я это доподлинно знала. Папа был человеком слова, категоричным в некоторых вопросах, а Абакумову именно этих качеств и не хватало.

А теперь, когда папы не стало, по всей видимости, ему стало куда удобнее действовать в своих интересах.

– Пойдём ужинать, – предложила я, уворачиваясь от его рук. – Я хочу есть.

За столом он сел напротив меня. Отцовское место так никому и не хватало смелости занять. Даже присесть на его стул на минутку.

– Очень вкусно, Шура, – похвалил Дмитрий Алексеевич стряпню домработницы. – Солянка отменная.

Шура переставляла тарелки на столе, принесла корзинку с хлебом, а в ответ на похвалу, коротко кивнула.

– Спасибо, Дмитрий Алексеевич. Утром будут любимые блинчики Марьяны. Вы на завтрак останетесь? – как бы между прочим поинтересовалась она.

А я кинула на Шуру предостерегающий взгляд. Правда, та на меня даже не взглянула. А Абакумов, тем временем, кивнул.

– Останусь.

Вот так вот. Моим мнением никто не поинтересовался.

Но разве не об этом я мечтала ещё полгода назад? Кажется, это было так давно, в прошлой жизни. Я была беззаботной, занятой лишь своими чувствами и эмоциями, а все проблемы решал папа. Я о проблемах вовсе не думала.

– Что ты скажешь дома? – осторожно поинтересовалась я, когда Шура вышла из столовой.

– Правду, – ответил он, продолжая сосредоточенно жевать. Затем кинул на меня внимательный взгляд исподлобья. – Мне кажется, пора, Марьяна.

Я промолчала. Молчание длилось около минуты, после чего Дмитрий Алексеевич деловито продолжил:

– Я считаю, что тебе не следует больше встречаться с этими людьми. Нужно переговорить с Пал Палычем, чтобы он собрал информацию. Побольше информации.

– И что дальше?

– Я думаю, что он решит всё. Сможет договориться.

Я ковыряла вилкой салат. Раздумывала, затем усмехнулась.

– Сколько ты хочешь предложить им денег?

Абакумов дёрнул плечом.

– Не знаю. Это зависит от того, что узнает Пал Палыч. В какой финансовой заднице они находятся. – Он посмотрел на меня, ободряюще улыбнулся. – Уверен, мы отделаемся малой кровью.

– Сколько, вообще, стоит молчание бывшей жены Александра Дегтярева? – якобы в задумчивости проговорила я.

А Димка тут же нахмурился и попросил:

– Не нагнетай, пожалуйста.

– Дима, я хочу сама с ней встретиться, – сказала я.

– Не выдумывай, – в легком раздражении отмахнулся он.

– Она моя мать, Дима.

Он в раздражении выдохнул.

– Я считаю, что это ошибка, Марьяна.

– Это неважно. Мне нужно её увидеть… познакомиться.

– И что ты хочешь от неё услышать?

– Это неважно, Дима. Я хочу услышать хоть что-то. Хочу разобраться.

– Я против, – выдал он резким тоном.

А я, признаться, в растерянности моргнула.

– В каком смысле?

– В прямом. И я думаю, что со мной все согласятся.

– Кто?

– Лысовский. Шура. И Пал Палыч тоже.

– Причем здесь Пал Палыч? – развела я руками.

– Он отвечает за твою безопасность, Марьяна.

– Считаешь, что меня там убивать станут? – не удержалась я от усмешки.

– Нет, конечно, – ровным голосом проговорил Дмитрий Алексеевич. – Но ограбят, глазом не моргнут.

– Может быть, – не стала я с ним спорить. – Но это моё право – встретиться с родственниками. А ты, милый, мне не муж, чтобы что-то запрещать, – закончила я в возмущении. Я из-за стола поднялась, допила залпом вино из бокала. И оповестила: – Я иду спать. А ты можешь отправляться к Пал Палычу, выдать ему дополнительные инструкции. Кого ко мне подпускать, а кого нет. По твоему мнению.

Как же я на Димку разозлилась. За его трезвые суждения, на которые он, по сути, права не имел.

А с матерью я всё равно встречусь, я так решила. И только после этого буду раздумывать о том, какое решение принять.