– А ты пробовал? – фальшиво улыбнулась она, берясь за дверную скобу. Дикая, звериная тоска была в ее глазах – такая, что Джек невольно поежился:

– Подумай!..

– Я подумаю, – чуть слышно донеслось до него из-за закрывающейся двери. – Подумаю…

***

В трюме, как всегда, было темно, грязно и душно. Эдвард скреб заплеванные ступени лестницы, стараясь не думать об обеде, сейчас жадно поглощаемом остальными матросами. Неимоверно хотелось наведаться к заветной бочке рома с собственноручно им просверленным отверстием в днище, но на этой неделе он уже дважды попадался возле него – не стоило лишний раз испытывать терпение боцмана. Мистер Макферсон, правда, был довольно снисходителен к бывшему офицеру – или, во всяком случае, не ставил своей целью унижать его по любому поводу – однако выгораживать Дойли перед капитаном явно бы не стал. Снова оказаться на улице без работы Эдварду не хотелось.

Вылив за борт ведро грязной воды и зачерпнув новой, он отправился ещё раз протереть все насухо и был неприятно удивлены, застав на лестнице ту самую девушку, которую они подобрали неделю назад. Все ещё болезненно худая, с почти закрытым темными волосами лицом и бессильно сгорбленными плечами, в чужой одежде, висевшей на ней мешком, она на мгновение пробудила в нем давно забытое чувство жалости и желание помочь. Но, переведя взгляд ниже, на запыленные носы ее сапог, Дойли вновь ощутил привычное раздражение.

– Извините, мисс, вы не могли бы отойти в сторону? Я вообще-то только что здесь помыл, – глухо буркнул он, вновь берясь за тряпку.

Глаза девушки неожиданно сверкнули злым огнем:

– Только что помыл, говоришь? Да в таком хлеву разве что свиней держать! Тут все переделывать надо…

– Отойдите, пожалуйста, в сторону! – вспыхнув, повторил Эдвард. Слова девушки, тем более что были справедливы, неприятно задели его, но ей явно оказалось этого мало:

– Отойти?! Да ты кто такой, чтобы указывать мне? Сперва научись мыть полы как следует, чтобы другим не приходилось вечно все доделывать за тебя! Я здесь всего неделю, а уже наслышана о твоих подвигах. Пьяница и лентяй, которого из милости здесь держат!.. – со слезами выкрикнула она и, грубо толкнув его плечом, выбежала на палубу. Эдвард, с трудом сдержавшись, чтобы не крикнуть ей вслед что-нибудь в тон, размашисто вытер лестницу ещё раз, трясущимися руками выжал тряпку, постоял немного, затем швырнул ее в ведро и тоже кинулся наверх. Смутное предчувствие беды, после того, как он начал пить, заменившее ему прежнюю способность просчитывать все происходящее наперед, не подвело: на пустой в обеденный час палубе, не считая дремавшего в «вороньем гнезде» вперёд смотрящего, не было ни души, чтобы остановить девушку, уже забравшуюся на планшир по правому борту. Эдвард не видел ее лица, но во всей ее фигуре ему почудилось что-то болезненно настороженное, отчаянное. Внезапно она выпрямилась и протянула руки вперёд, всем телом подавшись за борт.

Дойли и сам не понял, как в его ослабевшем, разбитом теле взялись ловкость и сила, даже большие, чем в лучшие времена – но через секунду он оказался рядом с девушкой и крепко удерживал ее извивающееся тело, одновременно пытаясь затащить обратно на борт.

– Пусти… Пусти меня! Господи, Господи, не могу больше!.. – словно в бреду, твердила она, царапая его пальцы острыми ногтями и бессильно запрокидывая голову ему на плечо. – Не могу я, слышишь? Отпусти…

– Нельзя, нельзя, мисс… сеньорита! – наугад выпалил Дойли и, впервые взглянув на нее прямо, понял, что угадал. Лицо девушки явно выдавало в ней полукровку: англичанкой она казалась значительно меньше, нежели испанкой. Красивой, впрочем, ее это не делало: глубоко запавшие черные глаза, широковатые скулы, все еще плотно обтянутые сухой загорелой кожей щек, и узкие темные губы, искусанные теперь в кровь, вызывали у Эдварда скорее легкую брезгливость в сочетании с неприязненным сочувствием, нежели сколько-нибудь приятное чувство – хотя он и не помнил уже, когда в последний раз держал в объятиях женское тело. Пользуясь ее секундным замешательством, он поспешил выдохнуть: – Как вас зовут?

– Эрнеста. Эрнеста Морено, – хрипло ответила она, в забытьи позволив вновь опустить себя на палубу и до боли вцепившись в плечи только что спасшего ее мужчины – стоять ей все ещё было сложно. Эдвард поморщился, но отталкивать ее не стал и даже сам на всякий случай придержал за талию – мало ли что ещё придет в голову этой несчастной.

– Сеньорита Эрнеста, ну что же… Понимаю, как вам сейчас одиноко и больно, но так нельзя. Надо… надо жить, даже если совсем все плохо, – собственные слова показались ему неимоверно фальшивыми, и, взглянув в напряжённое, но открытое лицо девушки, он неожиданно спросил именно то, что хотел знать: – Тот мужчина на острове – это был ваш муж?

– Нет, – глухо ответила она, отвернувшись и долгим, полным муки взглядом впиваясь в залитую солнцем морскую гладь. – Это был мой друг. Лучший друг… Нас обвинили в сговоре с испанцами и оставили на том острове умирать.

– Мне жаль. Простите, – пробормотал Эдвард, опуская голову – собственный вопрос показался ему ужасно пошлым и глупым. Эрнеста вдруг спросила, все еще не глядя на него:

– Зачем ты это сделал?

– Что именно? – не понял Дойли.

– Я ведь оскорбила тебя. Разве не логичным было бы хотеть моей смерти? – просто объяснила девушка. Голос ее вдруг стал почти мертвенно спокойным. – Особенно после того, что ты сделал. Я помню, – с горькой усмешкой пояснила она. – Помню то, что было в шлюпке. Это ведь ты отправился хоронить его?

– Я не хочу вашей смерти, – невпопад ответил Эдвард и поспешно кивнул: – Да, я… Это был я. Мне показалась, что он заслуживал христианского погребения.

– Заслуживал… – тихо подтвердила Эрнеста. Ветер развевал ее темные волосы, скрывая лицо, и Эдварду оставалось лишь наблюдать за тонкими смуглыми пальцами девушки, выстукивавшими какой-то замысловатый мотив на нагретом дереве планшира. Внезапно она обернулась и впервые посмотрела на него своими внимательными черными глазами: – Почему Джек зовет тебя подполковником?

– Ч… Что? – задохнувшись, словно от удара в самое сердце, почти прошептал Эдвард. От неожиданности он даже не сообразил, что можно было бы отшутиться или солгать.

Лицо девушки осталось невозмутимым и, что удивительно, совершенно серьезным:

– Он ненавидит тебя, но все же принял в команду; поручает самую черную работу и разрешает измываться над тобой остальным; легко мог бы рассчитать тебя за пьянство, однако ему, очевидно, доставляет куда большее удовольствие видеть тебя в таком состоянии – значит, оно когда-то было иным. Кто ты такой?

– Меня зовут Эдди-Неудачником, – криво усмехнулся мужчина. Эрнеста улыбнулась уголками губ:

– А как звали раньше?

– Раньше… – еле слышно вздохнул он. На душе стало невыносимо тоскливо и горько, но вместе с тем и спокойно – что ещё может быть страшно для него? – Подполковник Эдвард Дойли. Я получил назначение в Нью-Лондон шесть лет назад.

– И что же произошло с вами, мистер Дойли? – тихо спросила Эрнеста. Он неловко отвернулся, запустив пальцы в сальные, давно не мытые волосы:

– Это… Это не ваше дело, и я не понимаю, зачем вы спрашиваете. – Ему самому почему-то мучительно хотелось рассказать обо всем, хоть с кем-то поделиться своими несчастьями – пусть даже с этой девушкой, вынесшей не менее страшное горе. – Знаете, когда… когда кажется, что ты наконец добился всего – признания, положения в обществе, какого-никакого благосостояния… и все это вдруг оказывается совершенно бессмысленно… на многие вещи начинаешь смотреть иначе.

– Да, это правда, – легко согласилась девушка, и Эдвард вновь почувствовал раздражение: что-то было в ней такое, что мешало ему вернуться к уже ставшему привычным существованию от одного сделанного украдкой глотка рома до другого, в промежутках между которыми – опять те заплеванные ступени, доски, грязные котлы на камбузе, тычки, насмешки, чужие любопытные взгляды: сколько он ещё продержится? Здесь была эта странная девушка с черными глазами и высокими испанскими скулами, говорившая по-английски без малейшего акцента, в одежде с чужого плеча – и словно окруженная вихрем стремительного и непрерывного движения, так, что даже воздух вокруг нее будто чуть рябил и искрился, как вода под солнечными лучами.

– А вы никогда не пробовали… быть может, начать все с начала? – внезапно, как и все, что она делала, спросила Эрнеста, и в ее глазах Эдвард прочёл приглашение. Но ответить он не успел – из-за спины послышался недоуменный возглас выбравшегося на палубу боцмана:

– Какого чёрта ты тут делаешь? Ну-ка бегом… кхм, простите, мисс Эрнеста, – оторопело пробормотал он, уставившись на нее с таким видом, будто перед ним был по меньшей мере сам король Англии в окружении блестящей свиты. Немного опомнившись, он стянул с головы свою засаленную треуголку, дружелюбно осклабился и сквозь зубы буркнул Эдварду: – Ступайте работать, мистер Дойли. Потом поговорим.

– Он не пойдет работать, мистер Макферсон, – неожиданно громким и спокойным голосом, сразу открывшим в ней привычку к беспрекословному подчинению, ответила Эрнеста, не дав Эдварду и рта открыть. – Я освобождаю мистера Дойли от наказания. Пусть сходит на камбуз, поест как следует и отдохнёт. И снимите его, пожалуйста, сегодня с ночной вахты. Если я не ошибаюсь, на ней все равно не положено находиться больше двух дней подряд.

И без того красное от ежевечерних возлияний и постоянного нахождения на верхней палубе лицо Макферсона совсем побагровело; он ошарашенно переводил взгляд с девушки на Эдварда, то открывая, то закрывая рот, и лишь спустя полминуты выдавил:

– При всем уважении… Вы наша гостья и не можете оспаривать приказы боцмана.

– По корабельной иерархии штурман стоит выше боцмана, – спокойно перебила его Эрнеста. – За отсутствием старшего помощника и квартирмейстера я – второй человек на корабле после капитана! Поэтому действуйте, мистер Макферсон, и ни о чем не тревожьтесь.

– Капитан ничего не говорил мне… – в голосе его послышалось уже не негодование, а недоумение, и девушка позволила себе чуть смягчить тон:

– Вероятно, он собирался сообщить об этом команде за обедом. Я приняла предложение капитана Рэдфорда всего лишь полчаса назад.

– Но я всё равно не понимаю… Он ведь должен был вам объяснить, – Макферсон покосился на Эдварда, и глаза Эрнесты вновь сверкнули злым огнем:

– Делайте, как я сказала. А с Джеком я сама поговорю, – коротким кивком дав понять, что разговор окончен, она быстро пересекла палубу и скрылась в капитанской каюте. Макферсон пожал плечами и недовольно, но, похоже, в душе уже смирившись, проворчал:

– Ладно уж, раз такие дела… Идите обедать, мистер Дойли.

– Есть, мистер Макферсон, – с усмешкой отозвался Эдвард. Впервые за много дней ему хотелось выпить ровно настолько, чтобы иметь силы удержаться от этого.

***

Джек корпел над картой, выписывая на ее поля из судового журнала вычисленные координаты – вожделенный маршрут все никак не желал укладываться в необходимые временные и пространственные рамки – когда дверь в каюту с треском распахнулась. Подобным манером к нему могли войти лишь двое – и то Генри в последнее время приобрел совершенно очаровательную привычку стучать, хотя капитанского разрешения по-прежнему не дожидался. Ну, не все сразу, усмехнулся про себя Джек, сразу повеселев.

– Подумала над моим предложением?

– Дай-ка мне выпить, – вместо ответа попросила Эрнеста, бесцеремонно разглядывая карту через его плечо. Вид у нее был настолько воодушевленным и бодрым, что Джек и вправду вылез из-за стола и подошел к комоду, из верхнего ящика которого извлёк пузатую флягу:

– Лучшее, двенадцатилетней выдержки. Знала бы ты, где я его оторвал… впрочем, нет, лучше тебе не знать. Надеюсь, я потрачу его не впустую?

– Лучше взять южнее. Пройдем вдоль побережья Санта-Катарины, а стоянку сделаем в бухте Симонса – сейчас там наши, с водой и припасами проблем не будет, – отозвалась Эрнеста, не сводя глаз с карты. – Так мы избежим шторма и сможем по дороге перехватить пару-тройку жирных торговых суденышек. Как думаешь, мало ли добра на кораблях, владельцы которых готовы идти против закона, лишь бы не платить положенную пошлину?

– Я знаю лишь несколько товаров, ради которых можно было бы пойти на такой риск. И предупреждаю сразу: рабами я не торгую, – прищурился Джек. Эрнеста протянула ему стакан:

– Дались тебе эти рабы! Тебе бы я такое и не предложила. Специи и золотой песок – вот что они везут. Я знаю скупщиков, которые оторвут их с руками… Ну что, это стоит твоего вина?

– Черт возьми! Я знал, что приобретаю сокровище, но чтобы такое… – он щедро плеснул в стаканы искрящийся ароматный напиток. Девушка подняла бровь:

– Ещё не приобрел. Это всего лишь дружеский совет. Разве я сказала, что согласна остаться на твоём корабле и вступить в команду?

– Хочешь сказать, тебя не устраивают условия? Ладно, я слушаю, – нахмурился Джек. – Что я упустил?

– То, что на твоём корабле довольно малочисленный командный состав. Значит, на мои плечи сразу ляжет множество обязанностей помимо непосредственно навигаторских, – Эрнеста, не спуская с него настороженного взгляда, уселась в кресле поудобнее. – К тому же, я не привыкла работать одна. Мне требуется помощник.

– Хочешь, чтобы у нас появился ещё и подштурман? Так и быть, я кого-нибудь подберу, – кивнул капитан. Девушка сощурила черные глаза:

– Я уже подобрала. Это мистер Дойли.