– Когда родится ребёнок, его несут сначала в церковь, крестить, имя ему дают, потом родители его водят по праздникам в церковь на богослужение, как подрастёт, женитьбу устраивают, благословляют на честную дружную жизнь, а когда умирает его в церкви и отпевают. Так? А сейчас, что? Не нести – же новорождённого в партком, в профком, да там и покойников не отпевают. Я вот тут некоторые богоугодные дела провожу, и сын мой к этим занятиям интерес проявляет. А есть – ли у нас такие институты, чтоб на попов учили и где они находятся? И есть – ли у нас возможность туда поступить? – она умолкла, присела и стала смотреть внимательно в лицо директора. Тот стал пояснять:

– Парткомы и профкомы другими делами занимались. Они не крестили и не отпевали, но содействовали этому. У них другой стиль работы был. Но о душе только недавно заговорили, хотя поэты о том говорили везде, всегда и постоянно. И если они не крестили детей, то от приглашения не отказывались – это вдохновительный акт, и они с удовольствием воспользуются вашим приглашением. И дальше, сейчас работают духовные семинарии, там готовят разным специальностям богослужения, в том числе и на попов учат. И учат там бесплатно. Но туда большой конкурс, и принимают только отличников. Поэтому вашему Серёже нужно сильно подтянуться. И вы ему в этом помогите. И если он сдаст ЭГЕ на пятёрки, то он имеет шанс поступить в духовную семинарию и выучиться на попа. И будет у нас с вами свой батюшка – отец Сергий, – он даже улыбнулся новому произнесённому слову. Наступила тишина. Казалось, что будто всё сказано и было понятно, чем следует заняться. Но сидевший на первой скамье Манохин, поднялся и, выйдя к столу директора, стал, будто поучая слушателей, говорить:

– Вы все правы по-своему, но забыли о том, как вы относились к наставлениям своих родителей в своё военное и послевоенное время. Вы знали больше своих родителей. Такие слова, как инженер, агроном, зоотехник, конструктор, тракторист, танкист, селекционер, энергетик – родители даже не слышали и не говорили об этом. А нашим детям эти слова уже надоели, и специальности эти уже не прельщают. Они слышат и учат новые слова, понятия, специальности. Это вытекает из требования современности, из внедрения в производство нанотехнологий. Но и я буду не прав, если стану утверждать, что все наши дети этим веяниям времени посвятят свои жизни и труд. Вот они сидят тут и думают по – своему, и все по разному. У них свои планы и цели. Некоторые вам и выскажут их, и признаются, другие оставят это от вас в секрете, чтоб вы их не переубедили в своих планах. К чему я это говорю; а к тому, чтобы потом, когда кто послушает вас и у него не сложится судьба с этой специальностью, он станет вас упрекать и ругать даже, что послушался вас. Вот, мол, если не настаивали бы вы на своём мнении, то возможно и лучше бы жизнь сложилась. И тогда ты не сможешь оправдаться и снять с себя вину за неудавшуюся их жизнь. Так, что переубеждать и навязывать своего мнения в выборе профессии не следует. И это будет очень удачно, если ваши пожелания совпадут с мечтой вашего ребёнка. Директор и не настаивает на каких-то профессиях конкретно, он просит и убеждает нас просто уделить больше внимания своим детям в подготовке к экзаменам. Нам всем хочется, чтобы дети жили комфортнее нас. Не голодали, не мёрзли, как наши родители, а жили в современной жизни нужными и добросовестными работниками и нам от этого будет радостно. Вроде, как сбылась ваша родительская мечта, и оправдались ваши труды. Гордость за детей – это великая сила и достижение души. Так, что пусть они решают сами, чем заняться. Или внедрять научные технологии или посвятить свою жизнь борьбе с убийцами.

– А как с ними бороться, если их все оправдывают и защищают больше чем пострадавших? Тут, ты, что скажешь? Умник, какой! – перебила, говорившего, Лидинья. Манохин смутился, почесал кончик носа двумя пальцами, потом подбородок и, собравшись с духом, продолжил:

– Это самый сложный вопрос, что стоит перед обществом. И не только в нашей стране. В других странах этот вопрос решается по-разному: где казнят убийц, где сажают пожизненно в тюрьмы, где отрубают сначала палец за первое воровство, за второе ладонь, за третье голову. Но мы подчиняемся решениям Конституционного суда, решениям ООН, постановлениям Евросоюза, членом, которого мы стали недавно, и законодательным актам Государственной Думы. Там все и говорят, что нельзя человека лишать жизни, которому мать его ему дала. Нельзя лишать жизни человека. Самая высшая мера наказания – это пожизненное заключение.

– А они там живут лучше нас сельских. И компьютеры у них, и телевизоры, и питание регулярное и качественное. И всё это за наш счёт. Убил моего родителя или дитя, да я его же и корми. Как пленных немцев в войну. И кормили их и лечили их намного лучше, чем нас самих, а уж о наших пленных и говорить нечего. Они там с голоду умирали пачками, да ещё и сжигали их в печах живьём. А за это их мы содержали лучше, чем нас рабочих, а про колхозников и говорить нечего. Выживали крестьяне, как могли, да и сейчас заброшены. Как хотите, так и умирайте. Будто и правительств никаких нет. Мы же существуем, о нас кто-то должен беспокоиться. Или мы только Богу и нужны? – эмоционально и резко выпалил Лаврентьев Николай.

– Этого мы с вами не решим. Это решит наша смена. Только и могу добавить, что русские завсегда теряли результаты своих побед, Кровь русских проливалась задарма, победы были, а результаты её доставались другим нациям. Убеждали нас всегда, что результатами побед является наша мирная жизнь. Но ведь должна же быть разница в жизни победителей и побеждённых. Вон немцы сейчас инвестируют наши производства, а доход в Германию течёт. И в Японию тоже, будто не мы их победили, а они нас. Это справедливо?! Так, что русские никогда богатыми не были и не будут. Так, что вряд ли мы мирным, законодательным путём осилим убийц; ни в стране, ни в крае, ни в районе, ни в селе. А как это делать, решать уже будем не мы, мы уже своё отрешали и отработали. И ответственность за судьбу людей и страны решать придётся молодёжи, она при силе, уме и ей только и решать. А мы можем только выполнить ту просьбу, что высказал сейчас нам наш директор Александр Андреевич, – он поклонился и занял своё место.

– Ну, что, товарищи, кажется, всё прояснили. Если у кого личные вопросы есть, пожалуйста, останьтесь, я отвечу. А так все свободны, до свиданья, – заключил директор и вздохнул устало и прерывисто. Все разошлись, остался только председатель колхоза Павел Филиппович. Он взял за локоть директора и, идя с ним по коридору, заговорил:

– Вы бы, товарищ директор, сильно не волновались бы. Что уж вы так стараетесь. Не тяните всех в пятёрочники, такого положения не бывает. Если всех разгоните из села, а отличники в селе не останутся, то кого же я на трактора и комбайны посажу? Я вот анализ сделал, и оказалось, за два последних выпуска из них никто не остался в колхозе. А мои кадры стареют и на пенсию уходят каждый год до десяти человек по колхозу, а пополнения нет. Так, что сами понимаете: через десять лет колхоз, а за ним и село исчезнут с лица земли. И вас не станет, и вы станете безработными. Пенсионеры, как-то ещё продержатся, а вы-то куда денетесь? Вы бы больше проводили патриотических бесед. Внушали бы им любовь к родному уголочку – селу своему.

– Я вас отлично понимаю, и вашу озабоченность, и вашу беду. Но я пока на работе нахожусь и имею свою цель и задачу, чтобы все сдали экзамены. А о вашей заботе могу лишь посоветовать: приходите к нам специально, или соберите всех учеников в клуб, и вот там и проводите воспитательную работу, и заманивайте их к себе в колхоз. Вы же всем молодожёнам дома строите, помогаете машины купить, снабжаете их личные хозяйства зерном и сеном. Ваши трактористы и комбайнёры материально живут лучше нас учителей и всяких счётных работников. Это, конечно, и правильно, потому что их труд стоит того, и не каждый способен там работать. А моя задача состоит в том, чтобы все сдали экзамены. Некоторые останутся и в колхозе, но это будут не отличники, а так троечники или того хуже, или те, у кого смелости не хватит в город податься, или там не к кому поехать, или отчаянные патриоты нестой нас с вами. Разве мы не смогли бы место найти себе в городе или в райцентре? Могли бы, конечно, но тянется душа в родительский дом в родное село. И живём тут, как бы трудно не жилось в этом провинциальном уголке. Живём, работаем и надеемся на лучшую жизнь. Ну, должна же деревня оживеть!

– Да, не видно этого. Ни одного села не организовалось после царского преобразования и освоения Сибири. А видим только, как сёла одно за другим исчезают, разъезжаются люди из села.

– В городе комфортнее жить, вот и тянутся туда крестьяне. Да и работа там круглый год под крышей, а значит и в тепле.

– Городских условий нам в селе не сделать.

– Тогда и молодёжь тут всю не удержать.

– Видимо так и есть. Но вы, всё – же всех в отличники не тяните. Это сильно на психологию влияет. Как это я отличник, а пойду скотником? Давай мне науку, профессором желаю быть. А их там и так все дворцы, и кабинеты забиты. Их там девать некуда. Кому места не хватает, так за границу бегут. Хоть дальше и сложнее, но только не домой, не в своё село. Натура такая. Ладно, заговорил я вас, до свиданья.

– До свиданья, приходите, если потребуемся, – они пожали друг другу руки и расстались.