Освобождение от налогов, пожалованное императором, принесло Тосутигу достаток. Правитель Сарума стал очень богатым человеком: кованую чугунную решетку у очага украшала позолота, еду подавали на блюдах из красной глины, искусно сработанных аретинскими гончарами, в доме не переводились лучшие галльские вина, в фамильном святилище стояли золотые и серебряные статуэтки богов, а дочь не расставалась с драгоценными золотыми браслетами, выложенными кусочками янтаря и сланца.

Мэйв, синеглазая красавица с копной рыжих кудрей, вспыльчивым, необузданным нравом напоминала покойную мать. Тосутиг ба ловал обожаемую дочь, ни в чем ей не отказывал и обучал латыни и римским обычаям. Она прекрасно ездила верхом и могла усмирить любого, даже самого горячего скакуна.

«Моя Мэйв лучше иного сына, – с гордостью думал Тосутиг. – Хоть я и не воспитал ее по всем правилам римской культуры, кельтская красота и пылкий нрав с лихвой восполнят пробелы в образовании».

– Тебе суждено стать женой знатного человека, – говорил он Мэйв. – Если уж отдавать тебя замуж, то только за вождя, не иначе.

Однако же душевные терзания его не оставляли. Если на постоялом дворе останавливался римский чиновник, Тосутиг надевал тогу и приходил в Сорбиодун, по-мальчишечьи щеголяя римскими манерами перед гостем. Каждый год он придумывал все новые и новые способы получения римского гражданства, но, к его великому сожалению, успехом они не увенчивались. Иногда он месяцами не покидал своего дома в долине, любовался тучными стадами скота и отарами овец, а потом внезапно срывался с места и часами стоял на полуобвалившемся, поросшем травой земляном валу дуна, задумчиво глядел на взгорье и, как в юности, мечтал о несбыточном величии и славе.

Впрочем, любовь к римскому образу жизни не мешала ему проводить долгие часы в фамильном святилище, разглядывая меч Кулина-воителя и рогатый шлем прадеда. Перед изваянием Ноденса Тосутиг опускался на колени и молил бога-покровителя семьи:

– Дай мне силы, дабы я не посрамил честь предков!

Однажды он привел десятилетнюю Мэйв в древнее каменное святилище на взгорье, в круг исполинских сарсенов, и объяснил:

– Твои божественные предки-великаны за день построили хендж. Запомни это накрепко и никогда не забывай.

– Поэтому мне суждено стать женой великого вождя? – спросила девочка.

– Потомки Кулина-воителя и древнего рода Круна иного не заслуживают.

Опечаленный Портий, верхом на каурой кобыле, направлялся на запад. Дорога в Сорбиодун казалась бесконечной. Из Каллевы он выехал пасмурным утром, и небо целый день оставалось затянуто тяжелыми низкими тучами. Не развиднелось даже к вечеру. Портий перевалил последний меловой хребет и наконец-то добрался до места своего назначения.

При виде заброшенного дуна и пустынного мансиона юноша загрустил еще больше. Три легионера встретили его с плохо скрытым недовольством – их лишь недавно предупредили о приезде Портия. Юноше дали в услужение раба и отвели в хижину, разделенную на две комнаты, где стоял топчан с тюфяком, набитым конским волосом, складной стул и стол.

– И это все? – раздраженно спросил Портий.

Старший легионер равнодушно пожал плечами – чиновников он не любил, – обвел рукой крохотное поселение и ответил:

– Как видишь, здесь больше ничего нет.

На следующее утро Портий осмотрел императорские владения – уходящие к горизонту величественные меловые хребты, пастбища со стадами овец, крестьянские хижины и делянки пшеницы и ячменя, – и быстро понял, что земли здесь плодородные, но хозяйство запущено и оставлено без надлежащего присмотра. У ворот крепости он встретил красильщика Бальбу и брезгливо отшатнулся от резкой вони.

«Ну и глухомань! – мрачно думал Портий, возвращаясь в Сорбиодун. – Долго я здесь не протяну».

– К тебе гость пришел, – объявил ему легионер. – Местный правитель.

Чтобы произвести благоприятное впечатление на римлянина, Тосутиг сбрил бороду, однако не тронул длинные седеющие усы, оставил дома тяжелую шерстяную накидку-пенулу и пришел в тоге (к несчастью, заляпав подол грязью) и в тяжелых кожаных башмаках. Несмотря на нелепый вид, правитель Сарума держал себя с достоинством.

Впрочем, Портий разглядывал не гостя, а его спутницу в традиционном сине-зеленом кельтском одеянии. Рыжие кудри девушки ниспадали до пояса тяжелой волной, белую кожу припорошили золотистые веснушки, а синие глаза задорно блестели. Красавица была ровесницей Лидии.

– Меня зовут Тосутиг, я правитель Сарума, – торжественно представился гость. – А это моя дочь, Мэйв.

К изумлению Портия, девушка не потупилась, по обычаю римлянок, а без стеснения взглянула ему в глаза.

Тосутиг, узнав, что в Сорбиодун приехал смотритель императорских владений, немедленно отправился к нему и объяснил юному римлянину, что именно он, правитель Сарума, передал земли в дар императору Клавдию, чем и заслужил пожизненное освобождение от налогов на свое имение.

– А тебя кто прислал? – учтиво осведомился Тосутиг.

– Наместник, – расплывчато ответил Портий, которому совершенно не хотелось вдаваться в подробности своего назначения.

Тосутиг обрадовался, решив, что боги вняли его мольбам: уж теперь-то наместник наверняка узнает о правителе Сарума. Портий заметил, как приободрился кельт, но не знал, чем это объяснить. Вдобавок красавица почему-то не спускала с него глаз.

Пятнадцатилетняя Мэйв разглядывала чернокудрого римлянина с грустными карими глазами по очень простой причине, впрочем известной только самой девушке.

Тосутиг обожал все римское, но дочь выросла среди кельтов и ей нравились кельтские традиции и обряды. После смерти матери девочку предоставили самой себе. За ней присматривали соседки – жены Нумекса, Бальбы и других жителей Сарума. От них она узнала все, что положено знать женщине. Мэйв научилась украшать цветами фамильное святилище и до блеска начищать хранящиеся там реликвии – древний меч Кулина-воителя и тяжелый шлем прадеда. Она обсадила дом кустами боярышника, чтобы отвратить злых духов, и наизусть помнила все легенды и древние предания Сарума, даже те, которые позабыл Тосутиг: и пророческие слова, изреченные черепом в руках Кулина-воителя, и то, что перед смертью главы семьи ворон три раза облетит дом, а со старого дуба во дворе упадет ветка. Мэйв были ведомы все заповедные тропы в окрестных лесах и рощах, священные поляны богини Неметоны, защитницы лесов, и родники и ручьи Сулии, богини-целительницы. А еще она с самого раннего детства накрепко затвердила зарок никогда не причинять вреда лебедям – ведь бог Солнце часто летал над рекой в облике величественной гордой птицы.

Работы по дому Мэйв не чуралась, умела обращаться и с мельничным жерновом, и с прялкой, ловко свивая тонкими пальцами прочную нить, которую ткачи и Бальба-красильщик превращали в яркие ткани.

Отец научил ее говорить по-латыни, но ни читать, ни писать Мэйв не умела.

Она сочла свое образование завершенным и недавно приняла важное решение: пора обзаводиться мужем.

Однажды, примерно за три недели до прибытия Портия, она, дождавшись, когда ее регулы подойдут к концу, отправилась в священную рощу, к роднику богини Сулии. Девушка разделась донага и омыла тело холодной ключевой водой. По нежной бледной коже побежали мурашки. Мэйв придирчиво оглядела себя с головы до ног и, откинув со лба непослушные рыжие кудри, уверенно заключила, что будет желанна любому мужчине.

О тайном обряде она никому не рассказала, но, вернувшись из леса, начала считать лошадей – среди кельтов существовало поверье, что если девушка в начале очередного месячного цикла начнет считать лошадей, то первый мужчина, встреченный после сотой лошади, станет ее мужем.

Прошло три недели. Лошадей в Саруме было немного, а в Сорбиодун верховые путники заглядывали редко. В день прибытия Портия Мэйв насчитала девяносто девять лошадей – и увидела в конюшне сотую, каурую кобылу римлянина как раз тогда, когда он сам вышел к гостям.

«Ах, вот кто станет моим мужем!» – подумала Мэйв, с любопытством разглядывая Портия.

Что ж, боги дали ей знать, за кого она выйдет замуж, но как и ко гда это произойдет, пятнадцатилетняя девушка представляла смутно.

В последующие месяцы Портий целиком посвятил себя работе. Из Лондиниума поступали противоречивые вести. В ставку наместника прибыла следственная комиссия, результаты проверки подтвердили истинность обвинений прокуратора – но после этого проверяющие вернулись в Рим. Тем дело и закончилось.

Портий отправил три послания Лидии и одно письмо Марку, однако ответа не получил. Родителям он написал следующее:

Сорбиодун – мирное селение. На латыни говорит только местный правитель, да и тот плохо, а его дочь – и того хуже. Обширные императорские владения требуют тщательного ухода, так что в ближайшие месяцы я буду очень занят.

Императорские владения были донельзя запущены. Присмотр за ними вверили помощнику прокуратора, который заведовал имперской канцелярией в Глевуме, а потому появлялся в Саруме очень редко. Портий пришел к выводу, что доходы имения можно увеличить вдвое, а то и втрое, и решил добиться этого во что бы то ни стало, дабы произвести благоприятное впечатление на прокуратора.

Юноша тщательно осмотрел все делянки, поля и пастбища, велел расчистить и укрепить канавы и дренажные траншеи, починить загоны, амбары и покосившиеся ограды. Он работал от рассвета до заката, возвращался в Сорбиодун в сумерках, ужинал, ложился на тюфяк, набитый конским волосом, и немедленно засыпал.

Каждую ночь Портию снилось доблестное возвращение в Рим, к возлюбленной Лидии.

Спустя месяц он отправил Классициану отчет о проделанной работе. Из канцелярии прокуратора сообщили, что отчет принят к сведению.

Несколько раз Портий издали замечал рыжеволосую красавицу: иногда у леса или у дуна, но чаще всего – на меловой гряде, верхом на резвом скакуне. Тосутиг прислал Портию в подарок подстреленную на охоте косулю и яркое одеяло, украсившее скромное жилище юноши. Впрочем, Портий, занятый мыслями о своей горькой участи, не думал ни о странной девушке, ни о ее отце.

Тосутиг пригласил Портия к себе на пиршество в честь кельтского праздника Самайн. Юноша, не желая оскорбить достоинство правителя Сарума, с благодарностью принял приглашение и вечером отправился в гости.

Дом правителя Сарума был обнесен плетеной оградой. Во дворе женщины хлопотали у открытого очага, готовили еду; на вертелах над углями жарились говяжьи и бараньи туши. Портий изумленно сообразил, что в первый раз за долгие месяцы позволил себе отвлечься от постоянных трудов. Он вошел в просторный дом под соломенной крышей. Посредине комнаты горел огонь в очаге, и Портий обрадовался теплу – его скромное жилище в Сорбиодуне не отапливалось.

К удивлению юноши, других гостей не было. Тосутиг, наряженный в тогу, радушно поздоровался с юношей и провел его к ложу у очага.

– В этом кельтском доме тебя угостят по-римски, – гордо заметил правитель. – Моя дочь хорошо готовит.

И в самом деле, так вкусно Портий не ужинал с тех пор, как покинул свиту наместника. Яства приготовили и подавали на римский манер. Начали с закусок – устрицы, привезенные с юга в бочках с морской водой, свежий салат, щедро приперченный и заправленный средиземноморским оливковым маслом, нежное блюдо из яиц. Затем последовали мясные и рыбные перемены – оленина, баранина, приправленная розмарином и тимьяном, телятина, миноги и форель. Служанки внесли пышные буханки хлеба и сливочное масло из жирного молока местных коров. На сладкое подали яблоки, груши и испеченные Мэйв пироги. Вопреки ожиданиям Портия за ужином пили не местный эль и мед, а лучшие галльские вина, так что удовольствия от великолепной трапезы не умаляли даже тяжеловесные шутки Тосутига и постоянные восхваления римского владычества вообще и наместника в частности.

Рыжеволосая красавица, дочь Тосутига, почтительно прислуживала гостю и на этот раз вела себя сдержанно и с достоинством. Портий оценил гордую посадку ее головы, густые кудри, отливавшие золотом в свете очага, и плавную походку. Простое зеленое одеяние с разрезом до бедра открывало стройные ноги.

После ужина Портий поблагодарил Тосутига за великолепное угощение.

– Благодарности заслуживаю не я, а моя дочь, – сказал кельт и подозвал девушку к столу.

Мэйв подошла, скромно потупив глаза и склонив голову; тяжелые золотистые кудри скользнули по щекам. Она выглядела так очаровательно, что юноше, на миг забывшему о Лидии, захотелось сжать ее в объятиях. Впрочем, он отогнал шальные мысли, решив, что слишком много выпил.

Портию было невдомек, что Мэйв, по совету местных женщин, щедро сдабривала подаваемые ему яства особой смесью трав – проверенным приворотным зельем. То ли зелье подействовало, то ли римлянин просто объелся, но девушка украдкой заметила, что на щеках Портия вспыхнул румянец, а глаза заблестели. Похоже, дело пошло на лад.

«Он будет моим», – торжествующе подумала она.

Тосутиг не подозревал ни о сотне лошадей, ни о приворотном зелье, однако от него не ускользнули восхищенные взгляды Портия, устремленные на красавицу Мэйв.

Юный римлянин напрасно считал правителя Сарума недалеким и невежественным простаком. Тосутиг успел съездить в Каллеву, где расспросил чиновника в канцелярии наместника и узнал всю подноготную молодого человека: и то, что он собирался породнить ся с семейством влиятельного сенатора, и то, что он чем-то прогневил Светония. Эти сведения вкупе с трудолюбием и тщанием юноши вполне удовлетворили Тосутига, и он – в кои-то веки! – трезво и ра зумно оценив ситуацию, решил: «Пожалуй, я все-таки выдам за него дочь».

По меркам захолустного Сорбиодуна опальный римлянин представлялся великолепным женихом.

«Может, его усердие произведет благоприятное впечатление на прокуратора, – рассуждал Тосутиг. – А если нового наместника пришлют, то юноша наверняка продвинется по службе. В любом случае мои внуки станут римскими гражданами, и вот тогда…»

– По-моему, римлянин станет тебе хорошим мужем, – сказал он дочери за два дня до Самайна.

– По-моему, тоже, – улыбнулась она.

Зимой Портий дважды приезжал в Каллеву и один раз – в Лондиниум в надежде получить аудиенцию у Классициана. Увы, прокуратор снова был в отъезде. Вдобавок в Лондиниуме, выходя из постоялого двора, Портий случайно столкнулся с наместником. Колонна всадников во главе со Светонием скакала по пустынной дороге, вымощенной булыжником. Не заметить Портия было невозможно.

Светоний, не останавливаясь, скользнул по юноше гневным взгля дом, но больше ничем не выдал своего раздражения. Всадники, недавние приятели Портия, заметив поведение наместника, поспешно отвели глаза.

На следующий день огорченный юноша вернулся в Сорбиодун.

Весной стало ясно, что доходы императорского имения возрастут и к концу года существенно увеличатся.

«Надеюсь, к тому времени меня здесь уже не будет», – обрадованно думал Портий.

Зимой Тосутиг несколько раз приглашал юного римлянина охотиться на оленей и вепрей. Охотники с добычей возвращались в дом правителя Сарума, где Мэйв радушно угощала их вкусными яствами, пряным элем и хмельным медом. Тосутиг расспрашивал Портия о планах на будущее, но из уклончивых ответов юноши следовало, что его положение не изменилось.

В самом начале весны пришло послание от Марка.

Боюсь, любезный Портий, что в Риме дела твои плохи. Гракха очень огорчила твоя размолвка со Светонием. Поговаривают, что следственная комиссия приняла решение отправить наместника в отставку, но в удобное для него время и с соответствующими почестями. Император не желает наказывать своего любимого военачальника, но не станет чинить препятствий его противникам. Похоже, твое отсутствие в Риме пойдет тебе на пользу.

В письме ни слова не говорилось о Лидии. Наверняка сенатор Гракх запретил ей переписываться с возлюбленным, а Марк не стал о ней упоминать, чтобы не расстраивать приятеля.

Портий с удвоенной силой погрузился в работу.

«К концу лета я с честью вернусь в Рим», – пообещал он себе.

Сведения, сообщенные Марком, неожиданно подтвердились. До Сорбиодуна дошли вести о том, что Светония отозвали в Рим, а новым наместником стал Публий Петроний Турпилиан – по слухам, человек милостивый и добросердечный. Портий, пытаясь напомнить о себе новому наместнику, отправил ему почтительное послание, но ответа не получил.

Пришло лето, заколосились поля. Год выдался урожайным, и юноша гордился своими достижениями. Ближе к осени Портий с радостью узнал, что прокуратор желает лично осмотреть императорские владения.

Классициан нисколько не изменился: худощавый лысеющий муж чина с внимательными голубыми глазами больше походил на ученого, чем на чиновника. Несмотря на высокий пост, он приехал в Сорбиодун в сопровождении лишь трех секретарей и младшего прокуратора. Легионеры поставили в саду просторную палатку, и прокуратор остался доволен скромным жильем. Весь день он провел в обширных императорских владениях, осмотрел хозяйство и изучил отчеты о доходах. Ни замечаний, ни похвалы Портий от него не услышал, но полагал, что произвел на прокуратора хорошее впечатление.

Вечером в Сорбиодун неожиданно явился Тосутиг, засвидетельствовать почтение прокуратору. На этот раз кельт пришел в белоснежной тоге и изящных плетеных сандалиях и, к безмерному удивлению Портия, сбрил усы. Классициан по достоинству оценил местного правителя и с подобающим уважением пригласил его к себе в палатку.

Обменявшись любезностями с прокуратором, Тосутиг попросил личной аудиенции. Классициан, не желая обидеть правителя, велел всем удалиться.

Последующая беседа показала, что Тосутиг наконец-то овладел искусством успешных переговоров и произнес короткую, но внятную речь гордо и с достоинством.

– До меня дошли слухи, прокуратор, – начал он, – что ты, в отличие от некоторых, уважаешь наши края и местное население. Как известно, когда покойный божественный император Клавдий посетил Британию, я одним из первых принес ему в дар лучшую часть своих владений, те самые земли, которые ты сегодня осматривал. Мой род владел этими землями даже в ту пору, когда Римской империи еще не существовало. – Он помолчал и, чуть повысив голос, с нажимом добавил: – Однако же твои чиновники посещали императорское имение всего раз в год, и некогда плодородные земли пришли в запустение – сточные канавы замусорены, изгороди повалены, овцы не знают ухода, почва истощилась, все заброшено. С императорскими владениями обращаются дурно. – Затем, словно бы успокоившись, Тосутиг продолжил: – Однако же недавно прибыл чиновник, который отнесся к своим обязанностям с должным рвением и усердием. Он начал восстанавливать запущенное хозяйство – я подчеркиваю, только начал. Для того чтобы добиться настоящего достатка, потребуются годы напряженного труда. Хочется верить, прокуратор, что твои люди осознают необходимость содержания императорских владений в образцовом порядке и твой чиновник не уедет, едва восстановив запущенное хозяйство, – заключил Тосутиг и отвесил церемонный поклон.