Кельт не стал упоминать о желании выдать дочь замуж за римлянина и даже не назвал юношу по имени, сообразив, что Портия взяли в свиту Классициана поневоле, без постоянного назначения – и лучшей должности для него у прокуратора не существовало.

На следующий день при встрече с Классицианом юный римлянин поведал ему о своих замыслах, которые так разгневали Светония. Впрочем, прокуратору было об этом известно.

– Ты видишь, на что я способен! – с жаром вскричал юноша. – Я вернул к жизни запущенное имение. Умоляю, прими меня в свиту, поручи дело поважнее. В Лондиниуме я принесу тебе больше пользы и смогу с честью вернуться в Рим.

Выслушав Портия, Классициан покачал головой:

– Юноша, ты усерден и смышлен, но слишком горяч и нетерпелив. Прошлые ошибки тебя ничему не научили.

– Но ты же сам обвинил Светония в чрезмерной жестокости! – воскликнул Портий.

– Верно, – сурово ответил Классициан. – Но я прокуратор, а ты…

Портий смущенно покраснел.

– Ты славно потрудился, – продолжил прокуратор, сменив гнев на милость. – Твое усердие весьма похвально, однако негоже местным жителям думать, что римляне не умеют вести хозяйство и не заботятся о своих владениях. О возвращении в Рим мы поговорим через два-три года, когда к тебе придет признание и слава за твои труды.

Два года представлялись Портию вечностью. Он знал, что так долго Лидия ждать не станет.

– Порученное дело всегда следует выполнять с честью, – добавил Классициан, заметив огорчение юноши. – Возможно, даже я буду исполнять свои обязанности здесь, в провинции, до самой смерти. Мне нужны люди, на которых можно положиться. Если ты не собираешься оставаться на своем посту, то хорошей рекомендации я тебе не дам.

– Я хотел вернуться в Рим, – вздохнул Портий.

– Этого все хотят, – улыбнулся прокуратор и серьезно добавил: – Сейчас в Риме неспокойно. Послушайся моего совета, оставайся здесь, в безопасности.

На следующий день прокуратор уехал из Сорбиодуна. На прощание он сказал Портию:

– Обзаведись приличным жильем.

Юноша со слезами на глазах смотрел вслед путникам.

Спустя два дня в Сорбиодун приехала Мэйв верхом на резвой гнедой кобылице, ведя в поводу еще одну лошадь – великолепного солового жеребца, хотя и несколько тяжеловесного, как все лошади на острове. Портий восхищенно поглядел на него.

– Тебе что-то привиделось? – рассмеялась девушка.

– Отличный жеребец, – вздохнул римлянин.

– Отец купил, – кивнула она и с лукавой улыбкой добавила: – Если сумеешь с ним совладать, прокатимся вместе.

Портий с готовностью согласился и вскочил в седло.

– Моя лошадь быстрее! – крикнула Мэйв и, бросив ему поводья, поскакала к тропке, ведущей на взгорье.

Юноша рассмеялся – скачки так скачки, чего не сделаешь ради красавицы. Он пропустил ее на сто шагов вперед и поскакал следом. Соловый жеребец, хотя и сильный, не подчинялся незнакомому наезднику и с трудом взбирался по крутой тропе, а резвая кобыла проворно неслась вперед. Девушка ловко сидела в седле, рыжие волосы развевались на ветру.

– Она – как богиня Эпона! – прошептал Портий. – Словно рождена на коне.

Мэйв и правда казалась воплощением богини – покровительницы лошадей, которой поклонялись и кельты, и римляне. Она доскакала до вершины холма, обогнула дун и с хохотом помчалась по взгорью на северо-запад.

На взгорье сильный жеребец ускорил шаг и начал постепенно нагонять гнедую кобылицу, но поравнялся с ней только на полпути к заброшенному святилищу. Наконец они сменили рысь на галоп, потом перешли на шаг. И лошади, и всадники тяжело дышали.

– Улиткой ползешь, римлянин! – воскликнула Мэйв. – Не догнал бы меня, если бы я лошадь не придержала.

Он хотел было возразить, но вовремя заметил искрящиеся смехом глаза девушки. Ее тонкая льняная сорочка нечаянно – или нарочно? – сползла с плеча, чуть приоткрыв высокую белую грудь. Портий залюбовался кельтской красавицей.

Мэйв заметила и капельки пота на смуглой коже римлянина, и восторг, вспыхнувший в его взгляде. Юноша невольно потянулся к прекрасной наезднице, собираясь сжать ее в объятиях, но тут же отпрянул, вспомнив, что она дочь местного правителя.

– Вот вы, римляне, говорите, что в мире четыре стихии – земля, вода, воздух и огонь, – смеясь, сказала Мэйв. – А сам ты кто? Земля?

– Наверное, – улыбнулся он. – А ты кто?

– Я – огонь! – воскликнула девушка, подгоняя лошадь вперед. – Я вся – огонь!

На обратном пути в Сорбиодун Портий приноровился к соловому жеребцу.

– Великолепный скакун! – заметил юноша, спешиваясь у дуна. – А еще раз можно будет на нем прокатиться?

– Нет, – беспечно ответила Мэйв.

– Почему?

– Отец для моего жениха коня купил. Я просто разрешила тебе проехаться.

– А кто твой жених? – замявшись, спросил Портий.

– Не знаю, – улыбнулась она. – Кого отец выберет, тот и жених. Лишь бы в седле хорошо сидел. – Мэйв ухватила поводья жеребца и поскакала прочь.

Портий задумчиво смотрел ей вслед.

Всю ночь он беспокойно ворочался на жестком тюфяке, вспоминая случившееся. А какой стихией назвать Лидию? Портию она казалась водой, прохладной и текучей, утоляющей жажду. Он представил себе нежную смуглую кожу, блестящие черные глаза… В забытьи перед ним возникли огненно-рыжие пряди, развевающиеся на ветру, а звонкий голос воскликнул: «Я – огонь! Я вся – огонь!»

Два дня спустя пришло короткое послание от Лидии.

Любезный мой Гай!

Мы с Марком обручились. Наверное, я стану его женой прежде, чем ты получишь это письмо. Надеюсь, ты понимаешь, что так лучше для всех. Я часто тебя вспоминаю. Марк всегда о тебе тепло отзывается. Может быть, нам еще доведется встретиться.

Любящая тебя Лидия

Сквозь пелену слез Портий с трудом разбирал слова. Винить Лидию он не мог, а предательство друга хотя и ранило, но было вполне объяснимым. Марк ни в чем не виноват. Сенатор Гракх ни за что не согласился бы отдать дочь за человека, прогневившего наместника провинции. Марк – юноша из благородного семейства, Лидия будет с ним счастлива.

Портий со вздохом написал поздравительное послание им обоим и приложил к письму отдельную записку для Марка.

Друг мой Марк!

После всего случившегося ясно было, что Гракх не отдаст мне дочь. Я очень рад, что моей возлюбленной повезло встретиться с тобой, наилучшим из римлян. Не забывай и ты меня.

Гай Портий

Стараясь забыть о Лидии, юноша полностью посвятил себя восстановлению императорских владений. Работа начинала ему нравиться. Вечером, после изнурительного труда, он верхом возвращался в Сорбиодун, оглядывая древние земли Сарума внимательным взглядом рачительного хозяина. Несколько раз по дороге домой он встречал Мэйв, и они гуляли по взгорью, ведя лошадей в поводу. В последнее время девушка стала смущаться в его присутствии и больше не предлагала устроить скачки.

Однажды Портий с Мэйв стояли на холме, глядя на колосящиеся поля в долине Тосутига, залитые алым светом заката.

– По-моему, тебе нравятся наши края, Гай Портий, – заметила девушка.

Он согласно кивнул.

– Да, хорошие земли, – негромко сказала она. – Богатые владения.

В ее словах Портий уловил намек, а когда, перед самым сбором урожая, Тосутиг пригласил юношу к себе, все сомнения развеялись окончательно.

В этот раз правитель Сарума, облаченный в традиционную кельтскую накидку-пенулу, не устраивал роскошных пиршеств. За оградой во дворе у дома Тосутига сновали люди. Бальба, распространяя вокруг кислую вонь, складывал в одной из хижин рулоны ткани. Мужчины и женщины, готовясь к сбору урожая, обкладывали плоскими камнями и обмазывали глиной стены глубоких ям для хранения зерна.

Тосутиг поздоровался с Портием и поманил его за собой в дальний конец двора, где виднелась небольшая хижина, крытая соломой, – фамильное святилище. Кельт впустил гостя внутрь и торопливо прикрыл за собой дверь.

Темноту рассеивал луч света из квадратного окошка на дальней стене под самой крышей. Постепенно глаза Портия привыкли к сумраку, и юноша различил небольшой каменный алтарь с деревянным изваянием кельтского бога Ноденса, повелителя туч, которого римляне отождествляли с Марсом. Рядом с изваянием поблескивал древний, тщательно начищенный рогатый шлем. Молодой человек почтительно склонил голову.

– Ноденс – покровитель нашего рода, – объяснил Тосутиг.

– У каждой римской семьи тоже есть свои лары и пенаты, – ответил Портий, – но мало у кого найдутся такие древние реликвии.

– Мой дед был доблестным воином. Это его шлем, – сказал кельт. – Но я пригласил тебя сюда не за этим.

У стены святилища стояли два огромных деревянных сундука, обитые широкими полосами железа. Тосутиг бережно приподнял крышку первого и вытащил длинный железный меч со следами ржавчины на выщербленном клинке – видно было, что древнее оружие кельтов недавно пытались отчистить.

– Это меч моего предка, Кулина-воителя, – торжественно возвестил Тосутиг. – Его жена, Алана, была последней из древнего рода Круна, строителя каменного святилища на взгорье. – Кельт со стуком опустил тяжелую крышку сундука и обернулся к Портию. – Мы, конечно, не римские сенаторы…

Портий запоздало сообразил, что правителю Сарума известно о Гракхе.

– …но ведем свой род от первых обитателей острова Британия, – заключил Тосутиг, подошел ко второму сундуку и неторопливо открыл его.

К изумлению юноши, сундук оказался до краев полон монет – не бронзовых сестерциев, а золотых ауреев и серебряных динариев. С нарочитой медлительностью Тосутиг нагнулся и сунул в сундук руку по самое плечо. Похоже, в сундуке хранилось целое состояние – не облагаемые налогами доходы имения за двадцать лет.

Правитель Сарума закрыл сундук и сказал, не глядя на Портия:

– Моя дочь – красавица.

– Она очаровательна, – согласился юноша.

– Я хочу найти ей достойного мужа, – произнес Тосутиг.

Портий почтительно склонил голову.

Кельт молчал, давая понять, что разговор окончен. Портий вежливо попрощался с Тосутигом и ушел.

Бессонными ночами юноша размышлял, как быть дальше: ни связей, ни влиятельных покровителей, ни Лидии… блистательного положения в Риме ему не добиться. Зато здесь, в провинции, у него внезапно появилась возможность обзавестись красавицей-женой и богатым имением.

«Отказываться глупо», – признал он, закрыв глаза и вызывая в памяти образ рыжеволосой красавицы верхом на гнедой лошади. Внезапно ему вспомнились голубые небеса и солнечные дни Южной Галлии, где находилось имение родителей, а еще величественные базилики Рима и роскошный особняк Гракхов… В Портии заговорило тщеславие: правитель Сарума немногим отличался от зажиточного крестьянина, а его красавица-дочь с трудом изъяснялась на латыни. Красавиц везде хватает – и в Галлии, и в Риме.

«Может быть, вернуться к родителям, в Галлию, начать все заново…» – думал Портий.

Исполненный сомнений юноша стал избегать встреч с Тосутигом и его дочерью. Вдобавок шел сбор урожая, и забот в императорском имении хватало. Однажды Портий увидел Мэйв на холме у дуна, но подходить к ней не стал.

А потом пришло письмо от отца.

Сын мой!

Увы, в эти тягостные дни мне нечем развеять твою грусть. Наш управляющий опрометчиво заключил ряд весьма невыгодных сделок, и теперь выяснилось, что наши доходы резко упали. В довершение всех бед нам грозит долгое судебное разбирательство, которое потребует дополнительных затрат. Мне пришлось продать виноградник, оливковую рощу и два лучших хозяйства в имении, так что, боюсь, твое наследство значительно уменьшилось.

Нет, мы не разорены и не нищенствуем, однако стеснены в средствах, так что одному из нас придется изыскать возможность поправить бедственное положение. Не отчаивайся и помни, что честность и достойное поведение – главное достояние человека.

Твой любящий отец

Как ни странно, плохие вести принесли Портию некоторое облегчение. Он понял, что выбора у него не осталось: разумеется, Сарум не Рим, но иного не дано.

После сбора урожая он надел свою лучшую тогу, велел слуге приготовить коня и поехал в долину к правителю Сарума.

Ближе к концу свадебного обряда юношу с головой накрыла волна безудержного отчаяния. Грудь сдавил жуткий, всепоглощающий страх.

Свадьбу справляли в доме Тосутига. Правитель Сарума, Портий и трое легионеров надели тоги, отдавая дань римским традициям. Больше о Риме ничего не напоминало.

Во дворе расставили огромные столы, за которыми на деревянных скамьях сидели мужчины; женщины разносили угощение и прислуживали. Из всех окрестных поселений на свадьбу пришли крестьяне в ярких рубахах и накидках. Всего собралось человек пятьдесят, включая и мастеров-ремесленников Нумекса и Бальбу. Пир начался ранним вечером и длился до поздней ночи. Над двумя очагами на вертелах жарили туши косуль, быков и баранов. Столы ломились от яств. Длинноусые кельты пили за здоровье Портия эль и хмельной мед.

Мэйв на пиршестве не появлялась. Наконец, когда все наелись до отвала, за плетеной изгородью послышался звон бубенцов и бряцание кимвалов. Мужчины за столами радостно завопили и в притворном ужасе бросились запирать ворота. В створки настойчиво застучали, а потом троекратно попросили разрешения войти. По сигналу Тосутига ворота распахнули.

Во двор, приплясывая, ввалилась толпа ряженых. Лица восьми танцоров прятались за ярко раскрашенными масками, а девятый, настоящий великан, нахлобучил на голову деревянную личину быка с огромными рогами. Глухо звенели бубенцы, привязанные к щиколоткам. Двое ряженых дудели в камышовые дудки, а третий бряцал кимвалами. Рогатый исполин плясал между столами, топал, ревел, фыркал и бодал хохочущих гостей, скабрезными жестами давая понять, что представляет жениха. Наконец великан подскочил к Портию и протянул ему чашу.

– Пей, жених! Пей до дна! – закричали гости.

Портий взял чашу, до краев наполненную густой жидкостью.

– Пей! – неслось со всех сторон.

Юноша пригубил солоноватый напиток.

– Что это? – спросил он Тосутига.

– Старинное зелье, – ухмыльнулся правитель Сарума. – Меня в нем посреди дуна искупали, когда я стал вождем. Так что теперь ты кельт.

– А из чего оно сделано?

– Из молока, бычьей крови и каких-то трав, – ответил Тосутиг. – Ничего страшного.

Портий еще раз посмотрел в чашу с золотым ободком по краям и внезапно сообразил, что она сделана из распиленного человеческого черепа. Юношу замутило.

Тосутиг встал из-за стола.

– Ведите невесту! – заорали гости.

И вот тогда волна безудержного отчаяния накрыла Портия с головой. Он обвел взглядом толпу длинноусых гостей, поглядел на сидящих рядом краснолицых толстощеких коротышек Нумекса и Бальбу, на тошнотворный напиток в жуткой чаше. В ушах звучали слова Тосутига: «Теперь ты кельт».

«Остановись, Гай Портий Максим! Что ты делаешь?! – восклицал внутренний голос. – Неужели это – твоя свадьба? Если породнишься с варварами, то навсегда застрянешь здесь, в глуши».

Увы, свадебный обряд ничуть не походил на тот, который представлял Портий в мечтах о Лидии. Вот-вот приведут невесту…

Только сейчас Портий осознал, что происходит: неразрывными узами он навечно связывает себя и своих потомков с этими людьми. Юноша едва не вскрикнул: «Нет! Ни за что!», но Тосутиг с ряжеными уже вели к нему невесту. Поздно! Все пропало! Он променял свое будущее на рыжеволосую красавицу, солового жеребца и сундук золота.

Золотистые кудри Мэйв зачесали назад и скрепили золотой заколкой, широкие золотые браслеты обвивали запястья и щиколотки, белоснежное одеяние ниспадало ровными складками. Отец подвел дочь к Портию. Гости умолкли, восхищенно глядя на девушку. Жених, содрогаясь от ужаса, протянул к невесте руку и утешил себя мыслью: «Сегодня ночью она станет моей…»

Поздно ночью все собрались провожать молодых в Сорбиодун. Слуга вывел из конюшни солового жеребца и торжественно вручил уздечку Портию.

При свете факелов свадебная процессия вышла из долины и направилась к селению на берегу реки у заброшенной крепости. Взошла луна. У дверей своего скромного жилища Портий подхватил невесту на руки и перенес ее через порог.

Так началась жизнь римлянина Портия в Саруме.

Семейная жизнь удивила римлянина. Неутомимость Мэйв в любовных утехах стала приятной неожиданностью. В первую брачную ночь Портий смущенно улыбнулся, стараясь подбодрить и успокоить молодую жену, но она с восторженным вздохом бросилась к нему в объятия, повалила на постель и, смеясь, начала срывать с него тогу. В последующие месяцы поведение ее не изменилось: Мэйв часто приезжала в императорское имение и, отрывая мужа от работы, уводила его домой или в рощу по соседству, где набрасывалась на него с жадными ласками.

Мэйв все было внове: и замужество, и юный красавец с его римскими манерами, и сладость любовных утех. Она была богата и не знала забот. Каждый день приносил новые наслаждения, знакомые с детства окрестности Сарума заиграли новыми красками. Боги благосклонно послали ей чудесного мужа, и она с радостью принимала их дар.

Второй неожиданностью оказалось постоянное присутствие тестя.

Наутро после свадьбы, едва взошло солнце, Тосутиг принес в Сорбиодун любимые сласти Мэйв и, усевшись на пороге, терпеливо дожидался, когда новобрачные проснутся. Портий, решив, что это местный обычай, почтительно пригласил тестя войти. Тосутиг провел с ними полдня и ушел, обещая вернуться вечером.

То же самое повторялось каждый день. В отсутствие Портия Тосутиг приглашал дочь на верховую прогулку, а когда римлянин возвращался из имения, старый правитель заводил с ним бесконечные разговоры. Поначалу Портия это раздражало, но вскоре он привык к присутствию тестя и почти не замечал его. У себя дома Тосутиг тосковал, скучая по дочери и томясь одиночеством. Вдобавок ему хотелось приобщиться к жизни на римский манер.

– Римлянин взял Мэйв в жены, – объяснял он Бальбе и Нумексу. – В Саруме грядут перемены, вот увидите.

Сам Портий не знал, что делать дальше. В Риме о нем все забыли. Классициан оценил его усилия по восстановлению имперского имения и назначил весомую прибавку к жалованью, что несколько утешило Портия. Теперь он мог, исполняя сыновний долг, посылать деньги родителям в Галлию. Спустя год после свадьбы он снова обратился к прокуратору с просьбой о назначении на пост поважнее.

– Ты прекрасно справляешься в Сорбиодуне, вот и поживи там пока, займись имением тестя, – ответил Классициан. – К тому же в Риме сейчас неспокойно, а двор Нерона – настоящее змеиное гнездо.

Портию не терпелось выбраться из провинциального захолустья. Как ни странно, в этом его поддерживал Тосутиг. Всякий раз при упоминании столицы империи старый правитель радостно потирал руки и восклицал:

– Всю жизнь мечтал увидеть Рим! А может, и с самим императором встретиться… Давай все вместе поедем, а?

Мэйв с прохладцей относилась к этим замыслам.

– Подумаешь, Рим! – презрительно замечала она и, обводя рукой холмы и долины Сарума, говорила: – Нам и здесь неплохо живется.

Портия по-прежнему восхищала пылкая страсть и красота жены, однако равнодушие к Риму начинало понемногу раздражать. Вечерами он пытался научить ее лучше говорить на латыни. Сперва Мэйв согласилась, но потом ей прискучило.

– Мне нужен муж, а не наставник, – смеялась она, осыпая его поцелуями, а если он противился ее ласкам, то обижалась.