– Вот они – наши герои! – радостно воскликнула Загряжская. – Принимайте поздравления, любезнейшие Фёдор Петрович и Борис Владимирович! Рады за вас и за ваши полки чрезвычайно!

– Весьма признателен, сударыни! – ответил Уваров, склонив голову и щёлкнув каблуками.

– Спасибо! – отвесил поклон Голицын. – Тронут! До глубины души.

– Молодец, Боренька! – поздравила сына и мать. – Не посрамил рода Голицыных!

По коридору защёлкали каблучки, и появились Мария Фёдоровна с фрейлиной Протасовой. Ольга что-то оживлённо рассказывала императрице. Увидев Голицыных и Загряжскую, фрейлина тотчас скрылась в одной из комнат.

– О, герои парада! – торжественно произнесла Мария Фёдоровна, приближаясь. – Очень непросто заслужить благосклонность моего Константина! Поздравляю!

– Премного благодарны, Ваше Величество! – ответили генералы, щёлкнув каблуками.

– Не буду, не буду вам мешать! – заторопилась Мария Фёдоровна. – Пойду, узнаю подробности у Константина.

* * *

В одну из пустых комнат покоев Марии Фёдоровны вошла фрейлина Катенька Алексеева с корзинкой в руке. Подойдя к окну, она пододвинула стул, положила на него холстину, встала повыше и принялась раздавать корм канарейкам, беря его щепотками из принесённой корзинки.

В дверь заглянул Великий Князь Константин Павлович. Видя, что кроме фрейлины в комнате никого нет, он на цыпочках подкрался к ней и обнял за талию.

– Ой! – вскрикнула Катенька и выронила корзинку на пол. – Ваше Высочество!

– Я уже двадцать семь лет Высочество! – с улыбкой ответил Константин. – А вот «ваше» оно или не «ваше», это мы сейчас узнаем!

И, сняв Алексееву со стула, Великий Князь закружил её по комнате.

– Ваше Высочество! – испуганно вскрикивала Катенька. – Ваше…!

– Так, наше? – игриво переспрашивал Константин. – Или, может быть, ваше?

Дверь раскрылась, и в комнату вошла Мария Фёдоровна.

– Mein Gott! – с изумлением воскликнула она. – Was ist los? Что происходит?

– Я птичек кормила, Ваше Величество! – залепетала фрейлина. – Корзинка с кормом упала…

– Я хотел поймать, – подхватил Константин, – но промахнулся.

– И вместо корзинки поймал птичку? – строгим голосом спросила императрица. – Ступай, Катерина! Докормишь потом.

Фрейлина быстро удалилась.

– Так… И что же будем делать, mein Sohn?

– Дайте совет, meine Mutter!

– Он перешёл уже все рамки приличия!.. Розу сегодня подарил.

– Луизе?

– Если бы только ей! Марье Антоновне.

– Вот как?

– И этой своей… Фрейлине.

– Понятно!

– Челядь уже, знаешь о чём, говорит?

– О чём?

– О том, что инициалы у них весьма похожи.

– У кого?

– У этого штабс-ротмистра с Луизой и у Орлова с твоей венценосной бабкой. Те же «О» и «Е»!

– Бедный мой братец! Как он доверчив!

– Не жалеть надо, а действовать! – строго посоветовала императрица.

– Да, гвардия на подъём легка! Любит менять помазанников Божьих.

– Я эту «лёгкость» до конца дней своих не забуду!

Константин встал.

– Так, значит, действовать?

– Немедля! И очень решительно! Вопрос стоит о жизни и смерти!

* * *

А Николай Гончаров всё прогуливался по коридорам и залам Зимнего дворца. Он останавливался у картин и скульптур, выглядывал в окна. Подняв голову, любовался росписью потолков. И даже заинтересовался дверной ручкой, выточенной с изящной причудливостью. Николай склонился, чтобы поближе рассмотреть дело рук искусного мастера.

Внезапно дверь распахнулась, и Гончаров опрокинулся на пол.

– Oh, je demande pardon! – тихо вскрикнула, выходя в коридор, фрейлина Наталья Загряжская. – Excusez-moi! Pardon monsieur!

– That’s quite all right.

– Вы англичанин? – с удивлением спросила фрейлина.

– Nein, nein! Gar nicht. Entschuldigen mir bitte!

– Немец?

– Non! Je dois m’excuser!

– А по-русски вы понимаете?

– Понимаю! – ответил Гончаров, поднимаясь с пола. – Извините меня, ради Бога! Это я во всём виноват! Стал рассматривать ручку.

– Какую ручку?

– Вот эту. Дверную. Великолепно сделана!

– Боже! – облегчённо вздохнула Наталья Загряжская. – Вы меня так напугали!

– А вы – меня! – улыбнулся Гончаров.

– Вы кто? Откуда?

– Из Коллегии иностранных дел. Гончаров. Николай сын Афанасьев. Сопровождаю Рунича, своего товарища…

– Евгения? – сразу же спросила Загряжская.

– Да… И заблудился!

– Идёмте! Я провожу вас!.. Вам куда?

* * *

Великий Князь Константин Павлович сидел за столом в своём кабинете и, тихо насвистывая мелодию строевого марша кавалергардов, внимательно разглядывал лежавший перед ним фолиант последнего берлинского издания. На раскрытой странице была красочная иллюстрация, изображавшая хмельных сатиров в обнимку с весёлыми вакханками.

В дверь постучали.

– Да, да! – произнёс Константин, прикрывая рисунок листком бумаги.

Дверь медленно растворилась, и показалась бесцветная физиономия Сипягина.

– Вызывали, Ваше Высочество?

– Да. Входи, Сипягин!

Сипягин вошёл и остановился у двери.

– Дверь прикрой! И подойди поближе! – приказал Константин.

Сипягин приблизился, бросил быстрый взгляд на фолиант, что лежал на столе, и осклабился:

– Есть поинтересней книжица! Нынче получили-с!

– Откуда?

– Из самой вотчины бонапартовой, из Парижа то есть. Весьма прелюбопытные картиночки-с!

– Принеси!

– Слушаюсь! – и Сипягин повернулся к двери.

– Потом! – остановил его Великий Князь. – Сначала дело!.. За дверью никого?

Сипягин выглянул:

– Никого-с!

– Тогда слушай! – Константин подождал, пока Сипягин подойдёт поближе, и продолжил вполголоса. – Будем приступать!

– Когда-с?

– Чем скорее, тем лучше!

– Будем как…? – Сипягин щёлкнул пальцами, изображая выстрел из пистолета. – Или…?

– Шуму – поменьше!

– Значит…, – и Сипягин изобразил удар кинжалом. – Жих!.. Есть у меня один человечек. Бывший унтер-офицер.

– Брут? – Константин задумался. – Брут – нежелателен! Толки ненужные пойдут.

– А как же тогда? – удивился Сипягин.

– Французы предложили миру иной способ. В образе…

– Кого? – с интересом насторожился Сипягин.

– Шарлоты Корде.

– Той, что… Марата? В ванной? – спросил Сипягин и вновь изобразил кинжальный удар. – Жих!

– Тс-с-с! – повысил голос Константин и добавил вполголоса. – Она самая… И никаких толков! Дама мстит за поруганную честь.

– Мудрый оборот, Ваше Высочество! Мудрый! Шарлотки знакомые у нас тоже имеются! – ухмыляясь, затараторил Сипягин и засеменил к двери.

– Стой!

Сипягин обернулся.

– Что ещё-с?

– Как что? Книга!

– Какая книга, Ваше Высочество?

– Из вотчины бонапартовой.

– А-а-а! – вновь осклабился Сипягин. – Это мы мигом!

* * *

В доме на окраине Санкт-Петербурга в бедно обставленной комнате ужинали мужчина средних лет в потёртом халате и женщина неопределённого возраста с растрёпанной причёской. Мужчина читал «Санкт-Петербургские ведомости».

– «Желает определиться учителем»! Ишь ты!

– Кто желает?

– Молодой человек.

– Сколько лет?

– А шут его знает!.. За учителя!

– За учителя!

Выпили по рюмке вина. Мужчина добавил из графинчика новые порции и снова уставился в газету.

– «Немка Катерина Гольм желает определиться ключницей». Нам ключница не нужна?

– Сколько лет?

– Темнит немка, не выдаёт возраста! Так нужна?

– Сначала ключи бы приобрести неплохо, а там уж и ключницу искать! Под размеры ключей!

– Значит, за ключи?

– И за ключницу тоже!

Выпили. И тотчас в дверь застучали.

– Кого это на ночь глядя черти несут? – недовольно спросила женщина.

– Сейчас поглядим! – ответил мужчина и, засучивая рукава, пошёл открывать.

Женщина привстала, бросила взгляд в зеркало и на всякий случай поправила причёску.

В комнату вернулся мужчина, ведя за собой Сипягина.

– О, какие гости пожаловали! – приветствовала вошедшего женщина. – Милости прошу! Пожалуйте к столу! Чем Бог послал!

– Спасибо, в другой раз! – ответил Сипягин, усаживаясь на стареньком диване.

– Чем обязаны, ваше благородие? – спросил мужчина, возвращаясь на своё место у стола.

– Надобность небольшая возникла, – Сипягин жестом изобразил всаживаемый кинжал. – Жих!

– Кого в этот раз? – поинтересовался мужчина.

– В офицера одного.

– Сколько лет? – спросила женщина.

– Двадцать шесть.

– Цыплёнок совсем! Дороже будет такого молоденького-то!

– За ценою не постоим, милая моя! – самодовольно ответил Сипягин.

– Что-то не вижу! – мрачно проронил мужчина.

Сипагин вынул из кармана тугой бумажник, извлёк из него пачку ассигнаций, отсчитал некоторую сумму и положил на стол.

– Вот это другой разговор! – обрадовано встретил появление денег мужчина.

– Всего лишь разговор! Не более! – недовольно заметила женщина. – Цыплёнок стоит гораздо дороже!

– Это задаток! – успокоил Сипягин. – Остальное – потом!

– Когда надо-то? – осведомился мужчина, пододвигая деньги к себе.

– Чем скорее, тем лучше!

– Лучше кому? – спросила женщина, двинув деньги в свою сторону.

– Всем! – ответил Сипягин. – Вам, мне и тому, кого следует… Жих!

* * *

Гостиную дома княгини Голицыной было не узнать – так преобразилась она после того, как алые тона заменили на светло-голубые и зеленоватые.

Голубовато-зелёную гостиную заполнили гости – родственники и ближайшие знакомые княгини собрались на музыкальный вечер. Отзвучала пьеса, исполненная на скрипке Николаем Гончаровым под аккомпанемент Евгения Рунича. Последовали дружные аплодисменты.

Со стула поднялся Давид Иванович Будри и громко произнёс:

– А теперь, дамы и господа, попросим наших музыкантов исполнить что-нибудь по желанию уважаемой публики!

Все оживились, стали вполголоса переговариваться. Послышались голоса:

– Может, из Моцарта?

– Гайдна или Гуно!

– Из екатерининской поры!

– «Гром победы раздавайся»!

Но тут вдруг начали бить часы. И заиграли менуэт.

– Вот! – воскликнул Борис Голицын. – Божественная тема!

– Отличная мысль! – принял предложение Будри. – Сейчас будет исполнен менуэт времён государыни Екатерины! Тех, кто помнит те незабвенные годы, просим, как говорится, тряхнуть стариной! И показать молодым, как веселились в ту достопамятную пору!

Будри повернулся к музыкантам:

– Прошу вас, господа!

Гончаров и Рунич заиграли менуэт.

– Борис Владимирович, вам начинать! – объявил Будри.

Князь Голицын встал и обратился к матери:

– Разрешите, сударыня?

Голицына царственно кивнула, поднялась с места и, протянув руку сыну, с улыбкой вступила в танец. К ним присоединились ещё несколько пар. Остальные разом встали с мест и стали с интересом наблюдать за танцующими.

– Господа! – подал голос Будри. – Переда вами – эпоха, увы, ушедшая, государыни Екатерины! И самая яркая танцевальная жемчужина той поры – божественный менуэт!

Голицына и её сын в танце приблизились к музыкантам. Взгляды княгини и Гончарова встретились.

– А у вас, господин Гончаров, – с улыбкой спросила Голицына, – нет желания стать обладателем жемчужины?

Гончаров улыбнулся и ещё нежнее заиграл мелодию танца.

* * *

По тёмному служебному коридору одного из санкт-петербургских театров шаркающей походкой шёл сторож с фонарём в руке. Он освещал дорогу шедшим за ним Сипягину и двум его спутникам, чьих лиц было не разобрать в потёмках.

– Тута вот! – сказал сторож, подходя к двери и отпирая замок. Прошу!

Все трое вошли в гримёрную комнату.

– Сейчас посветим! – произнёс сторож и стал зажигать свечи.

Комната осветилась. И сразу бросились в глаза гвардейский мундир и богато отделанная дамская накидка, разложенные на диване. Рядом находились другие костюмы.

– А здесь, извольте взглянуть, разная волосатость! – и сторож показал на парики, усы и бороды.

Спутница Сипягина подошла к столу и примерила парик. Мужчина тоже нахлобучил лохматый парик и приложил к подбородку бороду.

– Как?

– Нет! – покачал головой Сипягин.

– Подберём что-нибудь другое! – сказал мужчина и сменил бороду на усы.

Женщина тоже поменяла парик.

* * *

Рассеянным, не режущим глаза светом светило осеннее солнце. По тротуару сновали прохожие. У подъезда дома стояли Будри и Гончаров. Француз держал в руках газету, его спутник прохаживался взад-вперёд.

– Вот, господин Гончаров, специально для вас! – воскликнул Будри, потрясая газетой. – «Франц Фишер, уроженец Саксонии уведомляет через сие, что с прежней своей квартиры он съехал и живёт ныне близ Каменного моста в Гороховой улице в доме под номером 100 господина надворного советника в нижнем этаже»!

– Ну, и пусть себе живёт! – пожал плечами Гончаров. – Мне-то до этого какой интерес?

– Самый прямой! – уверил Будри. – Потому как сей саксонский Фишер уведомляет, что он «получил из‐за моря разных сортов новые скрипки, виолончели, гитары и прочее».

– Это другое дело! – оживился Гончаров.

– А также, – продолжал читать Будри, – английские концертные роги, кларнеты, флейты и прочее. Венские новые фортепиано, сделанные наподобие флигелей и клавикордов в последнем вкусе». Как?

– Всё бы купил! – мечтательно произнёс Гончаров. – Располагай я свободными средствами.

– Вот и воспользуйтесь жемчужным предложением! Фортуна сама вам в руки идёт!

– Жемчужным? – не понял Гончаров. – Что вы имеете в виду, Давид Иваныч?

Не успел француз ответить на вопрос, как из дома вышел мужчина итальянской внешности.

– Мсье Будри! – закричал итальянец. – Какими судьбами?

– О, Гаэтано, bonjour, bonjour! – приветствовал француз.

– Bon matin, Давид! – ответил Гаэтано.

– Permettez-moi de vous prėsenter monsieur Гончаров, – представил Будри своего спутника.

– Доброе утро! – кивнул Гончаров. – Давайте по-русски, господа!

– С удовольствием! – отозвался Гаэтано. – Рад приветствовать таких уважаемых гостей! А почему не заходите? Милости прошу!

– Ожидаем даму! – ответил француз.

– О! Тогда будем ждать! У меня ведь столько нового! Есть император Бонапарт в полный рост. Людовик XVI-ый, Мария-Антуанетта. Светлейший князь Григорий Потёмкин. Генералиссимус Суворов. Жан-Жак Руссо. И даже граф Феникс Калиостро!

– Что мне все эти графы и князья? – перебил итальянца Будри. – Ты мне скажи, Гаэтано, я у тебя есть?

Будри повернулся к Гончарову и объяснил:

– Я давно прошу его поместить в комнате меня. Это же незабываемое впечатление – встреча с самим собой!

– Увы, Давид, пока порадовать нечем! – сказал Гаэтано. – Зато есть твой брат!

– Жан-Поль?

– И не один! А рядом с Шарлоттой.

– Корде?

– С нею. Тет-а-тет. Он возлежит в ванной, а она с занесённым кинжалом!

– Какая жуть! – тихо произнёс Гончаров.

– Публика в восторге! – успокоил Гаэтано. – Специально приходят их посмотреть.

Показались Сипягин и сопровождающие его бородатый мужчина в партикулярном платье и женщина, одетая на европейский вкус.

– Комната открыта? – осведомился Сипягин.

– Да, да! Прошу вас! – засуетился Гаэтано. – Милости прошу!

Когда дверь за посетителями затворилась, Гончаров негромко сказал:

– Колоритная компания!

– Хоть сейчас в Комеди Франсез! – согласился Будри.

Зацокали копыта, подъехал экипаж. Дверца приоткрылась, и показалась княгиня Голицына.

– Вот и я, господа! Добрый день!

Будри и Гончаров бросились к экипажу, помогая княгине сойти.

– И где же тут ваши восковые фигуры? – весело спросила Голицына.

– Милости прошу, сударыня! – воскликнул тотчас появившийся Гаэтано. – Фигуры ожидают вас!

Галантно распахнув входную дверь, итальянец пропустил посетителей и затем последовал вслед за ними.

Очень скоро дверь распахнулась снова, выпустив на улицу Сипягина и его спутников.

– Ну как Шарлотта? – спросил Сипягин. – Жих и готово!

– Нам к этому не привыкать! – хмуро ответил мужчина.

– Дело привычное! – согласилась женщина.

– И главное, в глаза не бросаетесь! Стало быть, за дело пора!

* * *

А в Зимнем дворце в комнате для фрейлин Наталья Кирилловна Загряжская вела разговор с племянницей Натальей Загряжской.

– И чем же он тебя с глазу на глаз порадовал?

– Цветок подарил! – фрейлина кивнула на подоконник, на котором в изящной вазочке стояла роза.

– И это всё?

– Про портрет слова говорил.

– Про какой портрет?

– Маменькин, – фрейлина кивнула в сторону портрета. – Назвал её чудом. Сказал, что из её глаз струится счастье.

– Ну, а главное?

– Что главное, тётушка?

– О судьбе вашей ничего не говорил?

– Говорил.

– Что же ты молчишь?! И что же?

– Сказал, что это очень опасно, когда служба зависит от Амуров.

– А дальше что?

– Дальше – ничего. Оля Протасова вошла.

– Подслушивала! Стало быть, уже всё известно Марии Фёдоровне!

– Что известно?

– Весь двор судачит о розочках, которые вчера раздавал твой Алёша.

– Раздавал?

– Да, милая моя! Маше Нарышкиной, государыне и тебе.

– Как? – воскликнула Наталья и, закрыв лицо руками, зарыдала.

– Не плачь, Ташенька! Слезами делу не поможешь! Теперь я стану устраивать твою судьбу! Мы нос-то ему утрём!

– Кому?

– Этому штабс-ротмистру!

* * *

В доме графини Екатерины Владимировны Апраксиной, кавалерственной дамы, старшей дочери княгини Голицыной, давали бал.

Хозяйка дома, тридцати семи лет от роду, была очень хороша собой, имела прекрасный профиль, большие глаза и стройную фигуру. Но черты её лица были довольно резкие, поэтому Екатерина Владимировна выглядела суровой, за что парижане времён Людовика XVI называли её разгневанной Венерой. Но сегодня вместе с мужем, военным губернатором города Смоленска графом Степаном Степановичем Апраксиным, она встречала гостей, поэтому изо всех сил старалась выглядеть повеселее.

Апраксины прибыли из Смоленска в Санкт-Петербург ненадолго, и одной из первых в их доме появилась княгиня Голицына.

– Катенька! Стёпа! – заговорила она, пока дочь чмокала её в щёку, а зять прикладывался к ручке. – Если б не это корсиканское чудовище, я бы сказала: Bonsoir! Je suis contente de vous voir! Vous avez tous bien?

– Спасибо, маменька, всё хорошо! – ответила графиня.

– Мы тоже очень и очень рады вас видеть! – добавил граф.

– Детки как?

– Хорошо, маменька!

– Пойду навещу! Соскучилась!

И княгиня отправилась разыскивать внуков.

А в большом просторном зале уже рассаживались по местам музыканты. Гости собирались группками и тихо переговаривались.

– Да, всё забываю спросить, – обратился Гончаров к Руничу. – Чем та история с князем завершилась?

– Какая история?

– С князем Волконским.

– А! – усмехнулся Рунич. – Как Павел в Сибирь его сослал?.. Поехал он с семьёю проститься. Мать сразу в обморок упала. А князь заспешил обратно во дворец. По пути встретил нескольких посланцев, требовавших как можно скорее явиться к императору… Павел уже лежал в постели, когда вошёл Волконский. «Что я наделал! – воскликнул государь. – Прости меня, Христа ради!». Он приподнялся с постели и поклонился.

– А что же князь?

– Князь попросил: «Позвольте, Ваше Величество, мне на минуту к своим вернуться? Там у меня мать без памяти». «Что я наделал! – повторил Павел, вновь поклонился и сказал. – Передай этот поклон от меня своей матери! И попроси её, чтобы она меня простила!».

Со стороны парадной лестницы донеслись громкие возгласы – встречали Дмитрия Васильчикова, полковника кавалергардского полка.

– Дмитрий Василич, милости просим! – с торжественной радостью произнёс граф Апраксин.

– И вальс вас уже поджидает! – с лукавостью добавила графиня и громко крикнула. – Маэстро!

Оркестр заиграл вальс.

– Что за интрига с вальсом? – удивился Гончаров.

– Забавная была история! – улыбнулся Рунич. – Император Павел, вальсируя с Лопухиной, споткнулся и упал. И тотчас был издан приказ, запрещавший впредь кому бы то ни было вальсировать на балах.

– А Васильчиков тут причём?