III. К Венере во весь опор

Последствия всех моих испытаний не взвесить ни на каких весах, но я понимал, как они повлияют на мой дух и тело. Целый месяц я несся с огромной скоростью навстречу своему концу, и из-за абсолютного одиночества мои чувства как-то притупились. Я воспринял это как мудрый подарок с чьей-нибудь Руки. Даже когда мне удалось узнать в великолепной, перевернутой на колок диадеме в полумесяце справа по носу ракеты – Венеру, и то не испытал я никаких особенных эмоций. Ну и что, что я буду к ней так близко, как никто другой? Это не имело значения для моего завершения как человеческой единицы… Так я еще раз убедился в том, что ценность любого события определяется количеством присутствующей публики. Продавать билеты на показательный акт распыления чудесной моей любимой ракеты со мною самим, пока бившимся в ней вроде сердца, мне было некому. Стало быть, и ценность события теряла фактический смысл.

Однако, надо сказать, я оживился изрядно. Помирать раньше смерти, не бриться, не стричься, не полировать от безделья ногтей – это, согласитесь, было непра-правильно. А пра-правильным стало вот что. Совсем уже не для того, чтобы просто убить оставшееся мне время, я уселся в счетном отсеке, прочистил все контакты у машин и принялся за тупую работу звездосчитателя. Этими своими действиями, как я их сам понимал, Карсон Нейпир продолжал свою жизнь. Продолжал ее упрямо, дотошно и дурковато – считайте как хотите, но для начала окажитесь на моем месте.

Мой отец научил меня не пасовать перед паническим невезением, угрозою жизни и неудачными обстоятельствами.

Сейчас я отрабатывал второй и третий пункты этого принципа. Угроза жизни и неудачные обстоятельства отравляли меня. Я намерился дать им отпор. Душевная боль, жалость к самому себе, ярость и отчаяние не были так сильны, как я. Я стал сильнее их.

По результатам приблизительного расчета выяснилось, что мы с ракетой находились примерно в 865 тысячах миль от орбиты Венеры. Значит, приблизительно через земные сутки пути наши пересекутся в гипотетической точке имени Карсона Нейпира.

Впрочем, точно рассчитать расстояние до планеты я не мог, догадываясь только о том, что оно совсем мало. Мало относительно расстояния до Земли, составлявшего двадцать пять миллионов миль, и до Солнца – около шестидесяти восьми миллионов. На этом фоне расстояние в один-два миллиона миль до такого крупного небесного тела, как Венера, казалось совсем небольшим. Период обращения Венеры велик, равен бог знает чему, но как раз через этот промежуток времени – повезло дураку напоследок! – наши пути и должны были пересечься. И тут я подумал, что Венера может изменить траекторию ракеты и спасти меня от Солнца. Хотя рассчитывать на это было нельзя. Траектория ракеты, конечно, немного изменится, только вряд ли Солнце захочет так легко отпускать свою добычу. Не годилось, нет, не годилось. Что-то опять непра-правильно.

Взяв какую-то книжку, я лег почитать. В помещении ярко горел свет. Оранжевый, как туманы этой планеты. Те, которые, вероятно, не пахнут настурцией. Огни у меня горели везде. Зачем экономить электричество, скажите, ведь генераторы смогут вырабатывать его еще одиннадцать месяцев, пока не заткнутся, а у меня вскоре в этом нужда отпадет? Я почитал пару часов и незаметно заснул, как это всегда происходит во время чтения в постели. Проснулся умиротворенным. Пусть ракета со скоростью тридцать шесть тысяч миль в час летит к гибели, но пока еще жизнь продолжается. И тут мне вспомнилось, какое незабываемое зрелище представляла Венера совсем недавно. Мне захотелось посмотреть на нее еще раз.

Я потянулся, встал и подошел к правому иллюминатору. Величие картины в обрамлении иллюминатора не поддавалось никакому описанию. Громадная полосатая Венера была примерно в два раза ближе, чем раньше. Она проступала в ореоле света от Солнца, находящегося за ней. Была отчетливо видна ее затянутая сочащимися бинтами туманов оболочка, а с одного края ослепительно сиял тонкий полумесяц цвета нарезанной лососины.

Я посмотрел на часы. С того момента, как я первый раз увидел эту гастрономию в трепещущей опояске оранжевых язычков, прошло двенадцать часов, но лишь сейчас она взволновала меня так, как волнует желанная женщина. Казалось, что за последние двенадцать часов Венера приблизилась наполовину. Расчеты подтверждали эту догадку. Вероятность столкновения возросла. Меня могло радостно швырнуть на поверхность этой безжизненной неприветливой планеты, причем очень скоро. Да что с того?

Разве я уже не был обречен?

Какая разница – сейчас погибнуть или чуть позже? Но я все равно был возбужден. Нельзя сказать, что мной овладел страх. Страх смерти пропал у меня с той поры, как умерла моя мама. Но сейчас я с нетерпением и восторгом был готов окунуться в любые приключения и авантюры. Что будет дальше?

Время тянулось долго. Я, конечно, привык мерить его земными мерками, но все-таки казалось невероятным, чтобы ракета и Венера неслись к одной точке с такими невероятными скоростями, как тридцать шесть тысяч и шестьдесят семь тысяч миль в час соответственно.

Следить за планетой через боковые иллюминаторы становилось сложнее по мере приближения к ней; глаз сильно дергался. Я заглянул в перископ. Венера торжественно двигалась перед окулярами. Мне уже было известно, что от нее до меня не более тридцати шести тысяч миль – меньше часа пути. Сомнений не оставалось: ракета попала в зону притяжения Венеры и должна была столкнуться с ней, с этой грудой сияния цвета пылающей настурции. Попала. Почти. Попала. Нет, оперируя настоящим временем, она – еще нет. Ракета еще не попала, а я уже, извините, и вправду попал.

Но даже в такой ситуации я не смог удержаться от улыбки. Изначально моей целью являлся черно-красный уголь, Марс, а теперь я должен врезаться в дверцу топки, в рыжую Венеру. Это был мировой рекорд по неточности в прицельной стрельбе.

Лучшие астрономы мира утверждали, будто человек не может выжить в условиях Венеры. Ну, условия проживания вы помните. Сильные пыльные бури? Страшные ураганные ветра на больших высотах? Озера кипящей серы? Мрачные просторы. Не мир, а палеозой на Земле. Чушь. Нужны не гипотезы, а научные данные. Вот их-то и не было. Правда, состав атмосферы уже был известен и не казался подарком на день рождения. Облака из капель серной кислоты мало освежают, согласитесь. А дичайшая разница между температурами поверхностей? Или невыносимая жара, или ужасный холод… Кроме того, считалось, что там нет кислорода. Но, как бы то ни было, тяга к жизни, что заложена в каждом из нас с рождения, и ряд жизненных приниципов заставили меня приготовиться к посадке. И приготовиться так, будто я добрался туда, куда хотел: до Марса.

Итак, будто садимся на Марс. Все по плану.

Я надел меховой комбинезон, меховой шлем, защитные очки и приспособил кислородный баллон так, чтобы он не препятствовал раскрытию парашюта. На тот случай, если я окажусь в пригодной для дыхания атмосфере, была предусмотрена возможность его скинуть, ну а не окажусь – буду гибнуть в шерстях, хотя бы тепло.

Если верить моим часам и вычислениям, через четверть часа мы с ракетой должны были врезаться в Венеру. Ну что ж: морально мы были готовы к этому делу. Представьте, готовы. Жалели только друг друга. Я жалел то, что покидал навсегда – и ракету, и книги, мы разлучались, а о чем жалела она, я мог только догадываться: слава богу, она со мной еще не разговаривала, я еще был в уме…

Мы еще раз взглянули в перископ. Ужаснулись. На нас надвигалась клубящаяся масса черных туч. Какое-то кладбищенское воронье в обрывках, и столько… Это было похоже на первый день сотворения мира. Мы красиво попали во власть притяжения планеты. Пол кабины накренился, и я полетел боковым траверзом прямо в носовую часть. Конструируя ракету, мы предусмотрели эту ситуацию. Космический корабль падал почти вертикально вниз. В открытом космосе не существует таких понятий, как «верх» и «низ», но в этот момент направление падения ощутилось четко.

С того места, где я валялся, пытаясь подняться и утвердиться в коленях, можно было дотянуться до пульта управления, а боковая дверь находилась рядом со мной. Ползком я добрался до парашютного отсека, там приготовил три блока и открыл переборку во внутренний корпус ракеты. Последовал сильный толчок, что означало – дело пошло, парашюты раскрылись и на время замедлили ход ракеты. Тэк-с, пока масть шла в руку. Если попытка воздействия на скорость нашего движения удалась, значит, по крайней мере у нас было где воздействовать. Было нечто, это уже не ваккум. Планету все-таки окружала какая-то атмосфера. Мне нельзя было медлить ни секунды.

Одним поворотом рычага я открыл остальные парашюты. Крепление на внешней переборке отворачивалось с помощью большого штурвала легко. Я надел кислородную маску и повернул штурвал.

Переборка с коротким выдохом смялась. Не отползла, как должна была, не отвалилась, а на моих глазах сложилась в гармошку. Через дверь в ракету под давлением ворвался ураган и, как пустую бумажку с ненужными буквами, просто вышвырнул меня за борт. Правой рукой я ухватился за парашютное кольцо, но не стал пока торопиться, пытаясь найти взглядом ракету. Она неслась почти параллельно со мной. Все ее парашюты раскрылись. Еще мгновение – и она скрылась в облаках. Она, золотая, с моими сомнениями, страхами, книгами! Прощай, дорогая. Прощай навсегда, я буду о тебе вспоминать с нежностью и любовью, ты останешься в моем сердце, как самое сокровенное воспоминание после мамы и тети Софи…

Вкус оливки под корнем языка, прощай. До чего же странным и удивительным был этот краткий миг.

Теперь мне уже не угрожала опасность зацепиться за ракету, а за что зацепится она, бедняжка, я знал преотлично. Рванул кольцо парашюта как раз в тот момент, когда входил в облака. Даже сквозь меховой костюм меня пробрал коготь холода. Было такое впечатление, будто в лицо выплеснули ковш ледяной воды. Только где-то далеко, как мне показалось, горел невообразимо огонь, занимающий столько места, что трудно представить. Костер ли, спиртовка ли на половину планеты – не знаю. Какой-то огонь в форме кольца. Да, хорошо там топили. В это время, к моему облегчению, парашют целиком раскрылся и падение замедлилось, я спокойно пошел в объятия планеты. Морально готовый.

«Первая брачная ночь, – подумал я вдруг почему-то. – Вот я и на Венере!»

Я падал, падал, падал. Трудно даже предположить, сколько длилось падение. Было очень сыро и темно, как при спуске в глубины океана, вот только давления не ощущалось и этот огонь внизу одним видом своим согревал. Как описать состояние в эти долгие минуты? Может быть, я слегка опьянел от кислорода, как знать. Меня охватило ликование и огромное желание узнать, что за открытия ждут меня внизу, в языках пламени, то алых, то рыжих, то желтых, как тигриный глаз, и все время, все время колеблющихся. Мерцавших. Передвигавшихся. Перспектива скорой гибели беспокоила меня меньше, чем раздумья о том, что же мне предстоит перед смертью увидеть. Скоро я окажусь на Венере – первый из землян, которому удастся ступить на эту туманную планету… Ступить. Хм. Скорее, расплющиться в хлябь.

И тут я оказался в пространстве, свободном от туч, но где-то внизу в темноте угадывался новый слой облаков оттенка лакрицы. Только подумал, а во рту уже привкус солодкового корня, не горечь, сладко. Жить. Я буду жить. И, как в насмешку, тут же вспомнилась распространенная теория о том, что Венера окутана двумя облачными слоями, один из которых плавит свинец, а другой – графит… Чем дальше я опускался, тем выше поднималась температура, хотя все еще было довольно-таки холодно.

Стало теплеть лишь тогда, когда я вошел во второй слой облачности. Неизвестно почему я вдруг рискнул отключить кислород и…

Мгновения не прошло, а я уже дышал носом. Выяснилось, что кислорода поступает вполне достаточно. Откуда вот только он взялся здесь? Для науки печальное откровение, для меня – лучше не бывает. Таким образом, еще одна астрономическая теория разлетелась вдребезги. Подобно маяку в кромешной тьме, во мне зажглась надежда. И главное, перестало печь и жечь. Никто больше не включал непра-правильный огонь, не ставил этот огромный горчичник…

Продолжая плавно опускаться, я вдруг заметил внизу то самое, рыжее, но уже блеклое, матовое, какое-то будто размазанное по воздуху свечение. Только уже не огонь, нет, не огонь. Что бы это было? Не знаю. Солнечный свет снизу исходить не мог, к тому же в этом полушарии сейчас была ночь. Естественно, у меня возникли самые необычные догадки. Может быть, это светилась сама раскаленная планета? Но тогда жар, исходящий от нее, давно бы уже меня испепелил. Нет, не то. Затем я решил, будто видел свет, отраженный от облаков, освещаемых Солнцем. Но тогда светились бы и облака надо мной, чего тоже не происходило.

У меня оставался единственный ответ. К нему и должен был прийти цивилизованный сын Земли. Будучи довольно образованным человеком, выходцем из мира с высокоразвитой наукой и техникой, лениво посещавшим занятия в школе и выбравшимся в вольный полет разума благодаря нескольким чудесным обстоятельствам, одним из которых была моя жажда все узнать самому, отказавшись от догм, я приписал источник этого свечения проявлениям деятельности высшего разума. Вот такой я был неисправимый идеалист.

Понимаете, как просто. Вот так взял – и приписал. Смог объяснить происхождение слабого свечения только тем, что от нижних слоев этого супа из облаков отражался искусственный свет, созданный на поверхности этой планеты разумными существами. Огнями хорошо освещенных квартир, люрексом магистралей, прожекторами звездных портов. Вот представьте, куда меня понесло…