Abby Geni

THE WILDLANDS

Copyright © 2018 by Abby Geni

© И. Новоселецкая, перевод на русский язык, 2025

© Издание на русском языке, оформление.

ТОО «Издательство «Фолиант», 2025

* * *

Посвящается моим родителям

Пролог

Я не слышала воя сирены. Не слышала, как поднявшийся ветер ломал сучья деревьев и швырял ветки на крышу нашего дома. Не слышала мычания коров в поле и тревожного ржания лошадей, нервно бивших копытами. Я спала. После обеда, в весенний субботний день, много лет назад.

К тому времени, когда сестра разбудила меня, небо уже приобрело зеленый оттенок. Это первое, на что я обратила внимание, сонно моргая и зевая. Дарлин сдернула с меня одеяло. Мне тогда было всего шесть лет, совсем еще малышка. Поэтому Дарлин перекинула меня, потную после сна, через плечо и бегом понесла по коридору. Подскакивая на ее спине, я глянула в окно и увидела, что небо Оклахомы окрасилось в необычный цвет. Цвет запотевшего нефрита. Горохового супа. Мха на камне.

Дарлин сгрузила меня на диван и снова помчалась наверх. С минуту я сидела, будто оглушенная. В доме и во дворе царила суматоха. Вся моя семья носилась туда-сюда – нескончаемый топот, несмолкающие голоса. Везде был включен свет. Лил дождь, но не такой, как обычно. То хлестал, заливая окно и дверь, то внезапно прекращался, и тогда наступала неестественная, жуткая тишина. Мимо, тряся животом, протрусил запыхавшийся отец. В руках у него была коробка, которая отзывалась клацаньем на каждый шаг, когда он неуклюже спускался по лестнице в подвал.

Я встала с дивана, прошла к окну, раздвинула занавески. В воздухе мельтешили бело-коричневые крапины – бумага, листья, мусор. Казалось, ветер подхватывал с земли что ни попадя и снова бросал, словно ребенок, выбирающий игрушку. Я пыталась осмыслить происходящее. С верхнего этажа доносились громкие пронзительные крики. Это горланили Такер и Джейн. Насколько я могла понять, они соглашались друг с другом, только уж больно сердито.

На оконном стекле оседали в мозаичном порядке дождевые капли. Я увидела, как большой дуб клонится, словно в молитве. Мимо окна промелькнула птица, задом наперед – клюв смотрит не в ту сторону, шея вытянута, все мышцы напряжены. Я едва не рассмеялась при виде такого зрелища. У птицы не получалось лететь вперед, она даже развернуться не могла в нужном направлении. Перья взъерошены, торчат под острыми углами, клюв раззявлен. Она безвольно трепыхалась на ветру, гнавшем ее куда-то, словно стремнина – палку.

Из подвала вылез папа. Его восковое лицо лоснилось от пота.

– Две минуты! – заорал он во все горло, взглянув на наручные часы. – Ни секундой больше!

Папа ринулся на улицу через черный ход, так сильно хлопнув дверью, что дом содрогнулся. Потом наступило безмолвие. Какое-то мгновение я не слышала ничего, кроме завывания ветра.

Я прижала ладонь к стеклу. Небо быстро темнело, словно в облака плеснули чернил. У забора громоздились беспорядочной кучей наши садовые стулья. Двор не был похож на тот, где я играла вчера. Его усеивали полиэтиленовые пакеты, обрывки грязной бумаги, чужой мусор. На траве валялись сучья. Мои игрушки исчезли: ни обруча, ни фрисби, ни теннисной ракетки. Переливчатая пелена дождя скрывала амбар и загон для коров.

Наша ферма занимала несколько акров. Прищурившись, я пыталась увидеть некий порядок в хаосе мусора и дождевых струй. Это было непросто, а тут еще деревья грозно, со стоном раскачивались, заслоняя обзор. Вдалеке жались к земле коровы – серебристые силуэты на мокрой траве. Это настораживало. О коровах я знала много, поскольку постоянно вертелась возле них, гладила мясистые шеи, слушала, как они жуют, отгоняя мух хвостами и следя за каждым моим движением. Я кормила их, поднося к мордам пучки травы на раскрытой ладони, чтобы они не покарябали ее своими большими зубами. Коровы обдавали мою руку горячим молочным дыханием, облизывали ее шершавыми, как наждак, языками. Они целыми днями паслись в поле, мычали, переговариваясь друг с другом. К земле коровы припадали только в случае какой-то беды – засухи, чрезмерной жары, надвигающейся бури.

Остальных животных я не видела. Лошади, наверное, находились в амбаре, где им ничто не угрожало. У нас их было три: старый серый конь, норовистая кобыла и игривый пони гнедой масти с бронзовым отливом. Обычно пони после обеда резвился в траве – высоко вскидывая передние ноги, выгибал стройное туловище в прыжке, словно мог бы преодолеть земное притяжение и улететь на крыльях ветра. Мой брат Такер имел особый подход к лошадям. Приближаясь к какой-нибудь из них, гладил ее бок, что-то нашептывал. Лошадь замирала, навострив уши, будто внимала каждому его слову, тыкалась в него мордой так, что их дыхание смешивалось.

Снова примчалась Дарлин. Она раскраснелась, челка ее растрепалась, вздымалась надо лбом, словно пар. Сестра забегала по гостиной, собирая фотографии нашей мамы. Их было штук пять, все в красивых рамках. На той, что занимала место на камине, мама стояла, освещенная солнцем, в поле с цветами. На фото с журнального столика мама сидела верхом на нашем сером жеребце и смеялась, нацелив палец на объектив. На снимке с приставного столика мама позировала в незнакомом мне лесу вместе с черной собакой, которую вживую я никогда не видела. Дарлин сгребла все фотографии в охапку. Я хотела кое о чем спросить у нее, но она уже выскочила из комнаты и бегом бросилась в подвал.

Я отвернулась к окну. Футах в тридцати передо мной внезапно промелькнул теленок – выскочил откуда-то из-за дерева и исчез в кустах. В стаде недавно родились несколько телят. Какой из них это был? А как там куры в своем тесном курятнике? И где нашел укрытие наш козлик – робкий, пугливый, с шерстью пушистой, как сладкая вата?

На мой затылок легла чья-то рука. Рядом стоял брат.

– Небо позеленело, – проронила я.

– Знаю.

– Коровы встревожены.

Такер опустился передо мной на корточки, и теперь его лицо находилось на уровне моих глаз. Ему было семнадцать. Жилистый, мускулистый, ловкий парень с волнистыми волосами, собранными на затылке в хвостик, он никогда не делал лишних движений.

– Ты понимаешь, что происходит? – спросил Такер, взяв меня за плечи.

– Нет.

– Помнишь укрытие от торнадо в подвале?

– Да.

– Сейчас мы пойдем туда, – сказал он.

Потом я услышала крик – панический жуткий вопль. Его донес к нам ветер. Мы с Такером оба посмотрели на улицу. Ужасающий страдальческий крик не прекращался. Я склонила набок голову, пытаясь определить источник этого звука.

– Лошади, – произнес Такер.

– Что?

– Они в амбаре. Я запер их там… – Он умолк на полуслове, нахмурившись. – Говорили же, что это обычная гроза. Про торнадо в новостях сообщили всего пару минут назад. Я сказал папе…

Его голос сорвался. Такер был бледен как полотно, лишь на каждой щеке проступало по одному ярко-розовому пятну в форме треугольника.

Душераздирающее ржание вдалеке не прекращалось. Я вдруг подумала, что истошный крик перепуганного животного неузнаваем. По нему невозможно определить ни род, ни вид, ни размеры существа, которое его издает. То ли женщина голосит, то ли птица верещит, то ли койот заходится воем.

Сзади нас послышалось шарканье. Появилась Джейн. Она спускалась по лестнице с перекинутой через плечо громоздкой набитой сумкой. Плотная, крепкая, со светлой косой, для своих одиннадцати лет она была слишком рослой. Обычно уравновешенная, собранная, сегодня она морщила лоб и руки ее заметно дрожали от напряжения. Даже волосы были растрепаны: золотистые пряди то и дело падали на лицо.

– Иди сюда. Помоги! – отрывисто бросила она брату.

Такер поспешил к ней на подмогу. Джейн оступилась и, наверное, кубарем пролетела бы оставшиеся ступеньки, но брат вовремя поймал ее под локоть. Вдвоем они неуклюже взяли за ручки тяжелую сумку и поволокли в подвал. Я услышала, как открылась дверь. Их голоса стали удаляться и вскоре стихли.

Я придвинулась ближе к окну. Зонтик на террасе раскачивался. В плохую погоду отец обычно складывал его и крепко завязывал. В ясные дни выцветший купол в красно-желтую полоску был раскрыт; стержень, на котором он держался, потемнел от времени, приобрел тусклый черный цвет. Сегодня папа забыл его сложить: должно быть, сильного ненастья никто не ожидал. Прямо на моих глазах зонтик начал крутиться, вращаться на одном месте, сверкая двухцветными полосами. Подставка под ним запрыгала, с лязгом ударяясь о пол террасы. Один раз подскочила, второй, и зонтик взмыл в небо, как НЛО. Я провожала его взглядом, раскрыв рот. Стояла, сцепив руки, таращилась и пыталась понять.

Что такое торнадо, я, конечно, знала. Я жила в Оклахоме и с малых лет слышала предупреждения о приближении разрушительных вихрей. Наш маленький городок Мерси находился в самом центре «аллеи торнадо»^[1]. Я помогала папе обустраивать бункер в подвале – носила туда консервы и батарейки. Выслушивала его лекции о надежном прочном укрытии: оно должно полностью находиться под землей и иметь крепкие бетонные стены не менее фута толщиной. Я принимала участие в учениях на случай торнадо: вместе с другими детьми сидела, скорчившись у стены, и ждала, когда учитель свистнет в свисток и сообщит, что воображаемая угроза миновала.

Но полученный опыт не подготовил меня к тому, что происходило сейчас. Поднялся рев. Мимо окна просвистела тряпка – может, чья-то рубашка, сорванная с бельевой веревки. В воздухе летали какие-то обрывки и обломки. Лошади затихли, или же их ржание потонуло в реве ветра.

Коровы в поле поднялись с земли и стали испуганно кружить по огороженному пастбищу; телята трусили позади них. Верные своей стадной природе, они бежали не за вожаком – такового среди них не было, – а все вместе, гуртом, подчиняясь инстинкту самосохранения. Ритмично двигая лопатками, задевая друг друга могучими боками, коровы неслись все быстрее и быстрее, прибавляя скорость на каждом витке. Спасения нигде не было, но они все равно бежали.

Облачный слой постепенно менял форму. Я увидела движение, извив. Один пушистый завиток отделился от остальных. Дымчатый палец выгнулся, вытянулся вниз. В углу неба что-то сверкнуло. Я подумала, что это наш зонтик издалека помахал нам на прощание. Мимо окна пролетела птица, на этот раз вверх тормашками. У самого горизонта шелковистые облака разверзлись, и в образовавшуюся дыру сверху на землю посыпался пепел. Серый столб. Танцующий столб.

Казалось, это какой-то магический трюк: торнадо словно заставил себя материализоваться из пустоты. Громкое завывание ветра, жалившее уши, зазвучало по-другому, обрело новый ритм, своеобразную пульсацию. Воронкообразное облако текло вниз, как вода, по некоему воздушному руслу, невидимому человеческому глазу. Тонкая струйка извивалась, меняла направление, медленно, но верно лилась на землю. Над горизонтом облако на мгновение зависло, прекратив движение.

Я так и не увидела, как оно коснулось земли. Чьи-то руки грубо оторвали меня от пола. Такер схватил меня в охапку, как футбольный мяч, и, не обращая внимания на мой крик, побежал вместе со мной к лестнице в подвал.

Все остальные тоже бежали один за другим, вся моя семья. Прижатая к плечу Такера, я увидела сзади Дарлин – глаза вытаращены, рот раскрыт в беззвучном крике. Джейн трусила с выражением солдатской решимости на лице. Одета она была странно: старые джинсы с пятном от краски на колене, рубашка шиворот-навыворот и лишь один носок. Только теперь я заметила, что волосы у нее мокрые. Возможно, она принимала душ, когда взвыла сирена, вот и натянула на себя то, что оказалось под рукой.

Мы быстро спускались по лестнице, летели, будто птицы. Я попыталась принять более удобное положение на руках у Такера, но это было бесполезно. Он держал меня, как в тисках. Я не могла издать ни звука. В подвале было темно, всюду плесень, паутина. Емкости для хранения разных материалов, старый нерабочий холодильник, мамин велосипед – покрытый пылью, со спущенными колесами, поскольку на нем давно никто не ездил. Половину пространства занимал папин верстак. На нем – ящик с инструментами, ножовка, незаконченные деревянные изделия: папа любил мастерить, но свои начинания редко доводил до ума. К стене была прислонена доска, усеянная погнутыми гвоздями. Недоделанный кукольный домик для Джейн стоял на верстаке всегда, сколько я помню. Комнаты разные по размеру, все сооружение кренится на одну сторону – вот-вот завалится. Джейн перестала играть в куклы как раз в то время, когда папа мастерил для нее этот домик.

Такер первым добрался до убежища. Дарлин наступала ему на пятки. Брат впихнул меня в бункер. Я обо что-то ударилась виском, из глаз посыпались искры. Было темно, но я поняла, что сижу на скамье. В голове звенело: должно быть, я ушиблась о полку, на которой стояли консервы. Все кричали. Дарлин пересчитывала нас по головам, громко называя имена.

– Такер, Джейн и Кора. Такер, Джейн и Кора, – снова и снова повторяла она, словно декламировала детский стишок.

Брат пытался найти выключатель, вслух комментируя свои движения:

– Налево… так… вот здесь…

Холодные руки Джейн крепко обхватили меня, будто это гарантировало ей безопасность.

Зажегся свет. Тусклые стены. Низкий потолок. Ряды коробок и бутылки воды. Такер закрыл дверь, и наступила тишина. Тут было тесно; полки отбрасывали густую тень. Стоя посередине помещения, Дарлин раскинула в стороны руки, потрогала каждого из нас, словно ей недостаточно было видеть, что мы здесь, рядом, а требовалось убедиться в этом путем физического контакта.

Отца среди нас не было.

Мы это сообразили лишь через несколько секунд. Я все еще оглядывала бункер: в углу – рюкзак Джейн, на полу – стопка маминых фото, на скамейке рядом со мной – мобильный телефон с зарядкой Такера. Пахло потом, духами и грозой, имевшей особенный, медно-мускусный запах.

– Где он? – спросила Дарлин.

– Я схожу за ним.

Такер взялся за дверную ручку. Дарлин среагировала так быстро, что я даже не успела ничего понять. В мгновение ока она оттолкнула брата от двери, а сама встала перед ней и сложила на груди руки.

– Отсюда никто не выйдет, – заявила она.

– Господи помилуй! – воскликнул Такер. – Папа же…

– Нет, – отрезала Дарлин. – Он сейчас придет. С минуты на минуту.

– А что, если…

– От нас теперь ничего не зависит, – перебила она и оскалилась, как дикая кошка.

Такер шагнул к ней. В ответ она прижалась спиной к двери, вдавившись ногами в пол, – шея напряжена, пальцы полускрючены. Словно приготовилась дать бой.

– Может, папа ранен, – тихо произнес Такер. – Может, ему нужна помощь.

– Может быть, – согласилась Дарлин.

– Ну, пожалуйста…

Подушечкой ладони она потерла уголок глаза, но с места не сдвинулась. Лампочка на потолке замигала. Джейн крепко обнимала меня, фактически посадив к себе на колени. Такер топтался в нерешительности посреди каморки. С лица брата не сходило вызывающее выражение, но, судя по его позе, он отказался от борьбы. В конце концов, Дарлин была самой старшей из нас. Такер беспомощно топнул ногой и, по-юношески порывистый, бухнулся на скамью.