Культурно-генетические революции

Описанные случаи генетической эволюции под воздействием культуры – три лучше всего задокументированных примера, оказавшихся в нашем распоряжении, однако есть все причины полагать, что это лишь верхушка айсберга. Эволюционный биолог Кевин Лаланд и его коллеги уже нащупали свыше ста генов, которые, судя по анализу генома, скорее всего, подверглись отбору и имеют культурное происхождение – по крайней мере, такая версия правдоподобна. Эти гены влияют на широчайший диапазон признаков, от сухой ушной серы и невосприимчивости к малярии до особенностей развития скелета и переваривания растительных ядов¹³. Для нас важно, что все эти случаи иллюстрируют следующие тезисы.

1. Культура может оказывать мощное воздействие на гены, направляя генетическую эволюцию. Генетически-культурные пакеты возникают и распространяются очень быстро, как было с питьем молока, голубыми глазами и отвращением к пьянству.

2. В сущности, давление отбора, создаваемое культурой, – едва ли не самое мощное в природе, и сильные генетические изменения происходят за десятки тысяч лет. Культурно-генетическая эволюция может идти поразительно быстро.

3. Мы можем указать на конкретные гены в конкретных хромосомах, а иногда даже на то, какое именно основание изменилось. Гены, когда‐то гипотетические, теперь выявлены точно.

4. Когда культурная эволюция создает давление отбора, естественный отбор часто находит несколько разных генетических вариантов, чтобы решить соответствующую задачу, и благоприятствует им.

5. Однако иногда культурная эволюция отнимает силу у естественного отбора, как мы видели на примере популяций, быстро разработавших технологию изготовления сыра и йогурта.

У вышеприведенных примеров есть одна особенность: все они вызваны появлением того или иного источника пищи в результате возникновения земледелия и одомашнивания животных. Вдруг эта крупная революция в человеческой истории – уникальное событие и нам нельзя делать на ее основе никаких общих выводов? С моей точки зрения, все наоборот: так уж вышло, что сельскохозяйственная революция произошла в удачный для изучения период, поэтому нам проще распознать ее причинно-следственное воздействие на наш геном. Со времен промышленной революции прошло слишком мало времени, а остальные революции, предшествовавшие производству пищи, гораздо древнее, поэтому их труднее изучать. Тем не менее есть все причины полагать, что эти революции имели место – революция огня и кулинарии, революция метательного оружия, революция речи и языка и многие другие. И, как вы убедитесь в следующих главах, революции, вызванные технологическими нововведениями, вероятно, подкреплялись революциями в социальной организации и институтах. Сельскохозяйственная революция просто попала в хронологическую зону наилучшего восприятия для современной науки.

В качестве иллюстрации рассмотрим ген AMY1. У шимпанзе две копии этого гена, а у людей их в среднем шесть. Этот ген кодирует белок амилазу, который содержится в слюне и участвует в расщеплении крахмала. Дополнительные копии означают, что слюна человека содержит в среднем в шесть – восемь раз больше амилазы, чем слюна шимпанзе. При прочих равных условиях это означает, что мы перевариваем крахмал лучше, чем шимпанзе. Поэтому, победив шимпанзе в марафоне, вызовите его на состязания по перевариванию картошки.

Однако у представителей разных человеческих популяций разное число копий AMY1. Популяции, в чей рацион давно входит много крахмалистой пищи, имеют в среднем 6,5–7 копий. Племя хадза, африканские охотники-собиратели, обитающие в лесных участках саванны и питающиеся крахмалистыми кореньями и клубнями, обладает самым большим числом копий этого гена – в среднем почти 7, а у некоторых хадза их целых 15. Не очень далеко отстают от них американцы европейского происхождения и японцы – у них 6,8 и 6,6 копий соответственно. Напротив, у популяций, которые давно придерживаются рациона с низким содержанием крахмала, копий всего около 5,5. В их число входят другие африканские охотники-собиратели, живущие в тропических лесах бассейна Конго, и скотоводы из Африки и Центральной Азии, которые питаются в основном сочетанием мяса, крови, рыбы, плодов, насекомых, семян и меда¹⁴.

Эти различия, скорее всего, часть длительной и запутанной эволюционной истории, и зародились они, когда наши предки стали всерьез полагаться на подземные части растений – корни и клубни; это случилось более миллиона лет назад. Однако в дальнейшем на степень зависимости популяций от крахмала влияло сочетание экологии и культурной эволюции, в том числе приемы, предпочтения, технологии и ноу-хау разных популяций. Как мы убедились на приведенных примерах, даже если группы живут относительно близко, в похожих экологических условиях, у них может быть разное количество генов AMY1, потому что они работают с разными экономическими пакетами.

Кроме того, есть указания, что на наш геном воздействуют и культурно предписанные формы социальной организации. Это важно, поскольку некоторые исследователи утверждали, что формы социальной организации, созданные культурной эволюцией, слишком слабы и нестабильны, чтобы влиять на наши гены. Один из значимых аспектов социальной организации человечества – это так называемое брачное поселение, как говорят антропологи. Во многих человеческих обществах, особенно до последнего времени, местные нормы требовали, чтобы молодожены отправлялись жить либо к семье мужа, либо к семье жены. Первый вариант называется патрилокальный брак, второй – матрилокальный. Хироки Оота и его коллеги работали в трех патрилокальных и трех матрилокальных земледельческих популяциях в Северном Таиланде и изучили вариации в митохондриальной ДНК и Y-хромосоме местных жителей. Митохондриальную ДНК и сыновья, и дочери получают от матери, и только от нее. Сыновья получают Y-хромосому от отца, а у дочерей ее просто нет. Если социальная организация настолько стабильна, что влияет на геном, в патрилокальных сообществах должно быть относительно мало вариаций в Y-хромосоме по сравнению с митохондриальной ДНК, поскольку сыновья всегда остаются с отцами. Подобным же образом, поскольку дочери остаются с матерями, матрилокальные сообщества должны проявлять противоположную закономерность: мало вариаций в митохондриальной ДНК и больше – в Y-хромосоме. Именно это и обнаружила рабочая группа Ооты, показав, что возникшие в ходе культурной эволюции социальные нормы формируют геном¹⁵.

В целом культурная эволюция способна оказывать – и оказывала – мощное влияние на человеческий геном в самых разных важных аспектах. Как мы узнали из главы 5, генетически-культурное эволюционное взаимодействие уходит корнями в глубь истории нашего вида, когда культурно передаваемые сведения об огне, емкостях для воды, чтении следов и метательном оружии оказались в числе главных направлений отбора, способствовавшего определенным особенностям нашей анатомии и физиологии. А теперь я покажу, как культура создала давление отбора на гены, влияющие на нашу психологию и социальность. В главе 7 мы сделаем еще один шаг к пониманию того, как тонко и хитроумно культурная эволюция создает адаптации, когда сами носители культуры об этом и не подозревают.

Генетика и расы

Прежде чем двинуться дальше, стоит остановиться на вопросе генетики и рас. Антропологи давно утверждают, что раса – понятие не биологическое. Мы имеем в виду, что расовые категории, которые исторически создали европейцы – расы европеоидов, негроидов и монголоидов, – ничего не говорят о генетике и не содержат практически никакой полезной генетической информации, помимо некоторых сведений о паттернах миграции древних народов¹⁶. Подробное исследование генома, в том числе труды, о которых здесь уже говорилось, это лишь подтверждает. Как мы видели, на гены цвета кожи сильно влияет сочетание ультрафиолета и рациона, поскольку от них зависят витамин D и фолиевая кислота. А значит, народы Новой Гвинеи и Африки одинаково темнокожие, хотя находятся на противоположных ветвях генеалогического древа нашего вида. А очень светлокожие европейцы появились в ходе эволюции недавно, в основном в результате земледелия в высоких широтах. Другие гены распределяются совсем иначе по понятным причинам. Например, мы убедились, что гены переносимости лактозы распространены среди коренного населения Британии и в некоторых группах африканцев, в умеренном количестве присутствуют у жителей Восточной Европы и Ближнего Востока, а среди остальных африканских групп и многих азиатских популяций встречаются крайне редко. Подобным образом гены амилазы больше распространены у японцев, американцев европейского происхождения и танзанийских охотников-собирателей, но реже встречаются у охотников-собирателей Конго и скотоводов как в Танзании, так и в Центральной Азии. Что говорит нам расовая теория об этих генетических различиях?

Ничего. Традиционные расовые категории ровным счетом ничего не сообщают нам об этих важных вариациях. Более того, процессы, которые я описал, делают классические расовые категории еще менее информативными, поскольку идут разнообразно и несогласованно в пределах одной расы, отчего локальные группы становятся меньше похожими друг на друга (например, африканцы, переносящие и не переносящие лактозу), а расы с разных континентов – более похожими (например, гены амилазы у японцев и американцев). Современные данные указывают, что естественный отбор действует по‐разному в масштабах гораздо меньше расы и одновременно на разных континентах.

Более того, из иллюстраций 6.1 и 6.2 ясно, что даже применение категорий, как расовых, так и любых других, часто искажает картину. Генетическое распределение на этих картах имеет вид континуума, и о четких границах лучше забыть. В целом традиционные расовые категории охватывают всего около 7 % общей наследственной изменчивости у нашего вида, что показывает, что расы – это отнюдь не подвиды, как у шимпанзе¹⁷. Учитывая наше глобальное распространение и разнообразие среды обитания, генетическая изменчивость нашего вида, можно сказать, не так уж и велика. Разумеется, это неудивительно, если вспомнить, что культурная эволюция не только подталкивает генетическую, но может и препятствовать генетическим изменениям, если слишком быстро генерирует культурные адаптации, о которых пойдет речь в главе 7¹⁸.

По веским историческим причинам научные и эволюционные исследования наследственной изменчивости людей, особенно когда речь идет о генетических различиях между популяциями, для многих вопрос чувствительный. В прошлом веке псевдонаучные попытки формализовать народные представления о расе применялись для обоснования насилия, притеснений и даже геноцида. Однако две стремительно развивающиеся области исследований должны (несколько) развеять опасения по поводу возвращения псевдонаучного расизма. Во-первых, новые данные о генетической изменчивости у человека, полученные при изучении конкретных генов, не оставляют камня на камне от устарелых расовых теорий, как показывают вышеприведенные примеры. Лучшее противоядие от псевдонауки – настоящая наука. Во-вторых, психологически ориентированные исследователи все лучше понимают, почему люди так склонны объединять себе подобных в группы, навешивать на них ярлыки и приписывать им стереотипы и как они это делают. Как вы узнаете из главы 11, расовые и этнические категории возникают, когда культурная эволюция задействует универсальную племенную психологию человека, чтобы придать определенные черты социальному миру. Хотя эти категории обычно не основаны на существенных генетических различиях, они усваиваются бессознательно и могут влиять на восприятие, машинальные интуитивные решения и быстрые суждения. Мы все больше понимаем, в чем корень предубеждений и к каким последствиям это приводит для нашего здоровья, образования, экономики, конфликтов и общественной жизни¹⁹. Нам нужно делать больший упор на научные эволюционные исследования генов, культуры, этнической и расовой принадлежности – больший, а не меньший.

Такие исследования и дальше будут способствовать распространению нового социального конструкта – представления, что все люди на свете, а возможно, и некоторые другие виды от природы наделены неотчуждаемыми правами, которые мы называем правами человека. Что бы мы ни узнали нового о генах, биологии и культуре, ничто не в силах лишить человека этих прав.

Глава 7
О происхождении веры

Маниока (тапиока, кассава), одна из основных сельскохозяйственных культур в мире, – высокопродуктивное растение, дающее крахмалистые клубни, благодаря которому относительно плотным популяциям удалось заселить засушливые тропические регионы. Я питался ей и в Амазонии, и на южнотихоокеанских островах. Она вкусная и сытная. Однако в зависимости от сорта маниоки и от местных экологических условий клубни могут содержать много цианогенных гликозидов, которые при употреблении маниоки в пищу производят ядовитую синильную кислоту. Если есть маниоку в необработанном виде, она способна вызвать как острое, так и хроническое отравление цианидами. Хроническое отравление проявляется лишь постепенно, после многих лет питания маниокой, на вкус совершенно нормальной; оно особенно коварно и приводит к неврологическим расстройствам, нарушениям развития, параличу конечностей, нарушениям работы щитовидной железы (зобу) и подавлению иммунитета. Эти сорта маниоки, так называемые горькие, дают обильные урожаи даже на неплодородной почве и в экологически маргинальной обстановке, отчасти благодаря тому, что синильная кислота защищает их от насекомых и других вредителей¹.

В Северной и Южной Америке, где маниоку впервые начали окультуривать, сообщества, выращивавшие горькие сорта тысячелетиями, часто не выказывают никаких симптомов хронического отравления синильной кислотой. Например, в Колумбийской Амазонии индейцы тукано применяют многоступенчатый и многодневный метод обработки маниоки: клубни скоблят, растирают и, наконец, вымачивают, чтобы разделить клетчатку, крахмал и сок. После разделения сок кипятят и готовят из него напиток, а клетчатку и крахмал оставляют еще на два дня, после чего их можно печь и есть. На илл. 7.1. показан процент содержания цианогенных веществ в соке, клетчатке и крахмале, остающийся после каждого из основных этапов переработки².

Илл. 7.1. Воздействие каждого из основных шагов метода обработки маниоки у тукано. Указан процент от содержания в сыром клубне

Подобные методы переработки необходимы для жизни во многих частях Амазонии, где другие культуры трудно выращивать и они часто оказываются непродуктивными. Однако, несмотря на полезность метода обезвреживания маниоки, его едва ли можно было разработать в одиночку. Рассмотрим положение дел с точки зрения детей и подростков, которые учатся этим методам. Вряд ли они хотя бы раз в жизни видели, как выглядит отравление синильной кислотой, поскольку методы работают. И даже если обработка не дала нужных результатов и в племени были бы распространены случаи зоба (раздутой шеи) или неврологических нарушений, все равно трудно было бы распознать связь между хроническими болезнями и употреблением в пищу маниоки. Большинство годами ели бы маниоку безо всяких видимых последствий. Сорта с низким содержанием синильной кислоты обычно варят, однако для горьких сортов одной варки недостаточно, чтобы предотвратить хроническое отравление. При этом варка убирает или снижает горечь и предотвращает острые симптомы (диарею, рвоту, боли в животе). Поэтому, если человек поступает так, как велит здравый смысл, и просто варит маниоку с высоким содержанием синильной кислоты, сложится впечатление, будто все нормально. А поскольку многоступенчатая обработка маниоки – занятие долгое, трудное и скучное, придерживаться традиции, безусловно, представляется противоречащим интуиции. На обезвреживание маниоки женщины тукано тратят примерно четверть своего дня, так что в краткосрочной перспективе это весьма затратный метод³.

Теперь задумаемся, что будет, если какая‐нибудь самоуверенная мать семейства из племени тукано решит исключить из обработки горькой маниоки все этапы, которые представляются ей лишними. Она критически рассмотрит процедуру, которую передали ей поколения предков, и заключит, что цель процедуры – избавиться от горечи. Потом поэкспериментирует с альтернативными процедурами – исключит некоторые этапы, отнимающие особенно много времени и сил. Обнаружит, что более короткий и значительно менее трудоемкий процесс тоже позволяет убрать горечь. Перейдя на такой более легкий протокол, эта женщина освободит себе время на другие занятия вроде заботы о детях. Разумеется, через несколько лет, а может быть, и десятилетий у членов ее семьи появятся симптомы хронического отравления синильной кислотой⁴.

Таким образом, нежелание этой женщины принять на веру методы, перешедшие к ней от предыдущих поколений, приведет к болезням и безвременной смерти ее родных. Здесь индивидуальное обучение бессмысленно, а интуиция лишь вводит в заблуждение. А все дело в том, что этапы этой процедуры причинно-непрозрачны: человек не может самостоятельно распознать и оценить все их функции, взаимодействие и важность. Причинная непрозрачность многих культурных адаптаций оказала огромное влияние на нашу психологию.

Но постойте. Может быть, я неправ насчет обработки маниоки. Возможно, все‐таки не очень сложно разобраться, зачем нужны все этапы обезвреживания маниоки, даже в одиночку. К счастью, история знает прецедент.