Куда только не ранен. Но ведь не жаловаться же, в самом деле!
– Парочка ушибов. Ерунда, в общем. Скажи маме, чтоб не нервничала.
Джек услышал на дальнем фоне ее неразборчивую, взволнованную речь.
– Мама советует тебе посетить доктора Джанса. Записать тебя на прием?
Он уже и забыл, когда обследовался. Изо всех сил старался забыть мучения юных лет, но ежегодные диспансеризации напоминали ему об этом. Джек печально опустил голову, но тут снова вмешалась Рей:
– Джек, на прошлой неделе звонили Сандерсоны.
У него упало сердце, к горлу подступил ком. Брент Сандерсон. Джек выжил, потому что погиб Брент. Как с этим жить? Постоянные мысли о том, что он живет чужой жизнью – и единственное оправдание – прожить ее не зря.
– Через шесть недель будет семнадцать лет со дня операции. Брент погиб в семнадцать. – Голос Рей дрожал.
Не нужно было говорить об этом. Джек прекрасно помнит. Им обоим было семнадцать, когда они поменялись сердцами.
– Они хотят устроить вечер памяти. Пригласили нас. И тебя. Мы пообещали прийти. Я сказала, что поговорю с тобой.
Джек тяжело вздохнул, уткнувшись в подушку. Он изо всех сил старался не думать о Бренте, жить дальше, двигаться вперед, но прошлое оказалось сильнее. Джек многое бы отдал, чтобы не идти на этот вечер.
– Весьма любезно с их стороны, но лучше бы мне там не появляться.
– Как ты можешь так говорить?
– Ты думаешь, им приятно будет видеть меня живым и здоровым, прекрасно осознавая, что их сын уже семнадцать лет в могиле?
Они подарили ему сердце сына. Он, как мог, старался облегчить их муки. Это исключало любое общение.
– Они не такие. Они хотят встретиться с тобой. Ты годами откладывал встречу!
– Я не откладывал. Так получалось.
– Я не ошибусь, если скажу, что тебе самому это неприятно, – заключила Рей.
Умная женщина его мать.
– Мам, я постараюсь прийти. Подумаю над этим, когда снова буду в Штатах.
– Ты не в Штатах? – взвизгнула Рей. – Где ты вообще?
Джек скрипнул зубами.
– Твое сюсюканье меня бесит!
– А меня бесит твоя работа! Как ты после такой борьбы за жизнь вообще можешь рисковать?
– Глупо зря прожить жизнь, доставшуюся так нелегко! Я хочу играть с судьбой в русскую рулетку, а ты мечтаешь, чтобы я сидел на одном месте да еще, чего доброго, женился и наплодил детишек! Я ничего не забыл?
– Нет, – проворчала Рей, – но я говорила намного убедительнее.
– Убедительное нытье остается нытьем. Но я все равно тебя люблю, старая ты ворчунья.
– Гадкий мальчишка!
– Пока, мам. – И Джек отсоединился, со злостью швырнув мобильник на подоконник.
Почему родители считают вину и страх мотивом его безбашенного образа жизни? Так и есть. Ну конечно, так и есть. Чем это плохо? Они не понимали, возможно, он сам не мог им объяснить, но именно монотонная, унылая рутина стала бы для него медленной смертью. В четырнадцать из неугомонного, жизнерадостного подростка он превратился в ходячего мертвеца, бледную тень. Большую часть времени проводил в больницах, остальное дома. Не жил, а существовал в те годы. Будь у него возможность вернуться к активной жизни, с какой радостью он ухватился бы за этот шанс! Он хотел все увидеть и испытать. За себя и за Брента.
Любая привязанность – к дому, городу, человеку – стала бы для него адом. Родители хотели, чтобы сын остепенился, но он понимал: ничто и никто не заставит его это сделать. Работать и двигаться вперед – вот что такое настоящая жизнь.
Джек погасил ночник и, разглядывая тени на потолке, старался не вспоминать прошлое. Любимая работа, как обычно, подкинула ему неожиданностей, он оказался в непривычном месте. Но он привык к этому. «Кроме того, знакомство с потрясающей дочерью Митчелла того стоит», – подумал он, закрывая глаза.
В следующую ночь, бессонно глядя в потолок, Джек слушал песню лягушек и трели сверчка за окном. Странное волнение наполняло душу, и он понял, что вряд ли уснет. Он поднялся, натянул джинсы и в темноте побрел к веранде. Сквозь открытые окна услышал шум волн, бьющихся о камни, и вдохнул звеняще-соленый воздух.
Услышав голос Элли, он опустил занавеску, высунулся в окно и увидел, как девушка поднимается на веранду. Она выглядела усталой. Голубой поварской халат был испачкан мукой. Джек взглянул на часы, да уж, возвращаться с работы в половине одиннадцатого – врагу не пожелаешь.
– Джинджер, моя жизнь – фильм ужасов.
Джинджер? Бабушка-ирландка, мать Митчелла?
– Мне просто необходима помощь мамы, но я не могу ее просить. Я по уши в работе, скоро конец месяца, денег нет, вдобавок нужно платить НДС. Мало того, здание булочной продано, надо переезжать, а некуда! В довершение всех бед твой чудесный сын подкинул мне гостя!
Да, она не очень-то рада его пребыванию здесь. Зато притворяется искусно.
– Нет, он-то ничего, – Элли продолжала вещать в трубку, опустившись в кресло. – Бывали и хуже.
Так вот какого она мнения о Джеке? Ничего? Придется над этим поработать.
Свободной рукой Элли полезла в сумку за ключами, но тут свежий ночной ветер разметал бумаги по веранде.
– Черт возьми! Извини, Джинджер, мне пора. Я тут кое-что уронила.
Она поднялась, запустила мобильником в спинку кресла и разразилась бурными ругательствами на арабском. Джек раскрыл рот от удивления, округляя глаза по мере того, как ругательства становились все изощреннее.
Джек решил помочь. Тихонько зайдя на веранду, стал собирать бумаги, разлетевшиеся по всему полу.
– Ты хотя бы догадываешься о значении этих слов? – спросил он, когда она на минутку остановилась перевести дыхание.
Элли непонимающе посмотрела на него:
– Осел, сын осла, дочь осла, ну и все в том же духе.
– Гм, ничего подобного. Сделай одолжение, не употребляй их при арабах, ладно?
Лицо Элли вытянулось.
– Это грубые ругательства, да?
Она сама ответила на свой вопрос.
– Я убью Митчелла! Он научил меня этим словам, когда я была маленькой.
Довольно типично для него с его своеобразным чувством юмора.
– Я так поняла, ты знаешь арабский?
– Ну да.
Способность к языкам он открыл в себе еще подростком. Тогда он ничем, кроме книг, не мог себя развлечь.
Элли посмотрела на него с интересом:
– А еще какие-нибудь языки знаешь?
– Немного китайский. Японский. Сейчас учу русский и дари.
– Дари? Что это?
– Также известный как фарси или афганский персидский. В Афганистане весьма полезен.
Элли была впечатлена.
– Поразительно!
Джек смущенно пожал плечами:
– Многие люди знают два-три языка.
– Но фарси, китайский, русский, с ума сойти. Я в этом плане безнадежна, на родном-то пишу с ошибками.
– Быть того не может.
– Не веришь, спроси у Митчелла. Как он бесился, проверяя мои диктанты! Но, с другой стороны, это ужасно. «Луг» и «лук», «плод» и «плот». У меня от этой ерунды голова болит.
– «Болит» и «болид», – продолжил Джек.
– Ну, уж это ты только что придумал! Что еще за «болид»?
– Метеор. Ярче, чем Венера.
– Боже мой, – изумилась Элли, – у меня дома профессор! Чем я это заслужила?
Польщенный Джек довольно улыбнулся:
– Жизнь полна трудностей.
– Это уж точно, – вздохнула Элли и снова упала в кресло.
Джек присел напротив на каменный выступ.
– Тяжелый день?
– Очень. Как бы тебе объяснить…
– Не надо ничего объяснять. Я слышал твой разговор с бабушкой.
– И много услышал?
– Достаточно. Ты устала, все достало, кто-то продал булочную. У тебя случались гости даже хуже меня.
Даже при бледном свете он заметил румянец на ее щеках.
– Извини, пожалуйста. Митчелл использует мой дом как отель. Дело совсем не в тебе.
– Правда?
Элли окинула его печальным взглядом:
– Правда. Меня раздражают не гости, а его отношение ко мне.
Джек понимающе кивнул:
– Да, у него смутные понятия о значении слова «нет».
– И вдобавок он двадцать восемь лет оттачивал на мне свое мастерство, – сказала Элли мрачно. – Так что, сам понимаешь, дело совсем не в тебе.
– Да понял я, Элли. Расслабься. – Джек улыбнулся. – И кстати, чтобы расслабиться. – Он зашел в дом, открыл бар, нашел штопор и вернулся на веранду с бутылкой вина и двумя бокалами. – Если кому и необходимо снять стресс, так это тебе.
– Если выпью, упаду. – Элли зевнула, прикрыв рот рукой.
– Пара бокалов никому не повредит. – Джек открыл вино и протянул ей бокал.
Элли сделала первый глоток.
– Мерло. Всю ночь могу его пить.
– А вот это может и повредить. – Немного помолчав, Джек снова стал серьезным. – Теперь расскажи, о чем вы говорили.
Элли посмотрела на Джека через стекло бокала. Босоногая, в коротком халате, она, без сомнения, представляла собой привлекательное зрелище.
– Ты не слишком ли любопытен?
– Я журналист. Это накладывает отпечаток. Говори.
Она попыталась возразить и не смогла. Ей нужно выговориться. Лучше уж рассказать все незнакомцу, который вскоре уедет. А кстати, когда он уезжает? Вот о чем она спросила.
Джек задумался.
– Пока не знаю. Ты не против, если я останусь еще на пару дней? Мне нравится твой дом, – добавил он. Бокал Элли замер на полпути ко рту.
– Ты хочешь остаться, потому что тебе нравится мой дом?
– Я здесь отдыхаю душой, если не думать о предстоящем обсуждении Митча. – Джек повел обнаженным плечом. – Казалось бы, такие яркие цвета, но они успокаивают. Мне нравится шум моря, шум ветра. Мне нравится здесь.
– Спасибо. – Элли сделала еще глоток.
Вот бы и она понравилась ему так же сильно, как ее дом, но глупо рассчитывать на что-то, если они общались всего пару часов. Да и вообще, глупо об этом думать. Элли уже не старшеклассница, чтобы грезить о мальчиках сутки напролет.
Джек подлил вина ей, затем себе. Указал на этикетку:
– Отличное вино. Может, устроить себе экскурсию по винограднику с дегустацией?
– Это старое мерло. Мой друг Люк – владелец винзавода, а его невеста Джесс – рекламный агент моей булочной.
– Вот мы и вернулись к теме булочной. Продолжай. – Джек сидел на каменном выступе, скрестив ноги и прислонившись к деревянной балке.
Глядя в такие глаза, хотелось доверять ему, рассказать все.
Черт, этот парень умел разговорить собеседника. Элли улыбнулась:
– Эта булочная…
– Кому она принадлежит, кстати?
– Моей бабушке. Как ты успел заметить, «Пари» не только булочная, но также кондитерская и кофейня.
– Серьезный бизнес. Как вы управляетесь?
– Это моя забота. Пекари работают в две смены, выпечкой заведует моя подруга Мерри, я делаю торты для особых случаев, денежной стороной заведует моя мама. До недавнего времени мы великолепно справлялись.
– А что за торты для особых случаев? Свадебные?
– Не только. Вот, смотри!
Джек в изумлении уставился в экран ее мобильного.
– Элли, это потрясающе!
– Спасибо.
– Просто невероятно, торт выглядит в точности как туфля из крокодиловой кожи!
– Не просто туфля, а туфля от Кристиана Лабутэна.
– Кого?
– Знаменитый дизайнер обуви. Неужели не слышал?
– Я как-то больше по кроссовкам. – Джек отдал ей телефон. – И что пошло не так?
– Не то чтобы не так. Мерри ушла в декрет и вчера заявила, что продлит его.
– Прямо так и заявила?
Элли услышала недоверие в голосе Джека и быстро поправилась:
– Она попросила.
Джек нахмурился:
– А ты не смогла отказать?
– У меня не было выбора. Она может позволить себе не работать, а я не хочу заставлять ее.
– Ты. Не смогла. Отказать.
– Можно подумать, ты всегда отказываешь, когда не хочешь соглашаться, – рассердилась Элли.
– Возможно, и не всегда, но плясать под чужую дудку тоже не стану.
– Я не… – Элли попыталась возразить, но Джек видел ее насквозь.
Этот спор она не выиграет, потому что он прав. Поймет ли Джек, как часто она, взрослая самостоятельная женщина, сомневается в себе? Поймет ли он ее стремление всех порадовать и всем понравиться?
– Что еще? – спросил Джек, отхлебнув глоток вина.
Элли повертела бокал в руках.
– Моя мама на год ушла в отпуск. Она всегда мечтала о путешествиях, и на пятидесятилетие я подарила ей эту возможность. Теперь сожалею, зато мама на седьмом небе от счастья. Сделала татуировку, завела по меньшей мере одного любовника, заплела дреды.
– Тебя, кажется, больше печалят дреды, чем любовники.
Элли повела плечами.
– Я просто хочу, чтобы она вернулась. Она справлялась со всей бухгалтерией, да и вообще с ней намного лучше.
О проекте
О подписке