Эдна не закрыла глаза, но взгляд их стал отрешённым и сонливым. От радости Молли чуть не закричала «Ура! Получилось!», но удержалась и спокойно проговорила:

– Я – стану – считать – в обратную – сторону – от – двадцати – до – одного – а – вы – будете – рас-слаб-лять-ся – всё – больше – и – больше – пока – я – считаю. – Молли не переставая мешала суп и старалась, чтобы её голос звучал убаюкивающе. – Двадцать… девятнадцать… – Хмурая складка на лбу Эдны разгладилась. – Восемнадцать… семнадцать… – Веки Эдны затрепетали. – Шестнадцать… пятнадцать… четырнадцать… тринадцать…

При счёте «тринадцать» глаза Эдны плотно закрылись и по телу Молли поползло приятное щекочущее чувство.

– Чувство слияния! – ахнула Молли. Потом, заметив, что веки Эдны снова затрепетали, продолжила считать: – Одиннадцать… десять… девять… Теперь – Эдна – вы – полно-стью – рассла-бились – и – погру-зились – в транс… Восемь… вы – спокойны… Семь… Совер-шенно спо-койны.

Молли перестала перемешивать суп и подошла к Эдне.

– Шесть, – продолжала она, остановившись в полушаге от неё. – Пять… Пока я считаю, вы, Эдна, всё глубже и глубже погружаетесь в транс… а когда я дойду до нуля, вы будете делать всё, что я скажу… четыре… три… два… один… ноль… Хорошо, – произнесла Молли, глядя на Эдну, обмякшую в кресле. Получилось! Девочка не верила своим глазам. Низкий, размеренный голос, за который она получила прозвище Дрёма, несомненно, лучше всего подходил для гипноза. Может быть, в её глазах тоже скрывалось что-то необычное. Ей казалось, что в эту минуту они светятся изнутри.

На миг Молли растеряла все слова. Она так старалась погрузить Эдну в гипноз, что даже не задумалась о том, что же она хочет ей внушить. Поэтому она начала с первого, что пришло в голову.

– С этой минуты, Эдна, вы будете очень, очень хорошо относиться ко мне, к Молли Мун. Будете защищать меня, если кто-то меня отругает или начнёт дразнить или задирать. – Начало было хорошим. – А когда я приду на кухню, вы разрешите мне делать бутерброды с кетчупом… Будете покупать мне в городе всякие вкусные вещи, потому что вы очень, очень меня любите, и… и никогда больше не станете готовить рыбу под сырно-ореховым соусом. И вы вообще никогда больше не будете готовить рыбу, если она не будет свежайшая… поймана в тот же день… и… – Молли неуверенно замолчала, потом наобум добавила: – И вы заинтересуетесь… итальянской кухней. Достанете итальянские поваренные книги, будете стараться и станете лучшей итальянской поварихой в мире… и с этого дня будете готовить самые вкусные итальянские блюда. Только не для мисс Гадкинс – её вы будете кормить по-старому, только класть ей в тарелку намного больше перца, чем обычно. И, сами о том не догадываясь, будете перчить еду и для Гизелы Хеккерсли, и для Гордона Бойлза, и для Роджера Фиббина… Понятно?

Эдна машинально кивнула. Зрелище было восхитительное. Молли едва удержалась от смеха, но тут у неё в животе громко заурчало, и она твёрдо произнесла:

– А теперь, Эдна, вы отвезёте меня в город, и купите чего-нибудь вкусного на завтрак, и по дороге останетесь у меня в подчинении.

Эдна кивнула, встала и, не открывая глаз, шагнула к двери.

– Но, разумеется, – торопливо добавила Молли, – для этого вам придётся открыть глаза!

Эдна открыла глаза и опять кивнула. Взгляд у неё был отрешённый и стеклянный, как в прошлый раз у Петулы.

– Хорошо, Эдна. Пойдёмте.

И Эдна, как была, в белом фартуке, поварском колпаке и в белых башмаках на деревянной подошве, слепо, как зомби, вышла из дома. По дороге Молли прихватила пальто, чтобы прикрыть свою пижаму, а Петула на дорожке взяла в пасть маленький камушек.

Ездить с Эдной и в лучшие времена было малоприятным занятием. Она могучей ногой нажала на педаль газа так, что из-под задних колёс веером взметнулся гравий, и Молли поспешила пристегнуть ремень. Эдна, видимо, ещё не до конца вернулась в реальный мир. На её лице застыло весьма странное выражение – как будто ей за шиворот уронили кусочек льда. Она катила по дороге в Брайерсвилль резкими зигзагами, чуть не врезавшись во встречный грузовик. Потом проскочила два светофора на красный свет и зарулила на цветочную клумбу в парке, куда въезд был воспрещён. Наконец она остановила машину на тротуаре около кафе и, тупо глядя перед собой, ввела Молли и Петулу внутрь. Молли озабоченно выглянула из двери на улицу. Слава богу, кажется, их не заметил ни один полицейский.

В кафе двое строителей подняли головы от сэндвичей с беконом и пристально посмотрели на Эдну. Мало того что в своём белом наряде она выглядела довольно странно, да в придачу ещё и двигалась как заводная кукла. Молли поспешно усадила Эдну за стол.

– Что вам угодно? – спросил проворный официант с гвоздикой в петлице.

– Э-э, пожалуйста, – начала Молли, потому что Эдна не отрываясь сверлила удивлённым взглядом солонку и начала пускать слюни. – Я хочу четыре бутерброда с кетчупом, только не кладите слишком много масла, и полстакана концентрированного апельсинового сока, ничем не разбавленного. – Молли облизнулась. Как приятно заказать свои любимые вещи.

Официант стоял в замешательстве.

– Принести отдельно воды, чтобы разбавить сок?

– Нет, спасибо, – отказалась Молли. – Только принесите, пожалуйста, мисочку воды для нашей собачки. – Петула преданно уселась у её ног и, склонив голову набок, смотрела, как Эдна задумчиво дёргает себя за нижнюю губу.

– А что желает леди? – поинтересовался официант?

– До чёртиков обожаю всё итальянское, – заявила Эдна и сунула вилку в рот.

– Как хорошо хотя бы на денёк выйти из больницы, верно? – ласково обратилась Молли к Эдне, как будто ту отпустили погулять из сумасшедшего дома. Официант сочувственно улыбнулся.

* * *

Двадцать минут спустя, после самого удивительного завтрака в жизни Молли, они ехали обратно в приют. Путь лежал мимо городских магазинов. Мимо фотомагазина под названием «Редкий кадр», мимо велосипедного магазина «Восьмёрка», мимо антикварной лавки с названием, выведенным старинной вязью: «Золотая ржавчина». Молли представила себе шикарные вещи, которые ей всегда хотелось иметь, и почувствовала себя наверху блаженства. У мисс Гадкинс на банковском счету наверняка сложены тонны приютских денег. И надо только загипнотизировать мисс Гадкинс, чтобы она взяла Молли в поход по магазинам. Молли покосилась на Эдну – та сияла идиотской ухмылкой, широко разинув рот. Она была полностью во власти Молли. Интересно, всех остальных так же легко загипнотизировать, как Эдну? «Видимо, – решила Молли, – у меня есть природный талант».

– Эдна, – сказала Молли, – когда мы вернёмся, вы пойдёте на кухню. Как только войдёте в дверь, вы очнётесь. Вы забудете о нашей поездке в город. Не будете знать, что я вас загипнотизировала. Расскажете мисс Гадкинс, что я спускалась к вам за таблеткой от головной боли и что, по-вашему, я всё ещё серьёзно больна. Понятно?

Эдна кивнула.

– И с этой минуты, если я хлопну в ладоши один раз, вы тотчас же снова впадёте в транс и будете выполнять всё, что я скажу. А когда я хлопну в ладоши два раза, вы выйдете из транса и не будете помнить ничего о том, что произошло. Понятно?

Эдна кивнула ещё раз. Её рот был раскрыт, нижняя челюсть свисала, как у куклы. Потом, изо всей силы топнув по педали газа и нажав на клаксон, она на полной скорости повела автомобиль в гору.

* * *

Профессор Нокман спал беспокойно. Ему мерещились маятники и вертящиеся узоры. Проснулся он оттого, что под окнами его номера в брайерсвилльской гостинице загрохотал и громко засигналил автомобиль. Он протёр глаза и провёл языком по давно не чищеным зубам. «Да здесь шумнее, чем в Чикаго», – проворчал он, выпутал медальон со скорпионом из тесёмок на фуфайке и потянулся за стаканом воды.

После неудачи в библиотеке профессору пришлось задержаться в Брайерсвилле. Он решил, что, если почаще нажимать на бестолковую библиотекаршу, она сумеет отыскать книгу. А может быть, ему удастся увидеть человека, который её читает. Брайерсвилль – городок маленький.

С самого четверга он бродил по улицам, высматривая людей с книгами в руках. Матери с маленькими детьми переходили на другую сторону дороги, чтобы не сталкиваться с ним, а какая-то компания подростков обозвала его психом. Профессор не обратил на них внимания. Ему нужна книга доктора Логана, и он был полон решимости её отыскать.

Ему необходимо было узнать секреты, скрытые под её обложкой. У него были на это свои причины, и они не имели ничего общего с музейными исследованиями.

Профессор Нокман очень много знал о жизни великого гипнотизёра. Он читал о том, как Логан вырос в Брайерсвилле и переехал в Америку, где работал на сцене, гипнотизировал публику, прославился и разбогател. Нокман изучал пожелтевшие вырезки из старых газет, где описывались чудеса, демонстрируемые доктором на сцене. Эти чудеса сделали доктора мировой знаменитостью своего времени. Нокман даже посетил Гипнос-Холл – дворец, построенный Логаном на деньги, заработанные за сценическую карьеру.

Но особенно его поразило то, что доктор Логан, оказывается, написал книгу, в которой рассказывал всё, что знал о гипнозе, и учил всех желающих своим приёмам. Книга вышла очень малым тиражом и стала чрезвычайной редкостью. Профессору Нокману удалось выяснить, что один из немногих сохранившихся экземпляров находится в библиотеке в Брайерсвилле. С этой минуты он думал только об одном: раздобыть эту книгу. Он почти добрался до неё, но глупая библиотекарша умудрилась её потерять.

При мысли о библиотекарше Нокман затрясся от ярости. Вот бы вцепиться в её тощую шею!.. При этой мысли вся кровь бросилась ему в голову. Побагровев, как помидор, он потянулся к телефону.

– Дежурная? – сердито сказал он. – Принесите мне чашку библиоте… простите, чашку кофе.

Как он мечтал об этой книге! Никогда ещё он ничего так не желал. Ни разу за всю свою бесчестную жизнь он не был так одержим одной-единственной мыслью. От её находки зависели грандиозные планы. Никто не посмеет встать у него на пути, и он не вернётся в Штаты, пока эта книга не окажется в его жирных грязных руках.