– Как бы то ни было, может, мне все же удастся вернуться домой и меня не проткнут мечом, не разорвут в клочья чьи-либо клыки и не запинают в таверне. Простите мою наивность, но я считаю, что ваши навыки пригодятся мне в столице ничуть не меньше, чем уроки дипломатии и истории. К тому же вы единственный представитель своей касты и один из двенадцати, кто делом напомнил, чем мы славились в прошлом. Теперь Тибуроны ассоциируются с «Жизнью» и выживаемостью больше, чем прежде, даже больше, чем Сэтигас – с «Силой».

Парень не собирался останавливаться. Он столько рисковал не для того, чтобы уехать обратно ни с чем.

– Вам не помешает спутник, за которого не надо беспокоиться. А там, может, и пригожусь или же умру через лик-другой. И даже не придется слать весточку моей матушке. Она и без того записала меня в покойники.

– Значит, скудоумие тебе передалось не по наследству. Во всяком случае не от матери.

– Вы правы. Предположу, что вина лежит всецело на отце. Когда я собирался в долины, он сказал: раз так велит сердце и долг, то я должен пройти этот путь или погибнуть, стараясь.

Тархельгас не знал почему, но голоса в голове начинали верить парню. В чем-то он понимал его стремление сбежать из столицы, прочь от двуличия и лицемерия людей, продавших свое наследие. Охотник пришел к этому только сейчас, когда сам все потерял.

Его сгубила ложь.

Голоса в голове тут же узрели угрозы, вернув сначала частичку воспоминаний, а потом позволив прийти осознанию.

Взгляд упал на кинжал парня.

– Как, ты сказал, тебя зовут?

– Джувенил Балес.

– Сын Шатдакула Балеса?

– Да. Его первенец.

– Тебе было не больше трех зим, когда меня сослали. Прошло восемнадцать. Ты еще молод для Ахора Крамего.

– Вы, верно, путаете. Или же мой отец. Он всегда не прочь приукрасить свои истории.

– Шатдакул, – охотник повторил имя, вырванное из прошлого, невольно позволив голосам переключиться на новую жертву. – Никогда не знал, чего от него ожидать.

– Вы же дружили?

– Теперь не знаю, – честно ответил Тархельгас, после чего резко, если не сказать внезапно, отстранился.

Казалось, он просто потерял интерес к разговору и подошел к Таги, закинув на нее вещи. Надежность ремней заботила его почему-то куда больше.

Джувенил не знал, как себя вести и что говорить. Охотник словно забыл о его присутствии.

Вспоминал ли он прошлое? Или же слушал шепот голосов в поисках ответов?

С Тархельгасом нельзя было сказать наверняка.

– Вижу, никто не смог отговорить тебя от добровольного самоубийства. Не стану и я.

Охотник закрепил последнюю сумку и повернулся к Балесу.

– Готовь лошадь – и выдвигаемся.

7

1349 з. н.н. Теламутский лес. Столица государства Лагигард

Потратив все утро на поиски, Тархельгас все же оставил попытки найти свой кинжал.

Вчерашний вечер из серого тягучего тумана постепенно обретал в воспоминаниях очертания и форму, что с непоколебимым напором окончательно уничтожило последние призрачные надежды. Он не мог обронить кинжал касты ни в личной спальне, ни где-то еще.

Клинок забрала Астисия. Вопрос лишь в том, сделала она это сознательно или нет.

И все же Тархельгас не искал с ней встречи. Уж не сегодня точно. Однако чем дольше он тянул, тем лишь усугублялось его положение. За отсутствие кинжала касты могли наказать по всей строгости кодекса.

– Тархель, соберись. Где ты витаешь?

Шатдакул привлек его внимание, плашмя ударив клинком по тренировочному мечу.

– Не знал бы тебя – подумал бы, что ты кутил ночь без сна и отдыха, попеременно меняя женщин и выпивку. И в драку, смотрю, успел влезть. – Он сделал оборот меча, заведя его в атакующую позицию. – Становишься похож на нас, обычных людей.

– Ты прав лишь в том, что мой вечер и правда не задался. – Тархельгас выставил полуторный, едва заточенный клинок, приготовившись отразить нападение. – Сопровождал господина Бхайна на представлении Высших. Странно, но тебя я не видел.

Шатдакул не ответил, перейдя в атаку, первыми шагами набирая скорость и силу для замаха.

Тархельгас не стал встречать открытым блоком настолько мощный замах, а увел клинок в сторону, после чего решил зажать его сверху крутящим движением направляющей кисти и вспомогательной руки. Шатдакул перехитрил его. Сделал еще один шаг, да так, что смог ударить в живот навершием эфеса.

Ощутимо, но не смертельно.

– Откуда синяк? – Будущий глава касты Балес отошел от него для следующей позиции. – Влез в потасовку с нашими гостями?

– Они не гости, – выговорил Тархель, восстанавливая дыхание, не зная, что ответить. Он опять вспомнил о принцессе и вчерашнем вечере.

Настала его очередь нападать.

Начав с прямого выпада, атакуя колющим ударом, Тархельгас не завершил движение, переведя его в замах снизу. Блок Шатдакула. Затем переход в дугу сверху, два шага вперед и снова лязг клинков, который ни к чему не привел.

– Как отцовство? – они разошлись, и Тархельгас решил сменить тему разговора. – Уже привык?

– С рождения Джувенила прошло три зимы. Так что, думаю, да. – Шат атаковал не из позиции, как следовало, а без всякого предупреждения. – В общем, ничего сложного.

Тархельгас отошел назад, парировал, перенаправил свой меч из блока, перейдя в нападение, начав тем самым теснить Балеса.

– Всем заняты слуги, – продолжал он, отражая атаки, лишенные изящества и хитрости. – Я жду, пока тот подрастет, чтобы заняться им лично.

Шатдакул прервал атаки Тархельгаса, плашмя врезав мечом по бедру.

– Ты опять раскрылся. Сколько можно повторять?

– Я учту, – проговорил Тибурон, не обратив внимания на боль.

Юноши разошлись.

Если Тархельгас только заканчивал Ахора Крамего, то Шатдакул уже прошел этот этап становления мужчины, давно считаясь полноправным членом касты Балес. Ему было двадцать семь зим, и, зная, что престола ему не добиться, он не стал дожидаться, пока принцесса Астисия войдет в замужний возраст. Шат слился с девушкой не самого знатного дома и сделал это, руководствуясь чувствами, а не желанием повысить статус касты.

Он особо ничего не терял, так что был волен поступать необдуманно.

Следующая позиция.

На сей раз Шатдакул отнесся к Тархельгасу снисходительно и не стал проверять его защиту сложными пируэтами. Однако тот не смог как следует справиться и с ними. Либо слишком медленно, либо неумело. Он совсем не думал о бое.

Шатдакул сам не понял, почему его так это разозлило. И когда Тархель не воспользовался возможностью контратаковать, сам зажал клинок Тибурона и что было сил врезал кулаком ему в живот.

Юноша выронил меч и упал на колени, ловя ртом воздух.

– Балес! Тибурон! – их действия не остались без внимания одного из мастеров, наблюдавшего за свободным фехтованием. – Вас обучают искусству владения мечом, а не мордобою жителя долин. Ведите себя соответственно.

В тренировочном зале под руководством опытных наставников практиковались десять из двенадцати. Не было лишь Роданга, так как именно они сейчас стояли у власти, и наследника касты Дэрвернир, который готовился принять на себя обязанности отца. На тридцатой зиме в подобных тренировках не было необходимости.

Оставшиеся четыре пары каст никак не отреагировали на произошедшее, зная, чем им грозит заминка, вызванная невинным любопытством.

– Сегодня, ты сражаешься хуже обычного. – Шатдакул протянул ему руку, помогая подняться. – Хотя, казалось, куда бы дальше. Ты и так чуть ли не последний из двенадцати, что касается меча.

– На твою беду, – Тархельгас встал, подобрав клинок, – статус касты не зависит от одного фехтовальщика. Иначе ты был бы вторым.

– Истинные победы одерживаются в одиночку.

– Только они имеют мало общего с мечом и боем. В сражении же тебе все равно понадобится армия. А я всегда могу прикрыться девизом нашего рода.

– Жизнь превыше всего, и вы ее защитники, – проговорил Балес. – В бою слова не помогут, каким бы ни был острым твой язык.

Тархель давно знал Шатдакула, и даже, можно сказать, они с ним дружили. Именно поэтому тот не держал на него зла. Шат пытался обучить его, в то время как он мог думать только об Астисии.

Так что побои были полностью заслужены.

Тренировку следовало продолжить. Тархельгас как раз отдышался.

Они не успели встать в новую позицию, когда двери в зал внезапно отворились. Словно юноша вновь пропустил очередной удар Шатдакула.

К ним явилась королевская стража, состоящая из людей касты Роданга. Десять человек во главе с капитаном. При их появлении звон мечей тут же прекратился. Никто толком не понимал, что происходит.

– Тархельгас касты Тибурон, вам приказано сложить оружие и проследовать за нами, – начал капитан, пересекая зал.

– На каком основании? – он постарался, чтобы вопрос прозвучал со всей твердостью, на какую только был способен.

Кто-то из его поколения уже успел встать подле Тархельгаса, не собираясь отдавать одного из своих, даже королевской страже.

– Покушение на честь принцессы Астисии из дома Бруджаис от касты Роданга.

Стража остановилась, встав полукругом. Руки на эфесах, но мечи все еще в ножнах.

– Запятнать честь принцессы можно разными способами. И словом, и делом, – за спиной раздался голос Шатдакула. – В чем именно обвиняют Тархельгаса, раз за ним отправили одиннадцать человек?

Капитан не считал должным отвечать, однако перед ним стояли будущие главы каст, которые не собирались отдавать Тибурона без боя. В схватке даже тренировочными мечами те могли не просто покалечить, но и унизить всю стражу разом.

– Его обвиняют в прямом покушении на честь принцессы Астисии. Ее плоть, – капитан все же смог подобрать слова, чтобы избежать бессмысленной драки.

– Я этого не делал, – ответил Тархельгас, поймав на себе взгляд наследника касты Сэтигас. Того, кому принцесса предназначалась по праву.

– У нас прямой приказ доставить вас для разбирательства. – Капитан развернул документы дознавательного руководства.

– Для подобных бумаг нужны доказательства.

– Коих предостаточно. Вам лучше пройти с нами и не усугублять ситуацию.

Тархельгас не считал себя виновным, но вот голоса творили что-то непотребное, не позволяя ему сдаться.

– Я ничего вчера с ней не сделал.

Или же сделал?

Он сам не понял, как легко себя выдал.

Капитан шагнул к Тархельгасу. Кто-то из каст отошел от него, не собираясь препятствовать закону и кодексу. Среди них точно был Сэтигас.

– Ее слова – ложь. – Он выставил перед собой клинок, на что стража ответила незамедлительно, обнажив мечи.

Непонятно, на что конкретно рассчитывал Тархельгас. Против всей стражи, оставшись в меньшинстве, да с такими обвинениями в свой адрес.

Может, он наивно полагал, что истина могла защитить его лучше меча?

Так или иначе выяснить это ему не удалось.

Глухой удар, внезапная боль в затылке, и он рухнул на пол.

Последнее, что Тархельгас увидел перед тем, как потерял сознание, был нависший над ним Шатдакул.

Должно быть, шел уже третий лик, как его держали в сырой камере где-то в подвалах дознавателей. Или больше.

Он не мог сказать конкретно, сколько времени провел без сознания, поэтому оставался в полном неведенье, что происходит. К нему никого не пускали, и за исключением старого безмолвного смотрителя, который один раз в лик оставлял у камеры отвратительные помои, Тархельгас не видел ни души.

Он не мог спать, есть или хоть как-то успокоить дикий хор голосов в голове. Ночью становилось до омерзения холодно, так что к голому камню невозможно было прикоснуться, а днем камеры наполнялись зловоньем столичных нечистот, выворачивая наизнанку.

Здесь не нашлось места ни лежанке, ни одеялу или хотя бы сухой соломе. Нужду приходилось справлять в одном из углов, а о других малозначимых неудобствах он и вовсе перестал думать. На пятый лик Тархельгас привык к смраду, а сдавшись под напором голода еще через лик, принялся за похлебку, от которой несло тухлой рыбой.

Постепенно он начал привыкать ко всему. Ко всему, кроме холода, от которого легкая тренировочная рубаха, в которой его и бросили сюда, практически не защищала.

Однако, несмотря на все тяготы и лишения, Тархельгас не сдавался и не падал духом, веря до самого конца в свою невиновность и в то, что каста вызволит его из заточения. Ведь как-никак Тибуроны славились своим умением выживать вопреки логике и здравому смыслу. Это было заложено у них в крови.

И вот когда одиннадцатый лик шел к своему завершению, а камера стала вновь отдавать ледяным дыханием грядущей зимы, к нему наконец пришли.

Сначала он различил лишь тонкую фигуру в черном плаще и капюшоне, наблюдавшую за тем, как он ходил по камере в попытках согреться. Тархельгас окликнул человека, слабо надеясь, что ему ответят, или, хуже того, он боялся, как бы эта тень не была игрой сознания, которое постепенно утрачивало стойкость.

Человек молча подошел к клетке камеры и, остановившись от нее в паре шагов, снял капюшон.

Принцесса Астисия из дома Бруджаис от касты Роданга. Он ожидал увидеть ее многим раньше. Предполагал, что, оболгав его, она захочет просто преподать ему урок. Отомстить. Но девушка выжидала нарочно, заставляя страдать.

Тархельгас мог понять ту бурю эмоций, которая заставила ее пойти на столь подлый обман. Подобное свойственно если не всем, то многим. Однако, чтобы прождать одиннадцать лик, требовалась твердая решимость и холодный расчет, которого он раньше не замечал в ней.

А знал ли он ее?

Неужели с девушкой, молча наблюдавшей за его страданиями, и той, с кем он проводил вечера в королевском крыле библиотеки, было что-то общее?

Тархельгасу пришлось заговорить первым.

Он старался унять дрожь тела от холода и слабости и злость в голосе от ее безразличия. Юноша даже сейчас вел себя в соответствии с кодексом, посчитав глупым терять над собой контроль, когда пребывание в камере подходило к концу.

– Причины столь радикального поступка с твоей стороны мне понятны, но шутка начинает затягиваться.

Принцесса не ответила, и он продолжил:

– Будет разбирательство, и тебе никто не поверит.

– Уже поверили, – заговорила девушка. Тихо, но торжествуя над побежденным Тархельгасом, который еще не догадывался о своем полном разгроме. – Мать знала про наше общение. Как ты оказывал мне знаки внимания, искал встречи, а потом тебя словно подменили.

Вдруг ее лицо, такое холодное и отстраненное, изменилось, и она начала плакать, говоря сквозь слезы:

– Тархельгас обозлился, ведь я по глупости своей рассказала, что каста Тибурон – лишь третья и у него нет шансов занять престол и, значит, владеть мной. Он сокрушался, ведь времени осталось так мало, поэтому и позвал меня на постановку Высших. А после пожелал приватной беседы…

Она изобразила потрясение и шок, продолжая маленькое представление для единственного зрителя:

– Он набросился на меня. Угрожал кинжалом, пока его грузное тело оскверняло мою плоть и душу. Не знаю как, но мне удалось вырваться. Я ударила его со всей силы отчаянья и едва успела сбежать.

Астисия достала из кармашка белый платок Тархельгаса, вытерев слезы, и закончила свою игру:

– Я всего лишь хотела, чтобы ты был моим, – при всем своем умении она не смогла скрыть до конца испытываемую злость и обиду. Не могла остаться отрешенной. – Любить тебя. Ты же не желал ничего делать для нашего будущего. А может, оно и вовсе было тебе не нужно. Лишь слепо следовал кодексу, и посмотри, куда он тебя привел? Где ты оказался, безропотно подчинившись воле ВсеОтца?

Астисия просто уничтожила Тархельгаса. Может, причина была в словах или в той игре, которой она удостоила его, или же в том, что он и не подозревал, как небезразличный ему человек мог, не колеблясь, перечеркнуть всю его жизнь.

Тархельгас был опустошен. Смолкли даже голоса. И все же он отчаянно пытался выбраться из водоворота ее лжи.

Астисия стояла молча, наслаждаясь триумфом, что почти перебил горечь недавнего предательства.

– Ты невинна. Я не трогал тебя, и это докажет любой лекарь.

Ее губ коснулась легкая тень насмешки.

– Меня уже осмотрели. И я не невинна.

– Ты не могла пойти на подобное, даже чтобы отомстить мне.

– Ах, как же хорошо ты меня знаешь, Тархель. – Она достала из-под плаща кинжал касты Тибурон и вогнала клинок в деревянную табличку у камеры. – Тебе следует лучше приглядывать за своим оружием. Рукоятка была холодная, но она и то справилась лучше тебя.

Для Тархельгаса это стало крахом.

Казалось, Астисия полностью добилась своего, но ей было все мало.

И она продолжила:

– Расследования не будет. Как и казни. Тебя сошлют в долины, где ты будешь служить в одной из крепостей на перевале. Без привилегий, без возможности что-то решать. Лишь подчиняться, не в силах изменить свою судьбу. Может, хоть так ты поймешь, каково сейчас мне и от чего я хотела сбежать. Сбежать с тобой!

Принцесса успокоилась и перевела дыхание, чувствуя, как эмоции берут над ней верх.

– Теперь все это в прошлом. Как и твоя каста, которую ждет забвение, о чем я непременно позабочусь.

– Астисия, – произнес Тархельгас, – прошу. Прошу, не делай этого.

– Уже сделала, – она улыбнулась. – Замечаешь легкую иронию всей ситуации? Каста Тибурон славится своей стойкостью, но я растоптала тебя, приложив минимум усилий. Хотел свободы, которую давала тебе жизнь, – у тебя ее отняли. Защита и справедливость кодекса пошли прахом.

Астисия накинула капюшон и застегнула плащ, собираясь уходить.

– Ради чего, – вновь она повторила его слова, ставшие роковыми. – Понял, в чем различие между нами, Тархель?

Я знаю, ради чего я все это делаю.