Прежде чем я успел шевельнуться, дверь со скрипом открылась. На фоне дождя и черного леса я мог разглядеть только размытые очертания лица мужчины, отступившего к обочине.
Но мне показалось, что я узнал голос, хотя шум дождя заглушал его и французские слова звучали нечетко.
– Что, черт возьми, вы хотите этим сказать?! – выкрикнул я по-английски, что можно было объяснить только моими измотанными нервами. – Какого рожна вам нужно?
– Англичанин, – произнес голос на родном для меня языке, и в тоне незнакомца мне почудилось облегчение, хотя впечатление это могло оказаться обманчивым. Потом он выпалил: – Кто вы такой и что здесь делаете?
Да, неизвестный говорил на замечательном английском. Краем глаза я покосился на красный автомобиль впереди на узкой дороге. Она не была совсем перегорожена. Если постараться, «вуазен» можно было бы объехать слева.
– Нет, это я должен спросить, кто вы такой и по какому праву создаете помехи на дороге.
– Кем бы я ни был, – заявил мужчина, – у меня есть полномочия от французской полиции. Вон в той машине впереди нас ждут два агента. – Он говорил так спокойно, что на секунду я почти поверил ему. Затем он двинулся вперед, и я увидел, что в руке у него что-то зажато. – Вылезайте из машины. Я хочу видеть ваш паспорт.
– Сегодня вечером вы уже получили от меня один паспорт. Разве его вам недостаточно?
– Выходите из машины! Живее.
Он придвинулся ближе, оказавшись в полосе слабого света лампочек, горевших на приборной панели, поводил рукой взад и вперед, и я увидел, как в ней блеснуло что-то черное и явно металлическое. Не следовало ему этого делать: его пистолет слишком походил на игрушечный. Если бы он нажал на спусковой крючок, верхняя часть ствола грациозно поднялась бы, и ничего больше. На самом деле нас водили за нос при помощи затейливого портсигара. Передо мной на расстоянии вытянутой руки стоял Фламан.
Я, конечно, не отличаюсь особенной храбростью, но при виде муляжа, направленного мне в грудь, способен даже Фламана послать к Луаре, чтобы остудил голову. Мы с Г. М. всегда потешались над триллерами, в которых безоружный герой, бесстрашный, но тупоголовый, кидается грудью на пистолет – поступок, который не пришел бы в голову никому за пределами сумасшедшего дома. Теперь же я почувствовал облегчение. Но сначала следовало выяснить, что нужно от нас незнакомцу. Пока я послушно вылезал из машины под дождь, Эвелин издала возмущенный возглас, превосходно изображая негодующую туристку. Луч фонарика прошелся по салону нашей машины.
– В самом деле, дорогуша, – произнесла она, – даже в стране, кишащей мерзкими иностранцами, это самое страшное оскорбление, о котором мне еще придется сообщить британскому консулу. Мы с кузеном ехали в Орлеан…
– Ты тоже вылезай, – оборвал ее бесцветный голос, показавшийся мне теперь жутким и гнусным. – Встань рядом с ним. Не слишком близко. Я хочу посмотреть, действуете ли вы заодно. Держитесь на свету, оба. А ты, – он посмотрел на меня, – подними руки вверх.
В его тоне слышалось такое усталое презрение, что я вскипел гневом. Но мои руки поднялись вверх. Дождь с яростным шумом барабанил по деревьям и хлестал нам в лицо. И как будто этого было мало, незнакомец снова включил фонарик, направив луч нам в глаза. Но обе его руки были заняты. Мне показалось, что речь его сделалась не слишком внятной, как будто во рту ему что-то мешало.
– Теперь выкладывай, кто ты такой.
– Кенвуд Блейк. Импортер чая из Лондона. – И какой дьявол вложил это мне в голову?
– Выдаешь себя за сотрудника британской разведки? Из отдела Си-Эс?
– Нет.
– Что ты делал у «Лемуана» этим вечером?
– Выпивал.
– Что ж, ты еще пожалеешь, что так говоришь, – произнес голос с холодностью, которая просачивалась сквозь ярость, и с тем же неприятным бульканьем, как будто вызванным помехой во рту. – Ты, – обратился он к Эвелин, – сунь руку ему в карман и достань паспорт, если тот у него есть. Если там ничего не найдется, мы заберем этого типа с собой в Орлеан и посадим за решетку. Не спорь со мной, детка. Делай, как я говорю.
– Откуда мне знать, где он держит свой паспорт? – возмутилась Эвелин. – Я порядочная женщина.
На мгновение луч света метнулся в ее сторону.
– Заткнись, ты, проклятая предательница! – прорычал незнакомец, и тогда я применил против него прием, известный мне по регби.
Этот человек, должно быть, подумал, что я сошел c ума, поскольку отнюдь не муляж держал он в руке. Каково было мое изумление, когда пуля просвистела примерно в двух дюймах у меня над ухом, опалив поля фетровой шляпы.
Началась суматоха, о которой я до сих пор вспоминаю. Я помню звук пули, ударившейся в бок нашей машины, – с таким щелчком консервный нож вскрывает крышку жестянки с фасолью. Он раздался как раз перед тем, как мое левое плечо врезалось в ногу этого типа выше колена. Я исполнил прием нечисто, поскользнувшись в жидкой грязи, и тем самым спас себе жизнь. Но незнакомец инстинктивно отпрыгнул назад, к обочине. И мы бросились друг на друга. Он не мог знать, насколько близко мы оказались к краю дороги. Луч фонаря моего противника упал на его лицо, высветив между губ нечто отливавшее серебром. Это был полицейский свисток.
Затем я услышал, как эта штуковина, засунутая в уголок рта, издала что-то вроде мучительного чириканья. Но тут промокший лес перевернулся вверх тормашками и голова моя ударилась обо что-то, когда мы сверзились с края обочины. Должно быть, мы пролетели всего несколько футов. Незнакомец очутился подо мной и, как видно, основательно приложился к земле, потому что дыхание с шумом вырвалось из его груди, как из кузнечных мехов. Потом мы прокатились вниз по склону еще несколько ярдов. Хотя в основном нас окружала грязь, вокруг что-то рвалось и жалило, как стальная проволока. Я треснулся еще обо что-то головой выше уха, прежде чем мы налетели на бревно. Все еще пребывая в полной растерянности, я высвободился и встал на колени. И тут в мою гудящую голову проникла страшная мысль: мошенники не носят с собой полицейских свистков. Боже милостивый, кто этот тип? И кстати, где полицейские агенты?
Отчасти гул пчелиного улья в моей голове и бешеное головокружение, заставившее вращаться склон оврага, остановил фонарь. Он скатился следом за нами и теперь лежал возле бревна, освещая моего противника. Тот распластался на спине, растопырив большие пальцы согнутых рук, рот был открыт, смятая шляпа-котелок съехала набок.
Голова моя все еще кружилась, так что я чуть не упал, когда наклонился за фонарем. Но, осмотрев поверженного врага, я понял, что бояться нечего. Он не был мертв и даже особенно не пострадал, если не считать удара по голове, который лишил его сознания. Спутанные мысли постоянно возвращали меня к свистку. Кем, черт возьми, он был? Дождь, все еще хлеставший по ветвям серебристых берез в овраге, смывал густую грязь с его румяного лица, испачканного так густо, словно по нему прошлись кистью. Угловатое, с крупными чертами, оно вполне могло принадлежать англичанину, ничем не примечательному здоровяку лет сорока с лишним, с впалыми щеками и щеточкой коричневых усов. Почему он назвал Эвелин предательницей?
Под его расстегнутым дождевиком я увидел кое-что вывалившееся у него из внутреннего кармана – сероватый бумажный прямоугольник, обмотанный вокруг корпуса авторучки и прижатый зажимом колпачка. Обычно на таком вот прямоугольнике присутствуют белый крест на синем фоне, ваш личный номер, номер вашего начальника и печать Министерства внутренних дел. Подделать все это невозможно, потому что сотрудник нашей службы распознает этот бланк по его текстуре, как банковский клерк подлинную банкноту. Я знал его достаточно хорошо. Этот человек был сотрудником британской разведки.
Более того, я внезапно понял, что с ним-то Эвелин и должна была встретиться у «Лемуана». Святые угодники, вот незадача! И когда он увидел, что я ухожу с ней… Ну и чертовщина!
Все эти мысли, как вы понимаете, пронеслись в моей голове за считаные секунды. Выпавшая мне короткая передышка подходила к концу, я должен был снова действовать. Даже сквозь шум ливня сверху до меня доносились голоса, звучавшие на краю оврага. Белые лучи двух фонарей «бычий глаз» обшаривали пространство у меня над головой. Вверху горели фары нашей машины, и мимо них промелькнул силуэт полицейского в кепи с плоским верхом и коротком непромокаемом плаще. Мой противник говорил правду. В красной машине действительно находились двое агентов, и теперь они выбрались наружу и что-то кричали мне. Проблема для них, по-видимому, заключалась в том, что они не могли определить место, где мы, кувыркаясь, скатились в овраг. И поскольку с дороги он выглядел как черное ущелье, они, вероятно, не стремились прыгать в него вслепую. Никакие объяснения помочь не могли – предстояло как-то выпутываться. Моего друга-врага можно было оставить на попечение полицейских – при условии, что я от них избавлюсь, но Эвелин следовало вытащить из этой переделки. Она должна была сесть в машину и скрыться, пока я отвлекаю преследователей.
Но куда подевалась Эвелин? Я не видел ее нигде на краю оврага, а тем временем…
– Ты ведь не ранен, правда? – раздался тихий голос у моего плеча, и комок застрял у меня в горле. – Ты не ранен? Ш-ш-ш! Я сползла по склону следом за тобой, иначе меня бы сцапали.
Она быстро наклонилась к нашему лежащему без сознания другу и схватила меня за руку.
– Выключи фонарь, – прошептала она. – Кен, я не знаю точно, в чем дело, но, похоже, мы совершили какую-то ужасную ошибку. Мы… Берегись! Они увидели свет.
– Так и есть. Держись за мою руку. Возможно, нам удастся выкарабкаться. Нет, подожди! Оставайся здесь, возле тела. Я уведу их прочь с помощью фонаря. Когда они погонятся за мной, вскарабкайся по склону и беги к машине. Не спорь, черт возьми! Если я смогу от них уйти, я подразню их и последую за тобой.
Авантюрный дух воровского мира, как вы понимаете, в полной мере овладел мною. Я сорвался с места и бросился бежать сквозь хлещущую завесу серебристых берез. Крики и огни преследовали меня, перемещаясь вдоль верхнего края оврага. Я вращал фонарем над головой, так что луч его описывал широкие круги.
– У-у-х! – взревел я, некогда благопристойный мистер Блейк. Мой голос напомнил совиное уханье. – Suivez-moi[7], вы, мерзавцы! La barbe! Vive le crime! A bas la police![8]
Ответный рев полицейских свидетельствовал, что я достиг цели. Они рискнули и наудачу спрыгнули с обрыва. Одному из них не повезло, но другой обнаружил, что спуститься не составляет особого труда, и съехал вниз, точно сметающий все на пути оползень. Прислонив фонарь к стволу дерева, я повернул его навстречу преследователям, как будто замер в страхе. Затем как можно тише вернулся назад и попытался перекрыть шум дождя, прокричав голосом, напоминающим урчание чревовещателя, французскую фразу:
– Halte la ou je tire![9]
Эти ребята оказались не робкого десятка. Им было все равно, выполню ли я свою угрозу открыть огонь. Они понеслись прямо на свет фонаря, и я понадеялся, что они стреляют достаточно метко и попадут в фонарь, прежде чем обнаружат, что я не стою за ним. Один из них все-таки выстрелил, и пуля срезала ветку. Но к тому времени я уже карабкался вверх по склону, как обезьяна. Лежавший рядом с бревном человек зашевелился, когда я чуть не споткнулся о него, и поднялся на колени. Но он все еще был слишком слаб, чтобы стать мне помехой.
Эвелин не уехала. Она сидела за рулем нашего двухместного автомобиля, его двигатель работал на холостых оборотах. Она была почти такой же грязной, как и ее коллега-разведчик. Я плюхнулся рядом с ней и захлопнул дверцу. Пока я с трудом переводил дыхание после погони, она проехала мимо красной машины, быстро переключила передачу, и мы с ревом рванули вперед.
Да, все было как в старые добрые времена, за исключением того, что я был сильно не в форме. Я попыталась заговорить между судорожными вдохами, но тут же схватился за левый бок.
– Почему ты не уехала, дорогая? Почему ты не…
– Почему не уехала? Мне это нравится! А кроме того, как бы ты меня догнал? Не мог же ты этого сделать на красном «вуазене». Не смеши меня.
– Почему бы и нет?
– Вообще говоря, у того черта, которого ты уложил, имелся пистолет. Поэтому я позаимствовала пушку и прострелила все шины. Ты же не хочешь, чтобы они погнались за нами, не так ли? А теперь они не могут этого сделать. Пистолет лежит на сиденье позади тебя
– Ты прострелила… Ой!
О проекте
О подписке