Глава пятая
Хозяин странного замка

Большая дверь с глухим стуком захлопнулась от порыва ветра, что заставило меня пошатнуться. И когда я восстановил равновесие, возникло чувство, словно я проснулся в уютной комнате после дурного сна. Мы находились в высоком каменном холле с крестовым готическим сводом, опирающимся на ряды каменных колонн по бокам, столь аскетически голом, что он походил на неф небольшого собора.

Камень почернел и не слишком хорошо сохранился от сырости. Но посередине была постелена чистая красная ковровая дорожка, устремляющаяся к подножию большой лестницы. На каждом столбе имелись железные кронштейны для электрических ламп.

– Он ожидает нас? – подал голос ошарашенный Рамсден. – Ну да, понимаю. Хотите сказать, он видел садящийся самолет?

– Нет, мсье, – вежливо парировал впустивший нас крупный мужчина, обладатель пышных усов и лоснящейся от бриллиантина шевелюры. На нем был несколько потертый вечерний костюм, и весь вид его излучал выдержку и самообладание. – Я имею в виду, что хозяин ожидает вас со вчерашнего дня.

– Боже милостивый! – воскликнул субъект в дорожной кепке и уставился на женщину, которая все еще цеплялась за его руку. – Ты же не думаешь?..

– Что говорил этот тип? – встрял в беседу корпулентный Хейворд. – Я разобрал только пару слов. Что-то насчет того, что нас ждут.

– Так оно и есть, – вмешался новый голос по-английски. – Может быть, вы позволите мне объяснить?

Я не видел, как вниз спустился хозяин, тем не менее он шел по красной ковровой дорожке между косыми полосами теней, отбрасываемых колоннами. Шагал медленно, не спуская с нас вежливого изучающего взгляда, не столько пытливого, сколько приветливого. Сцепив руки за спиной, он, казалось, проявлял дружелюбный и живой интерес к тому, что видел. Это был худощавый мужчина лет шестидесяти с лишним, нетвердость походки которого скрашивалась светившимся в глазах юмором и непринужденной осанкой. В глазах под припухшими веками горел яркий темный огонек. Вокруг них, а также на лбу залегли веселые морщинки, как будто у него вошло в привычку приподнимать одну бровь. Его волосы и подстриженная на военный образец бородка были, что называется, цвета соли с перцем, но усы под горбатым костистым носом все еще оставались смоляными. На нем были черная ермолка, сдвинутая на затылок, и турецкий халат поверх вечернего костюма. Он приближался к нам неверной походкой, благожелательный и тщедушный, кивая каждому и жестом воздетой кверху костлявой кисти призывая к тишине. Его английский был вполне сносным, хотя и чересчур правильным.

– Не тревожьтесь, друзья мои, – успокоил он. – Это ни в коем случае не ловушка, и я не Фламан. – Тут он издал короткий смешок. – Вовсе нет! Моя фамилия – д’Андрие. Все известное мне о сложившейся ситуации я почерпнул из письма, которым меня почтил сам мсье Фламан. Э-э… кто из вас сэр Джордж Рамсден?

Он посмотрел на Г. М., который являл собой наиболее впечатляющую фигуру в нашей компании, невзирая на прикрывавший лысину мокрый носовой платок. Г. М. все еще пребывал в хорошем расположении духа. Рамсден, чей воспаленный взгляд блуждал по холлу, почти виновато вздрогнул.

– Уф! – выдохнул он. – Это я. Извините меня, сэр, но, черт возьми, откуда такая осведомленность?

– Это письмо объяснит вам все. Вы не переведете его вслух?

Рамсден, зябко передернув плечами, взял листок почтовой бумаги, протянутый хозяином. При взгляде на листок рыжеватые брови сэра Джорджа поползли вверх под полями шляпы, с которых капала вода.

– Знаете, видал я наглецов, но такой дьявольской наглости… Вы только послушайте!

Мсье!

Граф д’Андрие известен мне как страстный любитель охоты на диких животных. Если страсть эта все еще не угасла, могу предложить господину графу отличную забаву такого рода. Я предлагаю ему поохотиться на единорога.

Позвольте объяснить. Сегодня вечером я узнал, что на завтрашний вечерний рейс Марсель – Париж забронировано место для некоего сэра Джорджа Рамсдена, англичанина, чье доброе сердце я уважаю, но чьему интеллекту рукоплескать не спешу…

– Видите ли, это письмо, – довольно поспешно вставил хозяин, – было отправлено вчера вечером из Марселя.

– «Рукоплескать не спешу», – повторил Г. М. – Ага! Продолжайте, Рамсден. Что там еще?

А далее следовало вот что:

Меня интересует сэр Джордж и то, что он везет с собой. Поэтому я взял билет на тот же самолет.

Я долго выбирал подходящее место для вынужденной посадки и наконец остановился на уединенных окрестностях Вашего замечательного замка. В надлежащее время я приму меры для нее. Поскольку вокруг нет других домов, мы, вероятно, навестим Вас. Это даст мне время для работы, хотя, конечно, много времени мне никогда не требуется. Могу ли я попросить Вас приготовить легкое угощение для путешественников? К сожалению, даже я не могу точно сказать Вам, в какое время мы прибудем или сколько человек забронируют места в самолете. Но обильные холодные закуски были бы уместны, и мне вряд ли нужно оскорблять господина графа, уточнив, что я полагаюсь на его хороший вкус и надеюсь, что шампанское будет подано не слишком сладкое…

Рамсден издал звук, обычно являющийся следствием удара в живот.

– Что касается шампанского, – вмешался д’Андрие, поджав губы и серьезно склонив голову, – то у меня есть «Луи Родерер» урожая двадцать первого года. Я надеюсь, оно вас устроит?

– Прекрасно! – громко и одобрительно воскликнул толстый американец по фамилии Хейворд. Все повернулись к нему. Его широкое лицо с уютными складками вокруг рта покраснело. – Я только имел в виду, – начал оправдываться он, теребя дужку своих очков в черепаховой оправе, как будто хотел распрямить ее, – я только имел в виду… о, вы знаете, что я имел в виду! Фу-ты! Продолжайте, Рамсден.

Об одном, мсье, я глубоко сожалею. Среди пассажиров этого самолета, которые сами по себе, несомненно, достаточно тупы, вероятно, окажется такой очевидный тупица, что я не стал бы навязывать Вам его общество, если бы меня иногда не посещало желание его убить. Это плебей, называющий себя Гаске. Я не могу сообщить Вам, какую неуклюжую маскировку, скорее всего, изберет этот человек. Но Вы легко узнаете его, мсье, по отвратительно крупным ушам, злобным, близко посаженным глазкам и подвижному рту, а также по носу, который с двадцати шагов почти неотличим от помидора…

Молодой мужчина в дорожной кепке (еще один американец) хихикнул. Свой головой убор он снял, и, обернувшись на него, все узрели правильное лицо с хорошими чертами, выдававшими скорее избыток воображения, нежели острого ума. Светлые волосы были зачесаны на лоб, карие глаза излучали добродушие, как и широкий улыбчивый рот под приплюснутым носом, который он почесал, ничуть не смущенный общим вниманием. А вот спутница его выглядела встревоженной. По-видимому, письмо одновременно озадачило ее и сбило с толку. Насколько я мог судить, она не была ни американкой, ни англичанкой, ни француженкой. Немка или австрийка, подумалось мне. Вероятно, из Вены. Миниатюрная, с высокой грудью, прозрачной кожей и чисто венским гранатовым оттенком губ. Все это, в сочетании с яркой голубизной глаз и темными волосами, делало ее настоящей красавицей. В дорогу она надела голубой берет и кожаное пальто, которое теперь было распахнуто, открывая взгляду такое шикарное платье, что перепачканная грязью Эвелин, как я не преминул заметить, бросала на темноволосую особу завистливые взгляды. Когда блондин засмеялся, красотка шепнула ему что-то с очевидным упреком, похоже по-немецки.

– Хорошо, Эльза, – уступил он, расплываясь в улыбке. – Что тут скажешь… Но мне бы хотелось узнать, что ответил Гаске.

Обведенные морщинами глаза нашего хозяина сверкнули.

– И вы узнáете, сэр, если таково ваше желание.

– Уж не хотите ли вы сказать, что получили письмо и от Гаске?

– Оно пришло сегодня днем. Я нахожу их курьезной парой, – он щелкнул пальцами, подбирая нужное слово, – этих микоберов^[17]. Но простите, я забыл о хороших манерах. Дамам, должно быть, очень неудобно стоять. Пожалуйста, извините старика. – Он сопроводил свои слова галантным поклоном, на который Эвелин откликнулась шутливым салютом, вскинув руку к виску, а Эльза кивнула с церемонной вежливостью. Ничто из этого не ускользнуло от приветливого, но проницательного хозяина, напомнившего мне писателя Анатоля Франса. Граф попятился, все дальше отступая назад. – Я редко принимаю гостей, – продолжал он, – но вы найдете приготовленные для вас «легкие закуски», о которых писал мсье Фламан. Если хотите принять ванну и переодеться, мой дом в вашем распоряжении. Слуги могут принести ваш багаж…

Рамсден в изумлении уставился на него:

– Вы хотите сказать, что в точности выполнили просьбу наглеца?

– Конечно. Ведь он обещал мне хорошую забаву.

– И вы не обращались с этим в полицию?

Д’Андрие нахмурился:

– Разумеется, нет. Если не считать того, о чем он пишет в последнем абзаце. Вы еще не закончили читать? Позвольте мне.

Он взял письмо из рук Рамсдена.

Я бы предпочел, чтобы Вы не контактировали с местной полицией, хотя, зная их способности, я не ожидаю от них каких-либо серьезных препон. Однако, если на то будет Ваше желание, я не возражаю против Вашего общения с человеком по имени Гаске. Я бы хотел, чтобы он был предуведомлен о своем поражении. Будьте так добры, напишите ему – если пожелаете сделать его разгром более захватывающим – в Сюрте, как в марсельское отделение, так и в парижское, чтобы письмо наверняка нашло адресата. Сегодня вечером я обращусь в газеты с сообщением, что завтра буду на борту самолета. Он прочтет. Но Вы можете довести до его личного сведения все, о чем я Вас известил.

И скажите ему: завтра великий Фламан полетит вместе с сэром Джорджем Рамсденом. Фламан заставит вечерний лайнер совершить посадку возле Шато-де-л’Иль, под Орлеаном. Он украдет единорога, убьет любого дурака, который встанет у него на пути, и исчезнет, как делал всегда. Вы знаете, когда он нанесет удар и где он его нанесет. А теперь остановите его, если сможете.

Фламан

– Вот это я понимаю! – невольно воскликнул светловолосый молодой человек. – Это как раз то, что способно поднять публику с мест в бурной овации! Кстати, о каком единороге речь?

– Все это чепуха, – нахмурившись, заметила Эльза. – Дорогой, не будь таким простаком, пошалуйста.

– Он тщеславный негодяй, это точно, – задумчиво произнесла Эвелин. – И все же было бы занятно с ним познакомиться.

Хейворд прочистил горло и вмешался с напыщенным видом:

– Друзья мои, друзья мои! Давайте рассуждать здраво. У этого парня крепкие нервы, – в его глазах блеснул огонек невольного восхищения, – но ваш Фламан не умеет колдовать. Теперь я спрашиваю вас: сумеет ли он исполнить задуманное? И как можно точно сказать, где именно с самолетом приключится авария, которая заставит его пойти на посадку, а? Если только… – Хейворд остановился. Он провел рукой по короткому ежику чистых светлых волос, а потом заговорил гораздо более резким тоном: – Ну конечно, джентльмены… Мы могли бы подумать об этом. Он подкупил пилота. Черт! Это не требует особого ума. Обычная грязная уловка, к которой мог бы прибегнуть любой, и меня сводит с ума мысль, что мы задержались только из-за…

– И все же, – перебил его Г. М., – я в этом сомневаюсь.

Наступила внезапная тишина. Г. М. вытер лысину и протер очки. Теперь он стоял, прислонившись к колонне, зажав старую черную трубку в уголке рта и почесывая подбородок цилиндром.

– Вот именно, – повторил он с рассеянным кивком. – Я сомневаюсь в этом, джентльмены. Тогда в сговор должны были бы вступить второй пилот и, вероятно, стюард. Это во-первых. И во-вторых: разве это в духе Фламана? Он одинокий волк. Слишком рискованно, я бы сказал, судя по виду этих парней…

– Если не ошибаюсь, вас и ваших друзей, сэр, не было на борту самолета? – уточнил д’Андрие, глядя на нас с Эвелин.

– Нет. Мы попали в небольшую автомобильную аварию. Н-да… А кроме того, мне приходится много путешествовать туда-сюда. И так случилось, что я помню экипаж этого самолета. Я летал с ними раньше. Гори все огнем, я не верю ни в какой подкуп. Первый пилот – его зовут Жан Морель – самый умелый и опытный летчик на южном направлении, и он практически вне подозрений…

– Я знаю, – согласился Рамсден. – Мне сказали, что его специально назначили на наш рейс. Но от этого все выглядит еще хуже. Хейворд прав. Как, черт побери, кто-то может вынудить экипаж посадить самолет именно там, где ему нужно? Как мог Фламан, будучи пассажиром, надеяться, что так и случится?

Д’Андрие развел руками:

– А вот так, сэр! – Темные глаза лукаво поблескивали под набрякшими веками. – Как, скажите, – учтиво осведомился д’Андрие, – он украл картину Рембрандта из бронированного хранилища Гроссенмарта в Берлине? Или сапфиры мадам де Монфор на президентском балу? Теперь сэр Джордж, возможно, понимает, почему я исполнил просьбу мсье Фламана, когда он почтил меня своим доверием.

И тут Рамсден обнаружил ту сторону своей натуры, которая объясняла его популярность у иностранцев. Он хлопнул шляпой по ноге и расхохотался:

– Сэр, мы будем рады воспользоваться вашим гостеприимством. Пусть Фламан сделает все, что в его силах. Если он среди нас, я надеюсь, он слышит мои слова, и я не мог бы выразиться яснее, не так ли?

– Даже если это влечет за собой большую опасность для вас?

– К черту опасность! Рискну. Мне доводилось бывать и не в таких переделках, – произнес Рамсден, посмеиваясь. Его светло-голубые глаза на лице цвета кирпичной пыли блеснули задором, когда он оглядел нас. – Скажу больше: так уж случилось, что здесь присутствует кое-кто способный отбить подачу Фламана быстрей Гаске. Я имею в виду вот этого человека. – Он указал на Г. М. – Не знаю, как он сюда попал, но он здесь, и великому Фламану лучше не спускать с него глаз. Кстати, давайте покончим с представлениями. Это сэр Генри Мерривейл. И… ах, дамы! Это мисс Чейн. А это, – он впился глазами в Эльзу, – мисс… миссис…

– Миддлтон, – подсказал стоящий рядом с ней мужчина, и его плечи гордо расправились. Он просиял, и Эльза просияла в ответ. – Миссис Миддлтон. Моя жена.

– И мистер Миддлтон, – продолжил Рамсден, после чего протолкнул вперед толстяка. – А это мистер Эрнест Хейворд. Мы разговорились в автобусе, когда ехали к самолету. Он жил в Вашингтоне в мою там бытность, более двадцати лет назад, при первой администрации Вильсона^[18]. И теперь, когда я вспоминаю об этом, мне кажется, будто я знавал там в ту пору и Кена. – Он посмотрел на меня. – Так что представляю вам мистера Блейка, моего друга, которому явно не помешало бы помыться.

Д’Андрие поклонился.

– А больше пассажиров в самолете не было? – спросил я.

– Еще трое должны подойти. Я никого из них не знаю – хотя постойте-ка! По-моему, один из них, высокий такой, худощавый, представился мне парижским корреспондентом «Лондон рекорд». А теперь, сэр, если вы попросите ваших людей принести кое-что из нашего багажа… Кстати, Г. М., где ваша машина?

Слово «багаж» напомнило мне о том, что вылетело у меня из головы. И в глазах Эвелин появилось осознание того же факта. К настоящему времени Драммонд и двое его горящих жаждой мщения спутников (если только благое Провидение не направило их в другую сторону), должно быть, добрались до наших увязших в грязи машин. Я мог себе представить, чтó они телеграфировали в Марсель. Кроме того, мне было ясно, что потом они нагрянут сюда. И если не принять меры, трое преступивших закон, включая Г. М., будут неизбежно схвачены. Ибо, как ему было указано Уайтхоллом, во Франции он не пользовался никакими полномочиями. Министерским чинам доставило бы удовольствие лицезреть его попавшим в беду.