Девушка покорно позволила карге сбрить немногочисленные волосы, что росли у нее на руках и под мышками, а затем покраснела, когда острое лезвие начало подниматься вверх по ногам. Кровь из порезов текла на камни, а Николетта тихо плакала, пока не осталась лишь маленькая полоска у нее между бедер. И вновь зазвучала песня, и подношение исчезло в окне.

Николетта видела, как косматая когтистая лапа приняла миску, а затем вернула ее ведьме. Тревога девушки за прошедшие часы превратилась в подозрение, основанное на том, как быстро – вопреки обещанию старухи – исчезали наверху ее волосы. Сама карга становилась все веселее, чем меньше у Николетты оставалось волос, – это был недобрый знак. Отец частенько корил Николетту за то, что она слишком умна, и, хотя он был прав, именно это позволило девушке опознать грозящую ей опасность. Более того, она заметила, что всякий раз, когда ведьма пела, зверь подбирался к окну, и, хотя слова для нее ничего не значили, девушка снова повторяла их про себя, пока не выучила наизусть.

Закончив петь, старуха вернулась и присела перед задумавшейся девушкой.

– Ну-ка, разведи свои красивые ножки, – зловеще ухмыляясь, проговорила она, – и давай закончим с этой малостью.

Николетта понимала, что, когда волосы закончатся, ей нечем будет отваживать мужа карги, поэтому задрожала и указала на очаг.

– Я так замерзла, – сказала она, стуча зубами. – Можно я сперва подброшу дров в огонь?

– Ладно, давай, – ответила ведьма и провела бледным языком по сухим губам.

Пока она брила девушку, у нее проснулся аппетит, как у жирного крестьянина, который ощипывает курочку. Выбрав полено, Николетта заметила прислоненный к поленнице старый топор. Когда дерево полетело в огонь, девушка увидела такое, что ее сердце ушло в пятки. Сперва она не поверила, поэтому схватила второе полено и пошевелила угли в очаге, прежде чем оно выскользнуло у нее из пальцев.

Николетта никогда прежде не видела человеческого черепа, но сразу его опознала, хоть он и почернел, треснул и покрылся пеплом. Она сразу приметила, какой он маленький, и поняла, что старуха ее обманула – ведьма еще и кровожадная людоедка. Николетта взвизгнула, когда толстый палец ткнул ее в бок, и попыталась скрыть возродившийся ужас.

– Ну, давай, – проворковала ведьма, – этой малости ему должно хватить до рассвета.

– Но мой отец говорил, – начала Николетта, поскольку страх сделал ее разум таким же острым, как капканы, которые мастерил отец, чтобы ловить кроликов, – что никто не должен меня там касаться, кроме меня самой и моего мужа, когда он у меня появится.

Ведьма снова захихикала и уже приготовилась прыгнуть на свою жертву, когда Николетта быстро добавила:

– Я и сама могу это сделать, если вы передадите мне миску и нож.

Старуха с подозрением уставилась на девочку, но в ее глазах плясали отблески пламени, поэтому ведьма не могла прочесть их взгляд. Муж больше всего любил именно эти волосы, да и девочка наверняка просто дурочка, не хитрит. Николетта заставила себя улыбнуться, ее щеки пылали от стыда, когда она развела ноги и потянулась за ножом.

Взяв его дрожащими руками, девушка уставилась на лезвие.

– Что это? – срывающимся голосом спросила она и указала на кончик клинка.

Но, когда старуха наклонилась, чтобы посмотреть, Николетта прижала нож ей к горлу и зашипела:

– Не шевелись. Не говори, не пой, иначе я тебя зарежу.

Ведьма пронзила ее яростным взглядом, но не шевельнулась, не заговорила, не запела.

– Ты мне скажешь, что делать, – прошептала Николетта, сжимая обеими руками рукоять. – Скажешь, как спастись, или я убью тебя.

Ведьма ухмыльнулась, но промолчала. Потолочные балки опять скрипнули, и Николетта вздрогнула, так что отточенное лезвие оцарапало цыплячью шею карги. На коже выступило немного крови, и ведьма встревоженно поглядела на девушку. Николетта заметила ее страх и торжествующе улыбнулась.

– Если я и умру, то только после того, как выпущу из тебя всю кровь, как из петуха. – Она плюнула в ведьму. – А теперь говори быстро, прежде чем я от тебя избавлюсь и сама разберусь.

– Он теряет терпение, – огрызнулась ведьма, повышая голос. – Съел уже все твои волосы, так что учует тебя за милю. Он по деревьям бегает быстрее, чем олень по земле, а прежде чем солнце снова встанет, сожрет тебя живьем. Одна у тебя надежда, отдай мне нож, чтоб я тебя защитила!

– Я тебе не верю, – прошептала девушка, и на глаза ей снова навернулись слезы.

– Так я тебя быстро прикончу, – в лицо Николетте ударил запах скисшего молока, – все лучше, чем то, что он с тобой сделает.

Девушка окаменела, тяжело дышала и никак не могла совладать с дрожью.

– Но зачем? – прохрипела она с горящими щеками. – Зачем вы это делаете?

– Для удовольствия, – отрезала ведьма. – Ну, и ради вкуса, конечно. Ему тоже для удовольствия, но и для удобства. Чудные эти волосы у него свернутся в желудке, а потом прорастут наружу, так что шкура будет густая и теплая. А раз тебя можно наконец очистить да поделить, он вломится в дверь и так с тобой обойдется, как ему захочется.

Николетта дрожала лишь миг, прежде чем вогнать лезвие в глотку старухе. Рука ведьмы ударила ее по голове, но девушка прыгнула вперед, повалив каргу на землю. Кровь брызнула Николетте в лицо и ослепила ее, обожгла глаза и нос, потекла в рот и глотку. Она захрипела, но нажала сильнее, и ведьма задергалась, царапая пальцами пол, пока из сморщенных губ не вырвался омерзительный булькающий звук.

Крепко зажмурившись, Николетта всем весом давила на рукоять, пока острие не вышло с другой стороны. Конвульсии сменились дрожью, так что ноги карги застучали по полу. Девушка еще некоторое время продолжала сидеть, сгорбившись над ведьмой; горячая жидкость согревала ее лицо и руки лучше, чем смог бы любой огонь. Балки скрипнули, и Николетта вскочила, пытаясь вытереть кровь с лица.

Крыша вновь застонала, и девушка принялась в отчаянии метаться по хижине, пока не нашла маленькое ведерко. Окунув лицо в ледяную воду, она ахнула и впервые вздохнула после того, как убила ведьму. Девушка смогла заставить себя взглянуть на мертвую каргу, лишь вообразив, что та снова поднимается на ноги у нее за спиной. Повернувшись к очагу, она посмотрела на то, что сотворила.

Кровь старухи покрывала пол от одной стены до другой, а ее голова была почти отрезана от тела. Николетту била такая крупная дрожь, что нож выскользнул из пальцев, а потом полено выстрелило в огне, от чего сердце пропустило удар, ноги подкосились, а глаза метнулись к потолку. Ее окутало безмолвие ночи, она впервые заметила, что ни птицы, ни насекомые не нарушают тишину в этой части леса. Девушка сглотнула, почувствовала во рту горьковатый вкус крови старой ведьмы и сплюнула на труп.

Ее сердце колотилось так быстро, что обогнать его могли только мысли. Преступление, которое не было преступлением, привело разум в действие, и Николетта бросилась исполнять план. Она задержала дыхание, схватила ведьму за уши, уперлась ногой в окровавленное плечо и потянула. Голова не подалась, но одно ухо оторвалось. Девушка взвизгнула, выронила его и прикрыла рукой рот, пытаясь заставить себя замолчать.

Крыша зловеще прогнулась, и Николетта перепрыгнула через широкую черную лужу, поблескивавшую в отсветах огня. Схватив ржавый топор, она вернулась к ведьме и, представив себе, что туша у ее ног – просто очень упрямое полено, занесла его над головой, точно опытный лесоруб. Ее ноги окатило брызгами, но это беспокоило девушку куда меньше, чем скрипящая крыша. Она схватила голову и бросила в огонь, где та яростно зашипела, а пламя ослабло.

В полумраке Николетта отложила топор, снова взялась за нож, опустилась на колени и принялась в безумной спешке срезать с тела ведьмы окровавленную одежду. От ведьмы несло ужасной вонью, на коже тут и там проступали пятна плесени, а кое-где из маслянистых складок проглядывали лишние соски. Девушку сотрясали рвотные позывы, но она не сдавалась, сваливая лохмотья у шипящего очага.

Муж ведьмы, судя по всему, расхаживал по крыше туда-сюда, с потолка обильно сыпалась пыль, когда Николетта вновь поставила кресло у огня так, что обезглавленный труп оказался между ней и очагом. Тут ее осенила новая мысль, и девушка принялась размазывать остывающую кровь по рукам, ногам и лицу, но не смогла заставить себя нанести ее на живот или грудь. Натянув грязную, зловонную одежду, она с трудом подошла к двери, до скрипа сжала зубы и откинула щеколду, так что створка отворилась внутрь.

У порога взвилась листва, а на крыше и в лесу воцарилась полная тишина. Николетта отступила на шаг и, одолев внезапный приступ головокружения, воткнула нож в тело старухи, а сама уселась в ее кресло, сжимая липкими пальцами рукоять топора. Глубоко вдохнув холодный воздух, который катился из двери в спину, она закричала, но резко смолкла, как только голос набрал полную силу. Прикусив губу, Николетта выждала одну, две, три секунды, прежде чем попыталась хрипло повторить песню карги. Девушку терзали сомнения, но она понимала, что колебания ее выдадут, так что продолжала петь, а чужеземные слоги застревали у нее в глотке.

Затем она услышала перестук звериных когтей по каменному полу у себя за спиной. Вместо того чтобы промчаться мимо и наброситься на труп, как надеялась девушка, невидимое создание медленно двинулось к очагу. Николетта запела громче, страстно желая вместо этого помолиться Пресвятой Деве. Зверь принюхался, так что его зловонное дыхание шевельнуло лохмотья у нее на плечах, а затем испустил гортанное рычание. На счастье, жидкости в ее мочевом пузыре не осталось, хотя тело судорожно сжалось на кресле, и песня прервалась, когда она задохнулась от ужаса.

Тварь потерлась о нее сбоку, и Николетта поняла, что зверь не рычит, а мурлыкает, как котята, которых отец никогда не разрешал ей оставить, а топил в пруду назло Нечистому. Она беззвучно молилась, чтобы не сводить глаз с огня в очаге, но непослушный взгляд все же метнулся к чудовищу, когда то двинулось к трупу. Оно напоминало крупную кошку, крупнее голодных псов, выпускаемых на улицу в деревне с наступлением ночи. Пестрый мех с рыжими, черными, светлыми и бурыми пятнами местами прореживали полоски розовой бородавчатой кожи. Тонкий хвост лениво рассекал воздух, а сама тварь, от распухших лап до приподнятого зада, казалась щуплой и больной. Николетте удалось не посмотреть на голову, иначе она закричала бы.

Прямо над трупом чудовище вновь принюхалось, и все его тело содрогнулось от слабых судорог. Николетта поднялась с топором в руках, и кресло громко скрипнуло. Тварь резко развернулась, но в тот же миг девушка нанесла удар, и лезвие топора пришлось зверю точно между лопаток. Его когти вспороли ей бедро с такой силой, что Николетта растянулась на полу.

Она сильно зажмурилась, вознесла молитву Богоматери и своему отцу, а тварь испустила пронзительный визг, который оглушил девушку. Ногу терзала жуткая боль, но Николетта подумала, что когти ее напрочь оторвали, и прикрыла уши руками, чтобы не слышать ужасного воя. Но тот внезапно прекратился. Николетта долго не шевелилась, затем открыла один глаз. Темная стена перед ней ничем не указывала на состояние зверя. Мучительно медленно девушка повернула голову, из-за этого усилия от раненой ноги по всему телу раскатилась волна боли.

Опухшими, покрасневшими глазами она взглянула на раскинувшееся поверх трупа ведьмы чудовище, из спины которого торчал топор. Оно приподняло плечи, но задние ноги не слушались, а из-под хвоста текла струйка зловонного кала. Николетта кое-как встала и тут же упала, когда нога подогнулась. Тварь повторила попытку, на этот раз задние ноги дернулись. Николетта оторвала вонючую ткань, которая прилипла к ее окровавленной коже, и вновь поднялась, уже осторожнее, пытаясь не смотреть на проклятого демона.

Не в силах даже вздохнуть, она перебралась за спину чудовища, чтобы его глаза не могли с ненавистью смотреть на нее. Потом девушка нашла самое большое полено в поленнице и, подкравшись, метнула его в голову жуткого создания. Удар заставил тварь упасть, но даже в полубредовом состоянии Николетта заметила, что свежая рана на голове чудовища закрылась так же быстро, как и открылась, а кровь, запятнавшая шкуру, течет обратно к лезвию топора. Рукоять шаталась от того, что плоть срасталась вокруг нее, а тварь вновь шевельнулась.

Колени подгибались, в висках стучало, Николетта прислонилась к стене, чтобы не упасть. Ей показалось ужасно несправедливым, что несмотря на все ее хитрости зверь остался жив да еще начал исцеляться с такой противоестественной быстротой, что скоро совсем оправится. Внезапно ею овладела ярость. Девушка высвободила топор и снова ударила им – туда, где мех уступал место розовой коже за ушами. Тело лишь миг билось в конвульсиях, и она с радостью заметила, что новая рана срастается куда медленнее, чем прежняя, которая совсем закрылась на спине, оставив лишь выпуклый шрам.

Она ударила снова и снова, покуда жилы, связывавшие голову с шеей, не излились потоком алой, черной и желтой жидкости, а из бесформенной массы плоти не показались кости. Голова откатилась в угол и остановилась лицом к ней – изо рта, ушей и носа сочилась кровь, но тварь все равно моргнула бледными глазами. Николетта принялась кричать и кричала, пока не потеряла сознание.

Она очнулась внезапно, когда огонь уже потух в очаге, а в комнату пробралась рассветная мгла. Два чудовища лежали, точно груда валежника. К вящей радости Николетты изуродованные тела не шевелились. Она по-прежнему прижимала к груди топор, холодное и мокрое навершие которого прилипло к щеке. Девушка отбросила его в сторону и поднялась на ноги. Всхлипывая, она дохромала до двери и вышла в лес. Она шла медленно, берегла окровавленную ногу, и в конце концов нашла ручей.