Несмотря на утренний холод, Николетта собрала волю в кулак и прыгнула с поросшего мхом камня в мелкую заводь. Хватая ртом воздух и дрожа, она встала на дне и принялась смывать засохшую кровь, не обращая внимания на то, как жестоко вода обжигала раны и кожу. Затем она стала кататься в палой листве у берега ручья, от ее тела поднимался пар, а сама девушка расхохоталась; потом заплакала и снова расхохоталась. Наконец она успокоилась настолько, что заметила, какой омертвевшей и жесткой стала ее кожа, и осмотрела ногу.

Когда она легонько надавила на опухшую розовую плоть вокруг четырех рваных ран, позади нее хрустнула ветка. Не оборачиваясь, Николетта поняла, что вернулся зверь, которого она приняла за мертвого; зверь с лицом старика. Когда она увидела его шишковатую, но вполне человеческую голову, смотревшую на нее из угла комнаты, лишь обморок спас ее от сумасшествия. Николетта знала наверняка, что если еще хоть раз увидит эту голову, сразу умрет от страха, а теперь она поняла, что убить эту тварь невозможно.

Она попыталась помолиться, но с ее губ сорвался лишь тихий стон. Тогда она закричала – без слов, обращаясь к отцу, Пресвятой Деве, ведьме, деревьям и ручью. Она была слишком слаба, чтобы бежать или просто пошевелиться, все ее силы иссякли. Девушка выла до тех пор, пока снова не лишилась чувств, когда сознание не справилось с таким напряжением.

Перекатившись во сне поближе к огню, Николетта крепче закуталась в одеяло. Сознание медленно возвращалось к ней, вопреки героическим усилиям не просыпаться. Треск дров в огне вызвал на лице девушки улыбку. Не открывая глаз, она решила наконец встать и рассказать отцу об ужасах, которые ей приснились. Наверняка через неделю-две они отправятся в город, чтобы она смогла помолиться в церкви.

Но даже прежде, чем наступило окончательное пробуждение, боль в ноге сообщила Николетте, что это был не сон. Когда она открыла глаза и увидела высокие деревья на границе света костра, по ее щекам покатились слезы. Углежог, который случайно нашел ее у ручья, сидел напротив, и его любопытство росло. Он, разумеется, слыхал рассказы о диких людях в лесу, таких, что бегают на четырех ногах и ведут себя как звери, но всякий живущий в лесу человек слышит сотни таких историй, которые, хвала Господу, никогда не получают подтверждений.

Бесспорно, самое странное в ней – полное отсутствие волос, если не считать маленького кустика между ног, взглянув на который, он покраснел. Уже не девочка, еще не совсем женщина, но все равно красивая, хоть и лысая, но вдруг – одержимая или, хуже того, ведьма или злой дух? Он следил за тем, как она спит со смесью восхищения и страха, гадая, не стоило ли оставить ее там, где он ее нашел.

Магнус (именно так звали этого углежога) редко встречал других людей в лесу, а женщин – вообще никогда. Женщин он видел, только когда приносил уголь в город раз в несколько недель, и никогда не встречал девицы, которая удостоила бы углежога хотя бы добрым словом. Хоть он унаследовал ремесло от отца в возрасте двадцати лет, ноздри и пальцы у него уже почернели, как у тех, кто занимался этим делом всю жизнь.

Увидев, что девушка плачет, даже не проснувшись, он почувствовал, как что-то сжимается у него в животе. Чтобы получился хороший уголь, надо поддерживать огонь два дня и две ночи, так что несколько часов сна, которые ему удалось перехватить прошлой ночью, мало что значили. Его глаза, руки и ноги покрывала угольная пыль, и даже ради того, чтобы согреть эту странную, голую дикарку, он не хотел разводить еще один костер. Она проспала целый день и почти всю ночь, а теперь открыла глаза лишь для того, чтобы разрыдаться.

Когда он приблизился, девушка сжалась, но, стоило ему протянуть ей кусок сухаря, она со стоном прижалась к нему. Он неуклюже лег у огня, а ее теперь уже теплое тело дрожало рядом. Он погладил ее лысую голову и заметил свежие порезы на бледной коже. Вскоре он задремал, прижимая ее к себе черными от угля руками.

Никто в городке ее не знал, и, хотя многие проявили доброту и даже угощали ее лакомствами, Николетта так и не заговорила. Как только ее спрашивали, откуда она пришла, ее глаза наполнялись слезами, и девушка указывала куда-то в сторону леса. Несмотря на дневное молчание и ночные кошмары, от которых просыпался Магнус, поскольку она скулила, брыкалась и потела во сне, Николетта прикипела душой к углежогу и приходила в отчаяние, если он покидал ее хотя бы на минуту. Так что никто не возражал, когда Магнус через неделю вернулся к своему ремеслу в лесу и забрал с собой немую девушку.

Она ненавидела лес, но терпела, чтобы оставаться рядом с Магнусом, и даже помогала ему собирать валежник, жечь костер, таскать уголь, готовить и в прочих делах. Через некоторое время ее волосы отросли, а нога исцелилась, и было заметно, что она хромает. Уже стало невозможно принимать ее за девочку, а не за красивую молодую женщину. Голос к ней так и не вернулся, но Магнус в шутку прозвал ее Букой, в честь букового дерева. Местный священник с радостью их обвенчал, поскольку девушка должным образом склоняла голову во время мессы. И, хотя она в целом была склонна к меланхолии, Магнусу частенько удавалось вызвать у нее улыбку или даже смех. Она с радостью целовала его, но стоило ему прикоснуться к ее обнаженному телу иначе, чем с отцовской заботой, девушка отстранялась и начинала рыдать.

Но Магнус очень ее любил, поэтому, когда он вышел от кузнеца, которому только что сполна отплатил за лошадь, и увидел, как его молодую жену трясет какой-то старик, Магнус бросился ей на помощь. А отец Николетты, вдруг увидевший дочь, которую давно почитал мертвой, с чувством ее обнял, и не мог поверить, что нашел ее в городке так далеко от дома. Сам он предпринял это трудное путешествие в надежде найти на рынке дешевых свиней, о которых ходили слухи, а теперь увидел ее и закричал от радости.

От горя он сильно состарился, Николетта даже не сразу узнала собственного отца и попыталась отстраниться. Но потом он произнес ее имя, и девушка обмякла в его руках. Старик умолял ее объяснить, куда она ушла и зачем, но слова отказывались срываться с языка. Николетта покачала головой, указывая на рот. Внезапно Магнус вырвал ее из рук отца, выронив свой топор и осыпая ругательствами бедного вдовца. Отец Николетты ошеломленно уставился на углежога, его грязное лицо и руки, руки, державшие его чадо, и понял, что худшие его страхи сбылись. Этот чернокожий разбойник похитил его дочурку и отрезал ей язык, а потом забрал так далеко, чтобы она не смогла отыскать дорогу домой.

В этот миг язык чудесным образом вновь начал подчиняться Николетте, и она со слезами объяснила разозленному Магнусу, что этот старик на самом деле ее отец. Муж все сразу понял и чрезвычайно обрадованный разом тем, что услышал ее милый голос, и тем, что увидел их встречу, повернулся, чтобы обнять старика. За это время отец поднял с земли топор Магнуса и, не слушая слов дочери, вогнал его прямо в просиявшее лицо углежога.

Все люди на улице завопили, но громче всех – Николетта. Ее муж упал замертво, а кровь брызнула на мокрые от слез щеки девушки. Мужчины схватили ее отца и безжалостно били его, пока на этом самом месте не соорудили виселицу, и, прежде чем остыл труп Магнуса, старика вздернули на поживу воронью. И, хотя Николетта наконец смогла говорить, она еще долго безутешно рыдала.

Хотя может показаться, что это и есть печальный конец истории бедняжки Николетты, правда намного хуже. Если бы лишь эта трагедия приключилась! Но вместо того, чтобы раскроить углежогу череп и отправить его к праотцам быстро и безболезненно, сбитый с толку отец Николетты вогнал топор прямо в живот Магнусу да еще выдернул для второго удара. Магнус упал, хватая ртом воздух и руками удерживая внутренности там, где им полагалось быть. Отец непонимающе встретил жесткий взгляд дочери, которая встала на его пути и защитила мужа от второго удара. Топор вылетел у старика из рук, когда его схватили мужчины, а потом повалили в пыль, принялись охаживать кулаками и каблуками.

Над улицей вознеслась виселица, собралась большая толпа, но Николетта не смотрела. Углежог медленно истекал кровью, а кишки попытались выскользнуть из пальцев, когда Николетта помогала ему сесть на лошадь. Несмотря на громкие предложения помощи со стороны всех свидетелей происшествия, они невольно отступили, когда она села позади мужа: суровое выражение ее лица отпугнуло даже самых упрямых. Благоразумный кузнец побежал за священником, а Николетта направила лошадь прочь из города; за ней потянулась толпа чуть поменьше той, что смотрела на постройку виселицы.

Жить углежогу оставалось едва ли до заката, но Николетта наотрез отказалась отвезти его в церковь для соборования. Священник нагнал ее на краю города, лицо этого доброго старика исказилось от горя и напряжения. Он окликнул Николетту, но та не обратила внимания, и тогда терпение его истощилось, святой отец перехватил лошадь под уздцы.

– Прошу тебя, милая, – запыхавшись, проговорил он, – единственное утешение, какое ты можешь ему дать, – это путь в Царство Небесное. Иди же за мной немедленно в церковь, прежде чем жизнь окончательно покинет его.

Николетта не ответила, только плюнула ему в лицо. Священник поскользнулся и упал. Произошедшее потрясло его до глубины души. Он молча смотрел им вслед, пока дюжина рук помогала ему подняться. Вытирая слюну с лица, он нахмурился и закричал им в спины:

– Только Дьявол обрадуется пути, что ты выбрала! Себя на вечное проклятье обрекаешь – и его заодно! Нужно соборовать, иначе его ждет вечная мука, и тебя вместе с ним!

Николетта ничего не ответила священнику, только нежно шептала что-то на ухо своему умиравшему возлюбленному. Она погнала лошадь в лес. Несмотря на решимость, ее сердце билось быстрее и быстрее, а сердце ее мужа все медленнее. Она отвезла его далеко в ту часть леса, куда они никогда не заходили, древнее древесное царство, где Магнус когда-то нашел ее. Деревья уже не казались ей такими огромными и зловещими, хотя когда они добрались до ручья, ветви сплелись слишком густо, и обоим пришлось спешиться.

Передняя часть рубахи Магнуса влажно блестела в последних лучах заходящего солнца, и он уже не мог открыть глаза. Он глухо заговорил с ней, спросил, как ее зовут на самом деле, и слезы вновь затуманили ее взор, когда она прошептала ответ на ухо мужу. Он улыбнулся и открыл один глаз, чтобы взглянуть на нее, а затем погрузился в глубокий сон, предшествующий смерти.

Николетта оставила его у берега ручья, а сама бегом устремилась в сумрак. Отчаяние овладевало ею тем сильнее, чем быстрее на лес опускалась ночь. Девушке показалось, будто в лесу мелькнул свет, но, когда она продралась через густой кустарник, покосившаяся хижина была темна, как и лес вокруг. Дверь валялась на земле, а крыша частично обвалилась, но ее глаза давно привыкли к мраку, так что девушка сразу увидела то, за чем пришла, на том же самом месте.

Даже прошедшие годы не смогли полностью истребить вонь в комнате, но она все равно ринулась к груде гнилья у очага. Обезглавленные трупы срослись воедино, разложение стерло границу между мужем и женой, но поверх них лежала, словно теплое одеяло, его шкура. Даже во тьме она блестела бурым и рыжим мехом. Николетта сорвала ее с легкостью, будто снимала мокрую попону с уставшего коня.

Когда она побежала назад, те же кони и стволы, которые так мешали ей в детстве, теперь открыли тропу, что привела ее прямо к ручью, где ждали конь и муж. Он даже не шевельнулся, когда она опустилась на колени рядом с ним и подняла его голову, но еще с трудом и редко дышал, а все его тело сотрясала дрожь. Она взяла нож и принялась разрезать на нем рубаху. Действуя по наитию и по памяти о своих ночных кошмарах, она сняла с него одежду и прижала зловонную шкуру к спине мужа, а потом задержала дыхание.

Результат не заставил себя ждать. От вопля Магнуса ночные птицы взмыли в небо, а сердце пробегавшего мимо зайца разорвалось от ужаса. Углежог отпрянул от жены, его тело били судороги, внутренности вывалились на палую листву, потому что руки не держали их на месте. Объятая страхом, Николетта смотрела на него. Она поднесла нож к своему горлу на случай, если убила мужа. А потом, когда конь забил копытом и потянул веревку, которой она привязала его к ближайшему буку, окровавленные кишки вдруг потянулись обратно, внутрь раны на животе. Николетта улыбнулась, а затем начала одновременно смеяться и плакать.

Она не могла больше смотреть, как он страдает, поэтому, пока он катался по земле, рычал и выл, верная жена вернулась к хижине, чтобы ее приготовить. На небе сияла луна, когда она вытащила разложившиеся останки наружу, а потом забрала головы и швырнула в кусты. Николетта ведь была женой углежога, поэтому сумела развести огонь на сухих листьях, и вскоре в очаге заплясало пламя. Она поправила упавшее кресло и убрала груду лохмотьев, а затем сняла свою одежду и добавила ее к груде листьев, которые собрала, чтобы устроить уютное гнездышко у огня.

Дожидаясь мужа, она заметила кровь, текущую у нее по бедру, но сразу поняла, что это лишь месячные. Побоявшись, что в темноте его глаза могут оказаться слабее, чем нюх, она размазала кровь по всему телу, проводя пальцами по грудям, губам и щекам. Николетта припомнила, как ждала зверя давным-давно, одетая точно так же, и захихикала, точно маленькая девочка. Долго ждать ей не пришлось.

После того, как они в первый раз в жизни занялись любовью, он задремал возле очага, а она поглаживала его мех. И, хотя в глазах Магнуса поблескивали боль и замешательство, его лицо засияло новым светом. Лишь шрам на животе напоминал о том, что произошло нынче утром. Теперь пришел ее черед говорить – всю ночь напролет. А он молча слушал. Николетта рассказала ему, как они покинут лес и отправятся вдвоем высоко в горы. Лес ведь не вечно будет оставаться неизведанным, а она надеялась на долгое счастье для них обоих. Со временем он снова научится говорить, а до того времени она будет разговаривать за двоих.