Глава 2

Лейси уснула практически мгновенно, а я все лежала и слушала, как дождь барабанит по нашей остроконечной крыше из дубовой дранки. Ветер задувал со всей силы, и в нашей крошечной комнате было хорошо слышно, как он воет. На меня отбрасывала свет лампа, отчего моя тень растянулась по всей стене, напоминая привидение. Дело в том, что я пыталась читать журнал «Любовь и романтика», который однажды нашла в мусорном баке за магазином в Калоуи. Такое, само собой, мне читать не разрешалось. Я спрятала журнал под курткой – любопытство пересилило страх перед перспективой того, что случится, если мама меня застукает. Обложка была вся истрепанная и захватанная от частого использования, а сам журнал будто бы сам собой открывался аккурат на тех местах, где происходило все самое интересное. Несмотря на шум бури и острое ощущение того, что вот-вот что-то должно случиться, я задула лампу и закрыла глаза.

Я проснулась от громкого треска, за которым последовал глухой удар, раздавшийся где-то поблизости от нашего дома. Я выбралась из-под тоненького муслинового одеяла, тяжело дыша, как иногда делаю, когда мы собираемся петь. В том месте, где на мне лежала рука Лейси, на ночной рубашке остался влажный отпечаток. Влага буквально висела в воздухе, и ничего с этим нельзя было поделать. Если б не дождь, мы бы открыли окно комнаты, но сейчас шел проливной ливень. Я одернула ночнушку, которая так и липла к телу. Поскольку мне недавно обкорнали волосы, я почувствовала, как шею обдал горячий воздух. Ощущение странное, непривычное, но мне оно понравилось.

Я слышала, как шумит речка. Что-то в этом шуме было не так. Обычно вода негромко журчит, струясь меж камней, а сейчас она ярилась, будто бы преисполненная злобы. Часы на первом этаже пробили четыре. Пол, крытый сосновыми досками, вибрировал от каждого раската грома, а от каждого свирепого порыва ветра дом начинал скрипеть. Комнату то и дело озаряли вспышки молний. Подобравшись к окну, я кинула взгляд через плечо на кровать. Лейси лежала лицом к стене. Под одеялом угадывались очертания ее длинных, тонких рук и ног.

Я принялась смотреть в окно, дожидаясь очередной молнии. Когда она, наконец, полыхнула, я увидела, что речка пенится, словно пасть бешеного пса. Ответвления-ручейки уже потянулись к нам в сад. Река теперь сделалась гораздо шире, чем сегодня вечером. До меня дошло, что с такой погодой вода будет только прибывать. Я попятилась от окна. Во рту пересохло, словно туда напихали ваты, а в груди сперло дыхание, будто меня кто-то крепко-крепко сжал. Я кинулась к постели и принялась трясти Лейси. Она привстала на локтях и посмотрела на меня – самым обычным своим взглядом: без тревоги, вообще без всякого выражения.

– Лейси, вставай! – сказала я.

Она свесила с кровати ноги. Не дожидаясь сестры, я кинулась вниз по лестнице. Темнота мне нисколько не мешала, в доме я ориентировалась даже с закрытыми глазами. Мама стояла у подножия лестницы. Ее бледное лицо было напряжено. Поскольку Сеф у нее на руках все еще спал, уткнувшись ей в плечо, она обратилась ко мне шепотом, сказав:

– Уоллис Энн, ты сама прекрасно знаешь, что делать. Поторопись. Помоги сестре. Поняла?

Папа как раз заправлял рубаху в комбинезон.

– Попробуем добраться до Солт-Рока? – спросила я его.

Он кивнул. Его лицо окаменело, а морщинки, придававшие ему мягкость, исчезли без следа. Взяв лампу со стола, он чиркнул спичкой и зажег ее. Подойдя к двери, он нацепил на голову шляпу. Я поспешила на помощь, открыла отцу дверь, и он вышел. Я услышала, как наша лошадь Либерти и мул Пит время от времени бьют копытами в запертую дверь сарая. Мы не могли позволить себе их потерять.

Папа припустил бегом через двор. Из-за дождя его силуэт казался мне серым и плоским. Лампа светила тускло, не ярче светлячка. Папа заскочил в сарай, и через несколько мгновений свет лампы пропал из виду. Еще один раскат грома, еще одна вспышка молнии, озарившая все вокруг. Ветер обрушился с новой, невиданной доселе мощью, и мне с огромным трудом удалось закрыть дверь. Когда я ее наконец захлопнула, то сразу же поспешила к окну на кухне, из которого увидала, что речные воды уже зашли дальше плакучих ив. В затянутом грозовыми тучами небе то и дело вспыхивали молнии.

– Ну что ты у окна встала-то? – закричала мне мама. – Одевайся скорее. Как оденешься, не забудь прихватить с кухни корзину, я нам кое-что собрала. Давай, пошевеливайся.

Взлетев вверх по лестнице, я обнаружила, что Лейси сидит на кровати и ковыряет пальцем платье, лежащее у нее на коленях. Мне сразу вспомнилось, как мама шила нам эти платья из мешковины. Она засиживалась допоздна, пришивая отложные воротнички и дополнительный отрез материи к платью Лейси – потому что моя сестра была очень высокой, и в противном случае наряд бы на ней смотрелся слишком коротким. Судя по виду Лейси, она собиралась снова улечься.

– Не-е-ет, – протянула я, одновременно срывая с себя ночнушку. Мне потребовалось меньше минуты, чтобы натянуть на себя нижнее белье и платье.

Все это было сродни некоему ритуалу – именно так я заставляла Лейси делать то, что мне нужно. Над нашими головами гремели раскаты грома. Я привычно почувствовала, как мою руку обхватили пальцы Лейси.

– Все в порядке, – сказала ей я. – Это просто гроза.

Я знаком показала, чтобы она надела платье. Сестра натянула его через голову и повернулась ко мне спиной, чтобы я застегнула пуговицы. Я отвела в сторону ее волосы, чтобы не мешали, и быстро справилась с пуговицами. После этого мы присели на краешек кровати, чтобы натянуть носки и ботинки.

Потом я встала.

– Пошли, Лейси.

Сестра вскинула подбородок и скривила рот. На ее обычно бесстрастном лице появилось упрямое выражение. Лейси редко проявляла эмоции, но именно сейчас, в столь неподходящий момент, вдруг решила показать характер. Я схватила ее за руку. Лейси даже не подумала сдвинуться с места. Ее рука словно одеревенела.

– Ну чего? В чем дело?

Лейси устремила взгляд в угол комнаты, скользнув им по нашему старому деревянному умывальнику, стулу с плетеной спинкой у окна, на котором я часто сидела, подперев голову руками, и размышляла об огромном мире за пределами Стамперс-Крик, гадая, что там, за пределами холмов и долин, за тем краем, что зову домом. Лейси сверлящим взглядом уставилась в самый темный угол нашей комнаты, где находилась та единственная вещь, что принадлежала ей. Ее скрипка. Я залезла под кровать, где стоял сундук, достала оттуда одеяло, завернула в него инструмент и протянула сестре. Она крепко, словно ребенка, прижала его к себе, после чего ее лицо приобрело обычное спокойное выражение. Я схватила завязанную в узел одежду, которую приготовила несколько часов назад.

Топоча ногами, я сбежала вниз по лестнице. Лейси следовала за мной по пятам. Я кинулась на кухню. Как и велела мама, я схватила со стола корзину и поставила ее у входной двери. Забрав у Лейси сверток со скрипкой, я положила его на стол, а сестре вручила мешок, который сняла с крюка возле мойки, и показала на кладовку. Лейси потянулась было к скрипке, но я ее остановила.

– Пусть пока тут полежит. Лучше мне помоги.

Она подчинилась, отчего я не смогла сдержать вздох облегчения. Вода подступила еще ближе. Понимая, что сейчас любая минута промедления может дорого нам обойтись, я принялась спешно укладывать в подставленный Лейси мешок бобы, сахар, кофе и муку. Завернула в марлю солонину, схватила каравай хлеба, после чего сложила всю эту снедь в корзину, стоявшую у дверей.

Грянул еще один раскат грома, заставивший содрогнуться весь дом. В комнату вошла мама. Она уже была одета. Она вела за руку Сефа, который спотыкался, упирался, не понимая, что происходит, и потому орал так, словно вознамерился заглушить рев бури. Мама отвела локон волос, и я увидела, что у нее дрожат руки. Ее папу смыло вместе с домом, после того как за сутки выпало 560 миллиметров осадков. Это случилось в Алтапассе – маме тогда было столько же, сколько сейчас Лейси. Сейчас мама внешне продолжала хранить спокойствие, но из-за бушевавшего шторма в ее голосе теперь слышались и нотки страха.

– Все взяли? – неестественно бодрым тоном спросила она.

– Да, мэм.

– Ты в этом уверена, Уоллис Энн?

– Я все взяла. Вот, посмотри сама.

Я показала на корзину у двери, после чего взяла у Лейси мешок и показала его содержимое маме. Та с тревогой на лице кивнула и в последний раз окинула кухню взглядом. Она подошла к буфету, доставшемуся нам от бабушки, открыла его, посмотрела на пирог, который испекла мне на день рождения, и закрыла дверцу. Этот буфет был нашей семейной реликвией. Его подарили ей с папой на свадьбу, вместе с еще одним бабушкиным шкафом – платяным. В самую последнюю очередь мама подошла к своему главному сокровищу – кухонной плите «Гленвуд Си» кремово-зеленого цвета. Мама провела по ней рукой, задумчиво смахнув крошки, оставшиеся от пирога. Создавалось такое впечатление, что все эти действия ободряли ее, вселяя уверенность, что все обойдется и будет хорошо. Она повернулась ко мне, и при виде выражения ее лица мое сердце учащенно забилось, застучав, как двигатель папиного грузовика.

– Мам, все будет хорошо, – прошептала я.

Порой стоит произнести вслух то, во что хочешь, чтобы поверили другие, ведь тогда и сам начинаешь в это верить. Мы подошли к двери. Мама натянула на Сефа его курточку. Я надела на голову платок, туго повязав его слегка подрагивающими пальцами. Лейси последовала моему примеру. Мы надели куртки и на несколько секунд замерли, готовясь к встрече с бурей. Мама наклонилась и взяла на руки Сефа, крепко прижав его к себе. Я взяла в руки корзину и мешок с едой, а Лейси стиснула в руках сверток со скрипкой. Мама, кинув на нас строгий испытующий взгляд, открыла дверь.

В дом ворвался ветер. Он был столь сильным, что я даже немного попятилась. Мне в поясницу уперлась скрипка, а в спину – лоб Лейси.

– Давай! Пошли! – услышали мы крики папы из сарая – это он погонял лошадь с мулом.

Мы все вместе вышли навстречу дикому ветру, швырявшему в нас струи дождя. В несколько секунд мы промокли до костей. Пригнувшись, мы кинулись к грузовику, шлепая ногами по лужам и грязи. Ноги тут же промокли. Дождь лупил с такой силой, что было больно – словно в кожу вгоняют миллионы иголок сразу. По ощущениям очень похоже на то, когда стоишь под водопадом. У меня один раз было такое – в Дисмол-Фоллз, но только разница в том, что в тот раз я сама решала, когда встать под воду, а когда выйти из-под нее, сделав шаг по мокрым, скользким камням. У меня перехватило дыхание. Лейси следовала за мой по пятам. Удивительно, как мы в этой обстановке не споткнулись друг о друга и не упали лицом в грязь.

Потянувшись к дверной ручке, я замерла. Либерти и Пит на всех парах вылетели наружу, устремившись в сторону холма, располагавшегося за сараем. Я знала – инстинкты подскажут им, что делать. Вскоре лошадь и мул растворились во мгле, унося ноги от разливающейся реки, которая в обычной жизни была не больше ручья.

– Уоллис Энн! Ну что же ты? Давай! Открывай дверь! – заорала мама, силясь перекричать ветер и Сефа, вопящего ей в ухо.

Я рывком открыла дверь и сдвинулась в сторону, пропуская их. Первой залезла мама, усадив Сефа к себе на колени. Даже несмотря на рев бури, я слышала шум Такасиги. В обычные дни мерное журчание воды доносилась до нас, лишь когда стояло совершеннейшее безмолвие. Сейчас же река ревела, словно несущийся на всей скорости локомотив. Дождь лил, а ветер дул с такой силой, что казалось – хуже уже быть не может. Мама протянула руку к корзине и, взяв ее, задвинула под сиденье, после чего в грузовик залезла Лейси. Она все еще пыталась устроиться поудобнее, когда внутрь забралась я. Я плюхнулась прямо сестре на колени, крепко прижимая к груди мешок с едой.

Как правило, мы с Лейси ездили в кузове, а в кабину не совались, потому что там было слишком тесно. Я захлопнула дверь и посмотрела на маму. Она была белая как простыня, а под глазами залегли тени. Жутковатый, в общем, видок. А еще одежда липла к телу, а платки – к головам. Мы были мокрые до нитки. Я дрожала, и, судя по ощущениям, Лейси тоже. Папа примчался с той стороны дома, где у нас располагался курятник со свинарником. Он открыл двери, чтобы дать шанс курам, петухам и свиньям спастись – об этом они должны были позаботиться сами. Когда папа забрался в грузовик, в кабине сделалось тесно, как в бочке с сельдью. Поначалу двигатель не хотел заводиться, но после того, как папа поправил дроссельную заслонку, мотор все же удалось запустить. Папа треснул кулаком по приборной панели, будто бы желая тем самым приободрить грузовик. Мы двинулись прочь от Стамперс-Крик.

Пару раз грузовик начинал идти юзом по грязи, но всякий раз папа выравнивал машину поворотом руля. Мне очень хотелось посмотреть в окно, но я не могла пошевелиться. Сперва мы ехали по тропе, а потом выбрались на грунтовку, которая шла вдоль Такасиги. Что-либо разглядеть представлялось практически невозможным. Казалось, грузовик плывет посреди реки. Вода подступила к самой дороге, заливая ямы и выбоины. Машину ужасно трясло. Папа крепко-накрепко вцепился в руль обеими руками, кидая грузовик то в одну, то в другую сторону, чтобы избежать ям. Несмотря на все его усилия, нас страшно трясло. То и дело отовсюду раздавались странные скребущие звуки, словно к нам в грузовик силилось забраться какое-то чудовище.