Максимкины гастроли

Вот и притопал я на работу, борясь со снежным месивом под ногами. Но у нас на скорой все как в прошлом году. Дворник Саша, освещенный яркими фонарями, вместо того, чтобы разгрести это безобразие, маленьким совочком на длинной ручке собирает окурки и прочий мелкий мусор. Уже никто и не возмущается и не смеется. Привыкли-с.

В коем-то веке объявили врачебно-фельдшерскую конференцию. Ну что ж, значит не совсем позабыто это мероприятие. Уже хорошо. После доклада старшего врача предыдущей смены слово взяла начмед Надежда Юрьевна.

– Уважаемые коллеги! Сколько можно говорить об одном и том же?! – даже не проговорила, а прорычала она. – При ОНМК в позу Ромберга больных не ставим! За эту вашу позу, Вадим Васильевич, нас оштрафовали!

– Надежда Юрьевна, так ведь больная-то в сознании была! – попытался парировать доктор Офилов.

– Вадим Василич, вот еще бы только не хватало, чтобы бессознательных больных в разные позы ставили! – и по залу прошелся смешок.

– Далее, – продолжила Надежда Юрьевна. – сколько раз можно твердить, что оказанная помощь должна соответствовать тяжести состояния больного ну и, конечно, диагнозу. Вот я держу карточку фельдшера Долгачева. Он выставляет ХОБЛ, тяжелое течение. Он же ставит тяжелое состояние больного. Но оказанная помощь – всего лишь оксигенотерапия! И это еще не все! Фельдшер ведет такого больного до машины своим ходом! Ну сколько можно перемалывать одно и то же, скажите? В прошлом году была аналогичная ситуация, вот прямо дежа вю, но выводы из нее никакие не сделаны. А точнее, вывод сделан, будем наказывать финансово.

– А напоследок, я спою, – сказал главный врач. – Один уважаемый доктор был замечен в состоянии алкогольного опьянения. Называть я его не буду. Разумеется, до работы не допустили. Нет, я все понимаю, конечно, работа напряженная, фактически без заездов. Но ведь расслабиться можно и после работы. Ну что за детский сад, в конце концов?!

Меня разобрал смех.

– А с чего это вам смешно, Юрий Иваныч? – поинтересовался главный.

– Да так, извините, просто наглядно представил, как детишки в садике сбрасываются на психологическую разгрузку.

Вот тут засмеялся и сам главный.

– Так, коллеги, вопросы есть? – решил он подвести итог конференции.

– Есть, – встал с места фельдшер Денис Обакшин. – Когда ликвидируют карты вызова? Ведь на других скорых этого нет.

– Э-э-э… Мы работаем над этим вопросом. И мы ничего не забыли. Думаю, что в конце декабря все решим. Еще вопросы есть? Тогда всем спасибо!

После конференции, как всегда, сидим в «телевизионке». А почему бы и не посидеть, если укладки укомплектованы, а машинки сияют чистотой, как ясны солнышки.

– Это кто у нас по пьянке-то влетел? – поинтересовался я.

– Юрий Модестыч из третьей смены, – ответил фельдшер Крюков.

Я прям на кушетке подскочил! Ну а как иначе, если сей проступок тишайшего, скромнейшего, интеллигентнейшего Юрия Модестыча был сродни канкану в исполнении священника!

– А как же так получилось-то?

– Да элементарно. С женой и дочерью разругался, всю ночь где-то куролесил, потом на смену пришел никаковский. Лег в комнате отдыха, проспался и домой пошел. Какой из него работник в тот день? Ну и позволили ему написать за свой счет, чтобы прогула не было. Вот так, все мирно и завершилось. Без кровопролития обошлось.

– Ну и слава богу, значит, главный не любитель рубить с плеча.

Тоскливо и занудно сидеть по утрам в ожидании вызовов. Во рту горечь от табака и чая. Все разговоры разговорены. Можно, конечно, посмотреть телевизор, но с души воротят возводимые в культ глупость, пошлость и социальный паразитизм. Противно.

Вот и вызовочек прилетел наконец-то: «Неизвестная, адрес такой-то. Ж., 47 л. Травма ягодичной области, кровотечение. Вызывает Тремасов, телефон такой-то».

Дверь нам открыл возбужденный, лысоватый мужчина средних лет, с глазами на выкате и редкими коричневыми зубами. И запричитал он по-бабьи, со слезами в голосе:

– Ой, мы со вчерашнего вечера сидели у меня по-нормальному, по-человечески. Были, значит: я, Ромка, Наташка и Лариска. Ой, да ведь все культурно было-то! А сегодня Ромка Лариске предъявил, что, типа, она у него деньги скрысила. Ну, у них слово за слово, Лариска обозвала его по-всякому. А Ромка-то сижавый, неужели он будет такие слова терпеть? Дал он ей в морду, а потом нож воткнул в жопу. Посмотрите, может, жива еще? Хотя вряд ли, там кровищи столько.

Да, действительно, помощь там не требовалась, как минимум, часа два. Лежит на животе, будто спит, повернув голову. Окоченела уже. На правой ягодице – одна колото-резаная рана. Вся постель кровью пропитана. Да, это только в кино смешно бывает, когда кого-то ранят в задницу. А в действительности смешного мало, ведь там артерии и вены крупные.

– Ну так чего, совсем, да? Мертвая? – плаксиво спросил редкозубый.

– Разумеется.

– И так чего теперь, полицию, что ли, вызовете?

– Да.

– Ооой, …! – заголосил он. – <Самка собаки>! Где теперь этого Ромку найдешь?! Меня, значит, посадят, что ли?!

– Не знаю, я не следователь, не опер и не адвокат. Ты лучше скажи, как ее фамилия-имя-отчество?

– Да не знаю я! Ну, точнее знаю, что Лариска, а больше вообще нихера не знаю! Я с ними со всеми у магазина познакомился, вроде нормальные люди.

И не было у меня ни сочувствия, ни сострадания к этому человеку. Сам лично он нашел себе приключения на всевозможные места. Никто не заставлял приводить к себе домой черт-те кого.

Полиция приехала минут через двадцать.

Вот и еще вызовок: «ФИО. Адрес такой-то. Ж., 56 л. Онкобольная. Отравление таблетками <Название>». Да, это известный и хорошо зарекомендовавший наркотический анальгетик. А фишка здесь в том, что он, хотя и содержит опиат, но отнесен не к наркотическим, а всего лишь к сильнодействующим веществам.

Встретил нас супруг больной: высокий, сутулый мужчина со скорбным лицом, рассказал нам шепотом:

– У нее рак яичников, четвертая стадия. Она врач, сама все понимает прекрасно. Я услышал, как она таблетками шелестит, захожу к ней в комнату, а она <Название> пять таблеток уже проглотила. Остальные я отобрал. Потом, правда, вырвало ее. Но мало ли что, уж посмотрите ее, пожалуйста!

Больная, исхудавшая, с выражением неизбывной тоски на лице, лежала в постели.

– Здравствуйте, вам Коля уже все рассказал? – поинтересовалась больная.

– Здравствуйте, Вера Петровна! Да, рассказал, а потому давайте уже сразу к делу: зачем вы <Название> аж пять таблеток приняли?

– Ну, вы же сами все прекрасно понимаете. Можете записать, что для купирования болевого синдрома. Минут через двадцать после приема меня стошнило. Так что никакая помощь мне не требуется. Ой, господи, найти бы какой способ уйти спокойно и безболезненно…

– Вера Петровна, а вы знаете, что будет там за гранью? Ладно если пустота и небытие, а если вечные муки?

– Ну, ведь мы же с вами врачи, мы же знаем, что ничего там не будет. А все эти перелеты по тоннелю и приятный свет – это не более чем галлюцинации, вызванные гипоксией головного мозга.

– И все равно, не нужно форсировать. Известная дама с косой придет сама, безо всяких просьб и способов. Ну так что, у вас точно ничего не болит?

– Соматически ничего. А вот на душе такой кавардак, такое уныние… На дачу хочу… Любила я туда зимой приезжать. Небо ясно-голубое, снежок весь такой гладенький, чистенький, воздух искрится. Коля печку затопит березовыми дровами, а дымок от них такой вкусный… В общем, коллега, мне бы успокоиться и поспать по-человечески.

– А вот это пожалуйста!

– Ой, спасибо вам! Неравнодушный вы.

Сделали мы Вере Петровне хороший препарат бензодиазепинового ряда, ну и ушли восвояси.

Только освободился, как вызовок поступил на почечную колику к мужчине тридцати семи лет.

Больной, одетый лишь в плавки, буквально катался по полу. Рядом суетилась его супруга, будучи не в силах хоть чем-то помочь.

– Ааа! …, как больно! Не могу, не могу уже! …, да че вы так долго-то?! … я сейчас сознание потеряю!

Мы с Герой удерживали больного, пока Толик подкалывался и вводил препарат в вену. Внутримышечно еще и спазмолитик добавили. Да, спазмолитики лучше в мышцу вводить, иначе, при внутривенном пути, давленьице может сильно упасть. Больной успокоился, повеселел. Было видно и без слов, что помощь оказалась весьма продуктивной.

– О-о-о, кайф! Вы уж простите меня, пожалуйста, за мои матюги, ведь сил же не было никаких! В прошлом году у меня то же самое было. Приехали две девчули. Увидели, как я по полу катаюсь и матюгаюсь, видать решили, что пьяный. Ну и говорят мне, мол, если будешь продолжать безобразничать, сейчас полицию вызовем. Ну, а я прошу их сквозь зубы, мол, хоть ФСБ вызывайте, только обезбольте меня! Ну, покумекали они чего-то, вены пощупали, а чего их щупать? Нормальные они у меня, но все равно в задницу засандалили два укола каких-то. Сначала чуть отпустило, а в машине растрясло и опять все по новой!

Но в этот раз опасения пациента не подтвердились. Спокойно и благополучно свезли мы его в урологию.

Следующий вызов был в общежитие профессионального лицея к восемнадцатилетнему пареньку с великолепным поводом «Человеку плохо. Смеется». Ну нет, нужно Надежде звонить, уточнять.

– Надюш, объясни мне, инвалиду умственного труда, что означает этот повод к вызову? Человеку плохо, но он все равно, как паразит, смеется?

– Нет, Юрий Иваныч, это означает, что он неадекватно смеется, беспричинно. Вас там, кстати, встретят.

– Ясно.

На проходной общежития нас встретил мастер производственного обучения, высокий, крепкий мужчина с грубыми чертами лица.

– Здравствуйте! Вон, ребеночек накурился чего-то. Ржать начал, как полоумный. Парни уж хотели морду ему набить, да я не позволил, в общагу увел и вас вызвал.

– А раньше-то с ним ничего такого не было?

– Нет, ничего совершенно, парень как парень, на сварщика учится. Вообще, толковый пацанчик. Мать жалко, она их двоих в одиночку тянет. Братишка у него четырнадцати лет, в школе учится.

Сам виновник торжества сидел за столом в крошечной общежитской комнатенке и с удовольствием уплетал городскую булку с вареньем. Выглядел он помоложе своих лет, этакий ребятенок непослушный.

– Георгий Петрович, это вы их вызвали, что ли? Ну зачем? Уже нормально все! – испуганно протараторил он.

– Так, Саня, давай-ка ты лучше со мной побеседуешь. Чего употребил-то, друг сердешный?

– Ниче я не употреблял, – набычился он. – Нате, обыщите меня!

– Дурень ты, Санька, не в обиду, конечно. За каким лешим мне тебя обыскивать-то? Я кто, опер, что ли? А вот когда опера придут, то тут уже поздно будет. За крохи, которые у тебя на кармане найдут, реальный срок получишь. Да если даже и не найдут ничего, а просто застанут в таком «интересном» состоянии, на учет поставят в наркодиспансер. На три года минимум. Ну и какому работодателю ты будешь нужен? Сань, у тебя профессия прекрасная, без куска хлеба никогда не останешься. Да и жизнь себе не ломай! Ну, как дела? Жалобы есть?

– Нет, все нормально. А вы меня никуда не заберете? – по-детски настороженно спросил он.

– Нет, никуда не заберем. Доедай спокойно свою булку и больше не чуди! Все, давай, удачи тебе!

– До свидания, спасибо!

Вышли с вызова, и так мне захотелось городской булки с вареньем, аж спасу нет! Не надо мне никакого обеда, а только булку с вареньем. И желательно черничным. Ну прям как прихоть беременной.

Разрешили обед. Вопреки должностной инструкции, отклонились мы от маршрута, зашел я в магазин, купил две городских булки и две маленьких баночки черничного джема.

Наелся от души. А вот принесенный из дома обед остался нетронутым. Но моим парням еще до утра работать, съедят за милую душу!

Не вызывали очень долго. Два часа с лишним проспал, но планшет громко засвиристел, как будильник. Вызвали нас к женщине пятидесяти семи лет с психозом. Ну что ж, поедем, только умыться нужно для пущей бодрости.

Во дворе «хрущевки» нас встретил представительный седоватый мужчина с усами и в очках.

– Здравствуйте! Я ее муж бывший, но все равно курирую ее, иначе она дочку достает по телефону, да и без звонков беды может наделать. Пожар устроит запросто. Это мы уже проходили.

– На учете состоит?

– Ну а как же?! С двенадцатого года. Госпитализировалась столько, что и не сосчитаешь. А таблетки не пьет, на уколы не ходит.

Больная, одетая в розовый спортивный костюм, непричесанная и неухоженная, встретила нас крайне неприветливо и настороженно.

– Что, <самка собаки>, <гомосексуалист пользованный>, все же вызвал, да?! Да тебя вообще уничтожить надо! – накинулась она на бывшего мужа.

– Так, Наталья Алексеевна, во-первых, здравствуйте. Во-вторых, давайте спокойно поговорим со мной. Ведь я же ваших дел не знаю.

– А вот, спросите этого типа, зачем он к родной дочери Тарасова подсылает?!

– Какого Тарасова и зачем подсылает?

– Так вы и спросите его, зачем?!

– Наталья Алексеевна, но ведь я же с вами беседую, уж расскажите мне, пожалуйста.

– А чего рассказывать-то? И так уж все знают, что он к ней Тарасова подсылает, изнасиловать ее!

– Ну а кто такой Тарасов?

– Бандит и сволочь. Он женщин насилует и квартиры у них отбирает. Он дочку мою давно преследует. Запугал ее, застращал по-всякому, против меня настроил. Я ее спрашиваю, мол, может полицию вызвать, а она на меня прямо матом натуральным. Обзывает меня все время дурой и шизофреничкой.

– А откуда вам известно про этого Тарасова?

– Да вы смеетесь, что ли?! Везде пишут и по телевизору показывают! Вчера буквально купила газету с программой, так там прямо открытым текстом написано, скольких он изнасиловал и погубил! А эту сволочь, муженька моего бывшего, нужно вообще за … подвесить, за то, что он заодно с этим Тарасовым!

– Ну что же, Наталья Алексеевна, нужно в больничку поехать, полечиться.

– Чего-о-о?! Щ-щ-щас, прямо! Ну-ка, все отсюда на … пошли, падлы!

И больная, быстро схватив табуретку, замахнулась ею на меня. Но Толик с Герой были наготове. Вязки на нее надели, но ценой прокушенной руки Толика. В стационаре была вторая часть Марлезонского балета с укладыванием Натальи Алексеевны на вязки.

– Толь, ты смену-то доработаешь ли? – спросил я.

– Да без базара, Иваныч! – бодро ответил он.

Следующий вызов был к Максимке, великовозрастному профессиональному алкоголику. Да, да, именно к тому самому Максимке, который живет с пожилой мамой в благоустроенной квартире, но предпочитает пить всякую дрянь и валяться, где ни попадя.

Максимка, как и обычно, сидел на заднице, улыбаясь беззубым ртом, а рядом с ним стояли двое суровых полицейских.

– Ну, здравствуй, Максимушка, лапуля облезлая! В вытрезвитель собрался? Так сейчас тебя добрые дяди полицейские туда увезут!

– Гы-ы-ы! – радостно ощерился он беззубым ртом.

– Это кто его повезет?! – вскинулся прапорщик.

– Вы, разумеется, – невозмутимо ответил я.

– Это с какого перепуга?

– С такого, что вы имеете такое же право доставлять в вытрезвитель. Но упорно перекладываете это на скорую. Именно поэтому мы сейчас уезжаем, а вы его забираете.

– Нет, мне чего, рапорт, что ли, написать? – грозно спросил прапорщик.

– Вам никто не мешает. Пишите хоть десять рапортов. А мы поехали. До свидания!

Наконец-то дал я им отпор. Достали, всю пьянь на нас перекладывают! Не хочется грязного в полицейскую машину сажать? А нам в машину скорой, в которой мы настоящих больных перевозим, можно посадить облеванного, обоссанного или вшивого?

Распоряжение следовать к Центру. Следуем, конечно, но ничуть не надеясь на доезд. И точно. Дали падение мужчины тридцати пяти лет с седьмого этажа. Едем со «светомузыкой». Бесполезно. Травмы, абсолютно не совместимые с жизнью. Рядом с телом рыдает молодая вдова. Покойный прыгнул сам – это все, что удалось выяснить. Накрыли тело одноразовыми простынками, оформил я необходимую писанину.

И вновь, команда следовать к центру. Едем. И тут звонок на планшет от Надежды:

– Юрий Иваныч, срочно подъедьте по такому-то адресу, там фельдшера Леру Звонареву с вызова не выпускают. Она позвонила, сказала, что там реланиум требуют. Полиция пока не подъехала, а вы как раз рядышком.

– Понял, уже едем!

– Спасибо, Юрий Иваныч!

Водитель Володя безо всякой команды врубил «светомузыку». Долетели минуты за три.

Во дворе девятиэтажки стояла скоропомощная машинка с бортовым номером тридцать четыре. И Лерочка уже сидела в кабине, в целости и сохранности. И это главное.

– Лера, что там случилось?

– Да чего, у женщины якобы какое-то неврологическое заболевание, какое – они не помнят, и ей вроде как назначили реланиум внутривенно. Но ни выписок, никаких документов нет. Говорит, что все отдала в поликлинику. А как я без документов такой препарат сделаю? Как я его спишу?

– Они асоциалы, что ли, какие?

– Да нет, оба приличные, квартира такая хорошая. Они, как только услышали, что я позвонила и просила полицию вызвать, так тут же меня выпустили.

– Ну и как ты, полицию дожидаться будешь?

– Конечно, буду! Вот уж нифига я им этого не прощу!

– Ладно, Лерочка, удачи тебе!

Хотя, вряд ли будет какой-то толк от вызова полиции. Ведь фельдшера отпустили добровольно, никакого насилия к ней не применялось, а значит, уголовная ответственность исключается. Приедут, пальчиком погрозят и уедут восвояси. Но справедливости ради, виновата здесь не полиция, а наше законодательство.

Ну, а теперь вызов в неврологическое отделение Пятой горбольницы к агрессивному мужичку сорока трех лет, с психозом.

В отделении нас встретили врач с молоденькой медсестрой, которую била крупная дрожь. Врач, сам-то еще не отошедший от стресса, рассказал:

– Он вчера поступил. Я сразу просек, что у него похмелье жутчайшее. Но вчера все нормально было. А сегодня начал по всему отделению шариться, пытался денег занять. Понятно, что у него «трубы горели». Я предупредил его, что, мол, если не успокоишься, выпишу за нарушение режима.

– Он пошел к себе в палату, лег, – включилась в разговор медсестра, – сначала все тихо было. А потом вдруг шум, крик такой дикий: «Он ему глаз выколол!». Я сразу туда забежала, а там трое мужчин этого придурка скручивают. А Уткин кричит не своим голосом и за глаз держится. Оказывается, он ему ручкой ткнул, да еще и кулаком по лицу ударил. В общем, мужики его скрутили и к кровати в коридоре привязали.

Больной, по всей видимости, основательно обделался, а потому, распространял вокруг себя тошнотворную вонь.

– Ну, здравствуй, Олег. Расскажи, что случилось, что ты наделал?

– Ничего я не наделал. Просто меня братва магаданская преследует.

– Да ну? И что же они забыли у нас? Специально по твою душу приехали?

– Да, видать, по мою душу. Они меня грохнуть обещали. Но я их порву, отвечаю!

Салон машины моментально наполнился вонью. А потому, пришлось включать вытяжку. И, кстати, магаданская братва нас не преследовала. Видимо, удалось оторваться.

И опять вызов к неизвестному пьяному господину, которому плохо. Понятно. Значит, снова пустые покатушки.

Опаньки! На остановке сидел Максимка, собственной персоной, черт его дери, паразита этакого!

– Максимушка, солнце потухшее и протухшее, тебя же полиция в вытрезвитель увезла? Как же ты здесь-то оказался?

– Гыыы! – довольно заулыбался он, – а меня туда и не возили. Меня сюда привезли и из машины выгнали!

– Вот … …! – выругался я.

Но ругайся-не ругайся, а в вытрезвитель ехать надо. Иначе окочурится Максимушка от общего переохлаждения. И кто же тогда станет нас бесперебойной работой обеспечивать?

И это был последний вызов в моей сменке, отчего-то запомнившейся лишь Максимкиными гастролями…

Все имена, фамилии, отчества, изменены.