3.

Загадочный Макс появился ровно через два часа. Доктор сумел запомнить время на мониторе.

За это время Риктер несколько раз подходил к лежащему без сознания мальчишке. В первый раз – чтобы опять накрыть его простыней, попутно отметив, что, если не смотреть на эту кошмарную ногу, мальчишка очень даже неплохо сложен. Во-второй – на автомате, попытавшись пощупать пульс. Правда, в этом не было никакой нужды – все показатели светились на мониторе. Кстати, сам по себе монитор заслуживал отдельного внимания. Как и все оборудование этого странного места. Нет, многое из увиденного не было для доктора каким-то откровением – он знал, слышал, что такое оборудование существует. То есть, некоторое из присутствовавшего. Но оно было только в очень дорогих клиниках в которых могли себе позволить лечиться только очень непростые люди. Вроде мэра. Или Большого Фила, например. Вот скажем, в клинике доктора Риктера ничего такого не присутствовало даже в перспективе. Однако, большая часть всего этого технического великолепия представлялась скорее декорацией для сьемок фантастического фильма. Функциональной декорацией.

Один раз доктор попытался выйти из этого аквариума. Дверь оказалась заперта. Хотя, он не мог припомнить, чтобы Макс, когда выходил, ее запирал. На ней, собственно, и замка-то не было. Но она не открывалась. За второй дверью в металлической стене доктор, к своему удивлению обнаружил обычную жилую комнату. Кровать, санузел, душевая. Для выздоравливающих, не иначе. Хотя, какой резон держать выздоравливающего рядом с операционной?

Макс вернулся, неся в руках некий продолговатый металлический кейс.

– Что это? – поинтересовался доктор.

– Откройте, – предложил Макс. – И сразу приступайте к операции. Здесь все, что вам понадобится.

Он распахнул еще одну дверь за которой обнаружилось все для подготовки хирурга. Раковина, санитайзер, халаты, маски, перчатки… Манипуляторы для того, чтобы все это надеть… Все.

Доктор хмыкнул и открыл кейс. Надо сказать, он сперва вообще не понял что видит, и даже спросил:

– А что это такое?

Но потом сообразил, да так и замер с открытым ртом. Это не могло быть правдой, это было невероятно, однако – вот он держал это самое невероятное в руках.

– Медбот для бедра, – буднично сообщил ему Макс. – Размеры должны быть правильные – если судить по биометрии. Хотя, если что, он сам может подогнать себя. Автоматически.

– Проклятье, – восхитился доктор. – Я слышал о таких штуках только как о перспективных разработках… черт, как о концепции. Такое мог сделать только Алан Рэй.

Кажется, Макс поморщился при упоминании имени Рэя? Или нет?

– Не Рэем единым, доктор. Надеюсь, вы сможете установить эту штуковину?

– Вы шутите? Да я никогда в жизни не имел дела с таким оборудованием…

– Тут мы вам поможем, – пообещал Макс. – Чарли, мы ведь поможем?

Уж неизвестно к кому обращался Макс, но тут металлическая стена – изрядный ее сегмент – раздвинулась, и на доктора двинулся такой операционный комплекс, что простому врачу могло и поплохеть. Инструменты, хирургические манипуляторы… Вот тебе и бригада хирургов. Проклятье, при таком раскладе и ассистенты не нужны. Тут же выкатился второй монитор.

– Тут будет инструкция по установке прототипа, – пообещал Макс, и направился в сторону подготовочного блока.

– Вы что, – растерялся доктор, – тоже будете оперировать?

– Ну что вы, – усмехнулся Макс. – Я на подхвате. Оперировать будете вы. И Чарли нам поможет.

– Кто такой Чарли? – не понял доктор.

– Привет, – донесся откуда-то из спрятанных динамиков приятный мужской голос в котором, впрочем, слышались отчетливые нотки какого-то неуместного веселья. – Я постараюсь максимально подробно проинструктировать вас на тему установки прототипа… Ну и буду следить, чтобы вы не накосячили. Ибо мальчишку жалко.

Это «накосячили» убило доктора наповал.

– Чарли у нас на удаленке, – усмехнулся Макс.

Доктор, на секунду решивший было, что речь идет о каком-то компьютере, отмел эту мысль. Компьютеры не говорят «накосячили». Во всяком случае, с усмешкой в голосе. И мальчишек они жалеть не умеют. Даже Алан Рэй не способен привить компьютеру чувство юмора и такое скабрезное сострадание. Что бы там ни говорили про Альфу.

Значит, доктору Риктеру предстояла самая сложная и интересная операция в жизни.

4.

Алан Рэй сидел в своем старомодном кожаном кресле и устало смотрел в глубину Вселенной. То есть, звучало, конечно, несколько пафосно, но в каком-то смысле так оно и было. На громадном трехмерном экране, во всей его виртуальной бесконечности отображалось все. Вернее, могло отображаться.

Разумеется, пожелай того его левая пятка, Альфа могла бы вывести на экран все происходившее в мире. И разумеется, толку от этого не было бы никакого. Во-первых, вышло бы слишком мелко – очень уж много всего в мире происходит. А во-вторых, человеческий мозг не в состоянии все это осознать и обработать. Получилось бы просто очень пестрое лоскутное одеяло от которого больно глазам. Или даже не лоскутное одеяло, а бесконечная россыпь дурацкого бисера. Именно для этого (в том числе) он и создал когда-то Альфу. У нее мозг не лопнет никогда.

Помнится, раньше было принято восторгаться передовым многостаночником античности Александром Македонским, учеником другого такого же Аристотеля. Как он ловко умел одновременно читать один текст, писать другой, говорить на третьи темы… При этом, правда, понимание прочитанного, качество написанного и высказанного, скорее всего, не учитывалось. И попутно этот Филиппов сын завоевывал страны, бухал без просыпу и совращал мальчиков… Как учит нас история. А история ведь наверняка врет. Наверняка чего-то не договаривает. И если она даже при таком раскладе чего-то не договаривает…

Алан Рэй никогда особенно не хотел ничего завоевывать, к алкоголю был равнодушен… Как и к мальчикам. А для всего остального он создал этот великолепный инструмент.

Старушка Альфа. Да нет, зачем называть ее старушкой? Все эти десятилетия Альфа менялась, развивалась, становилась умнее… Но уж точно не старела. Некоторых вещей Алан Рэй так и не смог от нее добиться, но многое, очень многое было ей подвластно. Кроме, разве что, абстрактного мышления и чувства юмора. Но он к этому и не стремился. Альфа не была старой – она была… Черт его не знает как сформулировать.

Старым был он. Хотя, строго говоря, если ты после стольких лет вполне себе еще функционален, достаточно крепок разумом и телом… А душой? Вот с этим было сложнее. Чтобы понять крепость духа, надо сперва определиться что это вообще такое и в каких единицах это измерять. Иногда он чувствовал себя вполне бодро, иногда казалось, что он очень стар… Но это все эмоции.

Самый могущественный человек в мире… Вот ни разу не греет. Он оставил тщеславие где-то… То ли забыл в старой квартире, то ли и не было его вовсе. Сперва не до того было, а потом… стало просто не интересно. Или после того как умерла Алиса, и он осознал, что за все приходится платить? Да нет, это он и так всегда знал. Знал с самого начала. Платить приходится всегда. И плата за долголетие очевидна и жутковата.

Но ведь после явления Верхних и Нижних, постройки Стены, неуклюжих попыток многих правительств сперва разобраться в происходящем, а потом попросту спастись, выжить… И в этом упорстве остаться прежними… Как говорил великий философ «Трудно менять ничего не меняя, но мы будем»⁴². Прекрасный алгоритм для путешествия в могилу. Тщеславие – его тщеславие – от осознания того кем он стал должно было раздуться до космических размеров. Но как-то не сложилось. Видимо, опция изначально не была включена в систему. Интересно, это достоинство, или легкая инвалидность, вроде отсутствия музыкального слуха и чувства юмора?

Когда-то он строил Стену… Зачем? Большинство людей в мире полагало – для защиты. Чтобы спрятаться за ней, отгородиться от Верхних, Нижних и всего прочего несовершенного агрессивного мира. Алан не собирался развенчивать это мнение. Хотя, правды в нем было немного. Собственно, он ведь никогда не задумывал какую-то там утопию. Чтобы замышлять такое, нужно быть дурным мечтателем, наивным, тупым, с горящими глазами и при полном отсутствии ощущения реальности. Вряд ли такой человек смог бы построить Корпорацию Рэя. Такой человек деревенский сортир построить не сумеет. Тогда почему Алан был разочарован тем, что утопии не вышло? Потому что всегда неприятно осознавать собственную прежнюю наивность и глупость? А осознавать приходится – просто чтобы стать хоть чуть-чуть умнее и продолжить развиваться.

Как все было задумано. Глупо и прекрасно. Собрать в одном месте, заманить, задобрить пряниками многих и многих молодых и не очень, но обязательно талантливых и перспективных. Тогда Алан полагал, что он это умеет – определять талантливых и перспективных, создавать для них условия, мягко направлять, давать волю их способностям, чтобы они… что? Двигали цивилизацию? Еще одна глупость. Никто никуда не заманивал Архимеда, Ньютона, Декарта, Хокинга… Кому пришло бы в голову заманивать куда-то Стива Джобса или Илона Маска?.. И каких-то тепличных условий для них тоже никто не создавал. Они сами все создавали.

Резервация гениев. Смешно. Совершенно очевидно, что у всех этих умных и талантливых есть родные, близкие, семьи, дети, которые вполне себе могут оказаться совершенно не талантливыми и даже просто не так чтобы умными. И куда их девать? Тоже тащить за Стену? Поскольку ну кто же за-ради развития цивилизации бросит собственных детей или престарелую матушку? Правильно – всех за Стену. Дабы порывы любви и муки совести не мешали гениям творить… Но потом гений разводится с женой, та требует алименты, но и из-за Стены переезжать категорически не намерена – что она, дура, что ли? Да и сам гений ни в какую не желает, чтобы его ребенок – пусть и от несчастливого брака – оказался там, снаружи, в большом мире. Где жить, может быть, и можно, но вот иллюзии безопасности – никакой. И видеться с ним там – никак. Очевидные вещи.

Да и сами гении, надо признаться, зачастую на бытовом уровне могли оказаться такими идиотами… И Алан Рэй все это прекрасно понимал и тогда, и сейчас…