– Ну да, отдельно спал. Трахнул меня как шлюху и ушел. – Махнув рукой, она усмехается, снова глядя на меня как на последнее ничтожество. – Проехали… Я-то все переживу, а вот как он к этому отнесется, когда подрастет… – она кладет ладонь на живот. – Это большой вопрос. Но врать я ему не собираюсь.

Аня, очевидно, давно собиралась поиздеваться надо мной, уколоть побольнее в отместку за все страдания и вот, похоже, дождалась случая.

– Почему ты молчала? Тебе стоило поставить меня в известность сразу же!

– Ты оскорбил меня и унизил, – она отводит глаза в сторону. – Я не понимала, что делать, как жить дальше и говорить с тобой – это последнее, чего мне тогда хотелось. Учитывая, что ты мне еще и…

– Но ведь это касается нас двоих! – я срываюсь на крик и не даю ей договорить. – Это затрагивает и меня тоже! Такие вопросы мы должны решать вместе!

Аня фыркает и выдавливает из себя едкий смешок.

– Вместе! Забудь это слово, пожалуйста. Нет больше никакого «вместе». И вообще… Что ты имеешь в виду под фразой «решать вопросы»? Аборт?

– Какая уже нахрен разница?

– Да, действительно! – вскидывает руки Аня. – Теперь уже нет разницы!

– Ты специально это всё?

– Что специально? Забеременела? – она вздёргивает с издёвкой брови. – Ага, ничего умнее не придумала кроме как залететь от тебя. Пойми, дорогой, земля вертится не только по твою честь.

Чего это она такой дерзкой стала? Я не позволял ей так со мной говорить!

– Послушай, я тоже не планировала этого ребенка, – продолжает Аня и словно услышав мои мысли, унимает тон. – В те дни у меня началась овуляция, а противозачаточных я уже полгода как не пила… Зачем, да? Всё равно мы уже давно не спим друг с другом. Кто бы знал, что ты придешь и изнасилуешь меня?! Я и не предполагала тогда, как все сложится, но одно поняла точно – я не убийца. Брать такой грех на душу… ни за что. Ложиться под нож, добровольно гробить себя я не буду и если Бог решил дать мне этого ребенка, то я обязательно его рожу. А ты не будешь мне указывать, как жить.

Она смотрит на меня и со злостью добавляет:

– Ты откажешься от него.

– Нет… – рефлекторно возражаю я, но понимаю, что не такая уж это и плохая идея.

Я и без того раздавлен, размазан словно кусок дерьма по асфальту, а тут еще и этот ребенок.

– Я беременна, Руслан, и нам обоим нужно принять этот факт, – продолжает Аня еще спокойней. – Факт того, что на нас теперь вдвое больше ответственности.

Ну, да. Вот и старая добрая песенка про детей и ответственность подоспела. Я под это не подписывался.

– Какой срок? – терпеливо спрашиваю я.

– Месяц.

– Ты уверена, что это не ошибка?

– Наш брак – вот ошибка.

– Что?

– Я хотела и об этом сказать, но ты меня перебил.

– О чем?

– Думаешь, мне ничего не известно о твоём романе с этой малолеткой? Я всё знаю, Руслан. И сейчас у меня к тебе только один вопрос – как ты после всего этого смеешь вести себя так словно ничего не происходит? Унижать меня! Показывать так открыто своё отвращение ко мне и этому ребенку! Ты просто козел!

– С какой малолеткой? О ком ты? – недоумённо переспрашиваю я, пропуская всё остальное мимо ушей.

– Не строй из себя дурачка, ладно? – натянуто улыбается Аня. – И не парься – это больше не проблема.

Не могу прояснить, что меня напрягает больше? То, о чем она говорит или с каким спокойствием это делает? Можно представить, речь идет не о нас, а о соседях с площадки или дальних родственниках.

– Господи, – Аня улыбается, но её глаза дрожат. – Ты правда думал, что я ничего не знаю?

Она берет меня на пушку.

Мы с Полиной всегда снимали номера в разных гостиницах, приезжали и уезжали по отдельности, на работе искусно держали дистанцию, хоть и с трудом, но успешно сдерживаясь от каких-либо порывов. В телефоне я подписал её левым мужским именем, да и она никогда мне не названивала, не писала. Мы сами установили эти правила и не могли так глупо спалиться. Особенно в преддверии грядущего с Аней развода.

Хотя… какой теперь развод? Выбраться бы отсюда живыми.

– Я не понимаю, о чем ты, – неуверенно отвечаю я, сознавая, что смысла отнекиваться нет.

Аня точно всё знает. Но откуда?

– Всё ты понимаешь. Она сама мне рассказала. Лично! Но я и до разговора с ней всё знала. Думаешь, я наивная дура, у которой можно крутить роман за спиной без палева?

Я опускаю глаза.

– А Полина эта твоя – глупая девочка, конечно, – продолжает Аня. – Что с неё взять? Позвонила мне и сказала, что нам нужно встретиться и серьезно поговорить. Ну вот мы и встретились.

Нет, нет, Полина не могла так поступить. Если бы она и выкинула что-то подобное, то обязательно бы тебе всё рассказала. Это обман!

– Сказала, вы оба хотите быть вместе, перестать прятаться, но сейчас это невозможно, потому что ты боишься оставить меня одну после смерти родителей. А она устала ждать.

Меня колотит.

– Аня, давай не сейчас…

– Да ради Бога. Я и сама не хочу ничего обсуждать.

– Мы всё решим потом.

– А нечего решать. Я свыклась с тем, что ты предал меня. Это абсолютное унижение, но я это пережевала и выплюнула. И не собираюсь теперь из-за этого горевать и лить слезы. Хватит.

– Аня… я…

– Она попросила отпустить тебя и не мешать вам. Знаешь, что она сказала? Дай вспомнить… А, вот! «Он тебя уже давно не любит!» – Аня усмехается. – Ты дерьмо, ты предал меня! Еще и в такой момент – когда я потеряла своих родителей и осталась совсем одна.

На последней фразе голос её начинает дрожать и на глаза наворачиваются слезы.

– Когда это случилось?

– Неважно, – с безразличием отвечает Аня, утирая лицо.

– Важно… Это случилось до того, как ты забеременела?

– Да.

– Отлично, – усмехаюсь я. – Зная это, ты все равно забеременела. Получается специально, так?

Анин рот от удивления приоткрывается и застывает, кровь приливает к её лицу. Она смеётся.

Смех этот звучит искренне, но вскоре я убеждаюсь, что это самая натуральная истерика.

Зачем Полина ей всё рассказала? Это самый глупый и необдуманный поступок, который можно вообразить. Мы ведь тысячу раз говорили с ней обо всём. Она знала, насколько это для меня важно – обставить всё тихо и по уму.

Девчонка… Чего ты от неё ждал? Ей ведь всего-то двадцать два.

– Ребенок ничего не меняет – твердит Аня, бережно опустив руку на живот. – Если мы выйдем отсюда, ты можешь сразу подавать на развод и бежать к своей любимой Полиночке. Я воспитаю его сама, не парься. От тебя нужно одно – проявить характер и попробовать вытащить нас отсюда. Соверши для нашей пока еще официально существующей семьи последний подвиг.

Каждое слово, произносимое Аней, звучит нагло, цинично и я всё больше перестаю её узнавать. Всегда воспринимал свою жену как хрупкую, чересчур ранимую, остро от меня зависящую и материально, и эмоционально, и физически… И вот внезапно передо мной предстает другая её версия – сильная, собранная, озлобленная. Человек, полный решимости противостоять и идти до самого конца.

Это на неё смена обстановки так повлияла?

Опираясь о стену, медленно встаю. Сжимаю в кулаки грязные взмокшие руки, но сил не хватает и на это. В бессилии что-либо изменить или хотя бы временно спрятаться от всего этого безумия, закрываю глаза. В памяти вырисовывается номер нашего любимого с Полиной отеля на двадцать шестом этаже – в нем мы как раз и провели последнюю совместную ночь. Это случилось перед той хлопотной ночкой на работе, после которой мы и поехали на этот чертов Иссык-Куль, на эту чертову свадьбу по этой чертовой дороге.

Внизу тысячами ярких огней мерцает ночной город, далеко внизу беззвучно пятнами плывут автомобили, утопая в потоке неспешного ночного траффика. Я стою у окна и смотрю на звёзды, предвкушая ближайшие несколько часов в постели с дикой кошкой, которую буду снова укрощать. Терпкое послевкусие чиваса вперемешку с дымом сигарет приятно горчит, грудь наливается теплом, а её парфюм… Не описать словами этот волшебный запах. Он пробуждает в душе былую страсть, мечты и самые потаённые фантазии, кружит голову.

Как он прекрасен… Как прекрасна она была в ту ночь…

Раскинувшись на кровати, скользит по мне нагловатым, полным страсти взглядом. Её губы, окрашенные алым, расплываются в широкой томной улыбке.

Расстёгивает блузку. Высовывает кончик языка и призывно проводит ладонью по оголенным бедрам, сжимает грудь. Не сводя с меня глаз, просовывает руку под юбку и принимается ласкать себя, выгибая шею от удовольствия. Даёт мне понять, что я ей и не нужен вовсе, чтобы испытать наслаждение.

Спешно тушу сигарету, допиваю виски и прыгаю на кровать – поближе к её горячему необузданному телу, но снова попадаю в подвал.

Аня меня сюда возвращает.

Она с чем-то возится, суетится, а потом о дно ведра ударяется струя жидкости.

Анина струя.

Не желаю ничего видеть, но открываю глаза.

Она писает, да. И смотрит прямо на меня.

– Отвернись, – требую я.

Ничего не отвечает, но и взгляда не отводит.

Тогда я сам отворачиваюсь к стене, опираясь о неё руками, закрываю глаза. Хочу вернуться к Полине, но уже поздно – воспоминание ускользнуло.

Интересно, а писала бы она в это ведро? Как бы она вообще повела себя в Аниной ситуации? Смогла бы вынести смерть родителей, предательство, беременность от мужа, гуляющего на стороне? Как вела бы себя здесь – в этом жутком подвале в плену у двух умалишенных? Да и вообще – смогла бы стать хорошей женой?

Она ведь так молода.

Да, с таким потрясением, определённо, не каждый справится, но Аня… посмотрите-ка. Она держится достойно.

– Почему ты раньше не сказала, если знала обо всём? – злобно и вместе с тем стыдливо спрашиваю я. – К чему весь этот цирк? Здесь! И сейчас?

– Цирк, говоришь? Думаю, не стоит уточнять, кто здесь клоун?

– Ответь, почему молчала всё это время? К чему это всё?

– К тому, что я устала ждать, Руслан, – тихо и хладнокровно отвечает Аня. – Странно, но именно здесь я и поняла, что ждать больше нечего. Всё надеялась, что ситуация разрешится в лучшую сторону, что ты образумишься, ведь мы семья всё-таки. Но поняла, наконец, что ничего такого не случится. Ты потерялся. В том числе и для самого себя. Сам не знаешь, что тебе нужно. А я теперь хочу только одного – выбраться отсюда и родить по-человечески. Стать хорошей матерью. И я рада, что мне выпала честь стать ею. Я буду самой лучшей мамой. А ты не переживай за то, что сделал или не сделал. Просто вытащи нас отсюда. Ты должен осознать, что нас здесь не двое, а трое. И если в тебе осталось хоть что-то человеческое, переживать ты будешь не только за себя, хоть мы тебе и не нужны уже.

Закончив свою тираду, она ложится на матрас, поджав ноги, и отворачивается к стене.

А мне внезапно хочется плакать.