Глава 2

В висках пульсирует, глаза от любого малейшего движения отдают страшной болью в лоб и затылок. Впрочем, какой от этих глаз толк, если на голове у меня мешок. Не видно нихрена. Если бы не отдаленный свет луны, просачивающийся через ткань, я бы, возможно, решил, что ослеп.

Руки в запястьях, ноги на лодыжках и выше колена туго связаны верёвкой. Она так сильно впивается в кожу, словно это не веревка, а колючая проволока.

Когда первая волна паники проходит, пронизывая леденящей дрожью, я всё еще не могу сообразить, что случилось, где я и где Аня.

Восстанавливаю события – погоню, то, как он меня вырубил.

Невольно съёживаюсь от ужаса.

Не двигаюсь, чтобы не привлекать внимание.

Подо мной твердая поверхность и что-то мягкое, тонкое. Похоже на какую-то тряпку или одеяло.

– Аня, Аня… – шепчу я. – Ты здесь?

Ответа не следует.

Покачивает и трясет, подбрасывает. Скрип колес где-то внизу совсем рядом, фырканье лошади.

Мы в телеге?

Нужно бежать отсюда.

– Аня, ты здесь? – также шепотом, но настойчивее повторяю я.

Получается громче, чем я предполагал, но этот урод, наверное, ничего не услышал, потому что мы не останавливаемся и продолжаем ехать.

Он ведь не мог убить её, нет.

– Аня?

Приглушенное мычание. Знакомый голос. Родной.

Это она. Точно она.

Кажется, у неё во рту кляп, поэтому она и не может нормально говорить.

– Аня, всё в порядке?

– Амуааммуум.

Телега останавливается, я замираю.

Этот псих… Как же он ужасен. Вспоминаю его жуткую морду, тошнотворный запах, эти огромные руки на своей шее… Меня чуть ли не выворачивает от паники.

Хлопает по загривку лошадь, спрыгивает на землю и, шаркая по траве, направляется в нашу сторону.

Тяжело дышит, сопит.

Вижу его размытый силуэт сквозь мешок. Лица не разглядеть (если его можно так назвать), но я чувствую, что смотрит он прямо на меня.

Всё также фыркает лошадь, трещат сверчки, дует легкий ветерок. Безмятежная летняя ночь вдали от суетливого города во всей красе.

– Отпусти нас, слышишь? – внезапно вырывается у меня.

Аня дергается где-то справа и снова издает эти нечленораздельные звуки. Силится, наверное, избавиться от кляпа во рту и веревок на руках-ногах.

Урод не двигается, молчит.

Я верчу головой, изворачиваюсь в надежде высвободиться, но тщетно.

– Нас будут искать! Нас найдут! И тогда ты пожалеешь! – кричу я злобно. – Отпусти нас, пока не поздно!

Шаркает обратно к лошади, садится.

Трогаемся.

Аня не перестает приглушенно о чем-то кричать и биться в углу телеги подобно рыбе, выброшенной на берег, а я, подавшись в сторону лошади, продолжаю монолог.

– Это как-то связано с моей работой? Всё из-за документов? Или это какой-то розыгрыш?

Молчит.

– Да скажи ты хоть слово!

Я могу, действительно, могу его переубедить осуществлять свой план, каким бы страшным или важным он ему не казался. Нужно найти к нему правильный подход – договориться можно с каждым человеком (мне ли этого не знать), а он хоть и уродлив, болен, но всё же человек. Не чудище, не монстр, не животное. Это человек и я должен вразумить его. Нужно донести ему, что он совершает большую ошибку или пообещать то, что заставит этого полудурка изменить планы.

– Что тебе нужно? Деньги? Мы можем с тобой договориться. Я заплачу тебе – нужно только найти банкомат. Отдам всё, что есть. Обещаю. Слышишь меня? Не совершай глупостей, подумай, зачем тебе это всё?

Вновь останавливаемся.

Урод спешивается и снова идет к нам – быстро, торопливо. Подходит совсем близко и мне в нос опять бьет его мерзкий, поросячий запах.

– Стой, не надо ничего… – успевает вырваться у меня до того, как о мою голову ударяется что-то тяжелое. Я так и не понял, что это – его рука или какой-то предмет.

Аня гулко взвыла, а я, растворяясь в бесконечном потоке сильной и тупой боли, вновь отправился в бездонные недра темноты.

* * *

Голос Ани – приглушенный, неспокойный.

– Руслан!

Медленно возвращаюсь обратно.

Мир по кусочкам восстанавливается, воспоминания – старые и недавние наслаиваются друг на друга, заполняя сознание животным ужасом, от которого волосы на голове и руках шевелятся словно живые.

С трудом открываю глаза.

– Ты цел? Как ты? – боязливо и озабоченно спрашивает Аня. – Голова болит?

Глаза от яркого солнечного света пронзает тысячей иголок, сильно хочется пить. Язык распух и присох к нёбу – говорить будет трудно.

Первое, что я увидел, подняв веки – грязный бетонный обшарпанный потолок, изъеденный трещинами, держащийся на деревянных подпорках – двух посередине и еще двух по краям.

Пол тоже деревянный.

У противоположной стены на пол брошен матрас. На нём Аня и сидит.

– Где мы? – с огромным усилием спрашиваю я.

– У него в подвале.

На ноге у меня болтается черное ржавое железное кольцо шириной примерно сантиметров тридцать-сорок, сомкнутое небольшим, но крепким на вид замком. От кольца тянется прочная железная цепь, соединенная с толстой стальной балкой, торчащей из стены.

Озадаченно поднимаясь, беру в руки цепь, осматриваю её, изучаю крепление на ноге. Все выполнено прочно и первое, что приходит в голову – это мысль о том, что освободиться так просто не получится.

Стена крепкая – бетонная. Балка широкая и посажена глубоко. Я её и тянул, и расшатывал, но толку ноль. Замок, держащий цепь на ней, тоже выглядит крепким и надежным. Голыми руками не справиться.

Аня прикована по той же системе, что и я. И матрас под ней такой же грязный и вонючий. Словом, мы оба в заднице, но её хотя бы не били по голове два раза до потери сознания за последние несколько часов. Хотя… возможно, и ей досталось тоже.

Да, точно досталось. Вижу синяк на лице.

В смятении и удивлении оглядываю то Аню, то свою ногу, то весь этот подвал, и не нахожу слов.

Помещение примерно метров десять в ширину, цепи – по метру каждая. Учитывая наш рост, нам с Аней друг до друга не достать. Да и есть ли в этом толк?

– Ты в порядке? Я испугалась, думала, что ты…

– Умер? – продолжая оглядывать подвал, спрашиваю я.

– Руслан, мне страшно… – Аня в отчаянии. – Он убьёт нас! Он будет делать страшные вещи!

Выглядит ужасно – волосы растрепаны, глаза опухшие, еще и этот синяк на щеке – большой, жирный, свежий.

– Он ударил тебя? – спрашиваю я, поднимаясь. – И что с машиной, интересно?

– Сдалась тебе твоя машина! – сморщив лицо, истерично визжит Аня. – Есть кое-что поважнее!

– Если он оставил её там же – на обочине, нас скоро обязательно найдут, – объясняю я ход своих мыслей. – По машине нас будет проще отыскать. Там и следы, и улики, и все остальное.

Аня утирает нос, растерянно глядя в пол.

– И часы он с меня снял, козёл… – сокрушаюсь я. – Эх, ну что за ночка такая… Просто ад.

Хватаю ногу и снова пробую расшатать замок или балку в стене, но у меня ничего не выходит. Колодка, повисшая на щиколотках, ногу обхватывает плотно. С двух концов изогнута в широкие усики с пропущенным через них коротким железным стержнем. С правой стороны у него шляпка, не дающая проскользнуть через усики, а с другой продет замок. Сомкнуты концы плотно, зазор минимальный.

Аня не сводит с меня глаз. Ждет моей реакции, помощи. Надеется, что я придумаю план побега и мы немедленно приведем его в действие, только вот у меня пока нет ни единого соображения по поводу того, что делать.

– Эй, ты, псих! – ору я в потолок. – Лучше бы тебе выпустить нас отсюда! За нами скоро придут и тогда ты сильно обо всем пожалеешь!

– Не надо, Руслан! – Аня смотрит на меня огромными от страха глазами и трясет головой. – Ты можешь его разозлить.

– И что?

– Он болен… Не надо, я прошу тебя…

– Да мне плевать! – яростно воплю я. – Этот урод меня разозлил!

– Я не хочу умирать, Руслан! – взмаливается Аня со слезами в глазах. – Нужно как-то выбираться отсюда…

– Эй, помогите! Нам нужна помощь! Слышите? – кричу я в узенькие оконца под потолком. – Нас похитили!

– Никого тут нет, неужели ты не понимаешь? – Аня ощупывает лицо, чтобы понять, где оно болит сильнее. – Никто нам не поможет.

– Хрен ему! – я в сердцах сплевываю на пол и снова обращаюсь к потолку. – Хрен тебе, слышал? За нами скоро придут!

Окна здесь маленькие, небольшие, но вытянутые. Через них не выбраться наружу, хотя… Аня, возможно, могла бы.

Дверь широкая, массивная, с большой круглой деревянной ручкой. Вроде заперта на замок.

– Сколько времени? Как долго я… спал? – мне нужно хоть в чем-то сориентироваться. Не в местности, так во времени.

Ощущение словно вышел из многолетней комы.

Аня налегает на замок и цепь, тужится, хочет расшатать кольцо, кричит, нервничает, но у нее тоже ничего не получается.

– Аня, ты слышишь меня?

– Что?

– Как долго я был без сознания?

Это она во всём виновата. Из-за неё вы здесь.

– Часа три… – отвечает она, бросая цепь на пол и закрывая лицо руками.

В углу стоит небольшая печь с уходящей наружу трубой. Похоже, рабочая – даёт тепло в холодное время года.

Мы здесь надолго?

Нам предстоит зимовать в этом подвале?

Лампочки в потолке или какого-либо другого источника света нет. Светло только благодаря солнцу, проникающему через форточки. Настолько высоко посаженные, что кроме неба с наших матрасов в них ничего не видать.

Ночью будет тьма кромешная.

– Ты говорил про какие-то документы, – уточняет Аня. – Что ты имел в виду? Это как-то связано с твоей работой?

Где-то вдалеке поют птицы и жужжат мухи.

– Нет, – твердо отвечаю я. – Забудь об этом.

– А что за документы?

– Неважно. Почему ты не убежала?

Такая глупая, беспомощная… Я дал ей фору, чтобы свалить оттуда, а она ей не воспользовалась.

– Он догнал меня. Ударил и потащил к дороге. Я не смогла вырваться, кричала, тогда он снова меня ударил и я потеряла сознание. Очнулась уже в телеге.

– И что? – я сосредоточен и представляю, как всё происходило, как ей было страшно, больно, но это не прошибает во мне сострадания. Сама во всём виновата.

Сказать бы ей об этом, пристыдить, но я сдерживаюсь. Не время и не место выяснять, кто прав, а кто виноват. Нужно исправлять то, что уже случилось.

– Как долго мы ехали?

Утираю грязный пот со лба, встряхиваю головой. Каждый удар сердца отдается тупой болью в висках.

– Не знаю. Часа полтора, два.

Аня крепко сжимает ступни и нервно раскачивается, а я опускаюсь на матрас и всё прислушиваясь к звукам снаружи, вожусь с колодкой – нужно найти способ открыть её. Перед глазами проносятся сцены, в которых он заходит сюда с ножом или бензопилой в руках и рубит нас на части. Или насилует Аню…

Выдыхаю посильнее, чтобы справиться со страхом, но это не помогает. Я парализован и шокирован.

Где же этот урод? Когда придет обратно? И что будет, когда он всё-таки явится?

Эти мысли подстегивали меня, поэтому я не бросал попыток освободиться. Силы во мне иссякли, но старался я как мог – всё пробовал оторвать цепь, сломать замок, бил им о петлю в стене, но это ничего не дало – зря только тратил энергию.

Легко и просто это всё не закончится. И мы можем умереть здесь – вот, что самое паршивое.

Всем своим существом я отказываюсь принимать факт того, что это реально и ничей не розыгрыш, но вязкий и холодный страх, всё больше расползающийся по венам, расстилающийся под кожей, неумолимо убеждает меня в том, что всё по-настоящему и, действительно, происходит именно с нами.

– Если бы ты просто разбудила меня… – говорю я дрожащим, но строгим голосом, – то мы бы…

– Моя вина… – соглашается Аня. – Не сверни я на том повороте…

– Но ты свернула, – ядовитым тоном подхватываю я. – И теперь нам грозит смерть!

Аня ложится и рыдает, а я, опершись о стену, пытаюсь предположить, что же с нами будет дальше.

За дверью раздаются шаги.

Это он.

Спускается, встает перед дверью, вставляет ключ в замочную скважину, со скрипом прокручивает его и… дверь открывается.