Глава 4. Билет в Сеул

В середине мая – начале июня погода во Владивостоке не балует. Сопки скрыты белесой пеленой тумана, небо затянуто тучами, с ним сливается серое, беспокойное море, и сверху заряжают двух-трехнедельные дожди с ветрами. Местный климат сложно предугадать, он настолько непредсказуем, что погода может меняться по пять раз на дню, город полностью во власти моря; что оно принесет, то и будет, циклон ли, тайфун ли, тишь да гладь. Но по наблюдениям, приморский апрель гораздо солнечнее мая и первой половины июня, зато осень теплая и ясная, что кажется затянувшимся бабьим летом, и даже в октябре выпадают деньки, когда можно пройтись по улице в футболке, нисколько не замерзнув. Море, как аккумулятор, долго прогревается, до самого июля, накапливает тепло, а потом отдает его берегам, согревая вплоть до ноября.

Владивосток на одной широте с Сочи, но климат здесь суровее многих городов центральной полосы России. Год на год не приходится, когда зимы снежные, когда нет, но стабильно морозные, а при температуре минус двадцать и стопроцентной влажности воздуха даже самый слабый ветер пронизывает насквозь, обжигает кожу ледяным дыханием – а ветра с моря лютые, порывистые. Обычно просыпаешься среди ночи из-за шума, оконные рамы ходят ходуном, и кажется, еще немного и неистовый порыв выбьет стекла или, на худой конец, отворит окна и ворвется внутрь. И так вскакиваешь несколько раз за ночь в тревоге, в беспокойстве, почти не выспавшись…

Но насколько прекрасны морские пейзажи, которые, пожалуй, компенсируют суровость местного климата, неумолимость приморских ветров! Это и заледенелое море с золотым отражением заката, таким ярким, что слепит в глазах, и наледи, причудливо замерзшие в виде волн, и снег, искрящийся на солнце, точно россыпь бриллиантов, и очертанья сопок в морозной дымке января.

Несомненный плюс географического положения Владивостока в том, что в самом городе температура редко опускается ниже двадцати-двадцати пяти градусов: теплоотдача моря смягчает мороз; и не задувай здесь такие неистовые ветра, климат был бы вполне сносным. В городках и поселках по хабаровской трассе, к северу Приморья, совершенно другая картина: зимой стоит мороз под тридцать пять, а летом, в пик жары, такой же градус, но со знаком плюс. Море не забирает тепло и не возвращает его – природа, что положено ей, то и принимает.

После продолжительной зимы наступает весна, когда плюсовые температуры ночью устанавливаются не раньше начала апреля. Солнце греет во всю мощь, чтобы растопить снега и льды, а справившись с задачей на ура, уходит в спячку, и в мае город накрывают тучи. Календарное лето наступает первого июня, фактическое – двадцать пятого; море прогревается только к июлю, когда температура воды становится комфортной для купания. Возможно, в этом и прелесть Японского моря, что пляжный сезон короче по сравнению с Черным, а потому и долгожданнее.

И еще. Во Владивостоке, как ни в одном другом российском городе, чувствуешь себя ущербным без автомобиля, и тому есть несколько причин. Во-первых, это город автомобилистов благодаря Японии, что обеспечивает соседа подержанной техникой, и здесь же расположен крупнейший авторынок, куда едут со всей страны, за тысячи километров, чтобы подобрать добротную иномарку за цену, которой по России больше не найти.

Во-вторых, по статистике, едва ли не на каждого приморца приходится автомобиль, и все создано для удобства водителей в ущерб удобству пешеходов: на переходах приходится стоять подолгу, а времени на то, чтобы перейти дорогу на зеленый свет, отводится мало. Выстаивать на светофоре по полторы минуты тяжело в ветра, ненастья, что для Приморья с переменчивой погодой далеко не редкость.

В-третьих, горный рельеф. Дома расположены на сопках, и подъезд автобусов, трамваев к ним есть не везде. Жителям пешком приходится спускаться-подниматься от остановки к дому, что создает одни сплошные неудобства.

И, в-четвертых, маршрут и расписание движения городского транспорта. Складывается впечатление, что когда они составлялись, нужды людей учитывались мало: взять тот же тридцать девятый маршрут, следующий от улицы Сафонова до Луговой. Это единственный автобус, на котором можно уехать из района, идет всего семь остановок, не до центра и не допоздна. На Луговой конечная и пересадка; вместо того, чтобы запустить полноценный маршрут до центра, ввели «39 д», который ходит раз в три часа, так что поймать его – большая редкость и удача дня. Автобус ходит до девяти часов, и если не успел к положенному времени, езжай до «Борисенко», а после тащись две остановки в сопку. В любую погоду, при любых ветрах. И таких примеров масса.

Все это приводит к мысли, что, живя здесь, надо разбиться в лепешку, но приобрести автомобиль. Пусть самый дешевый, не до изысков, главное, чтобы был на ходу. И свой.

***

Для Аллы настали не лучшие времена. Дожди и облачность, плаксивая погода, типичная для этого сезона, еще сильнее погружали в то тягостное состояние, что вызвали события последних дней.

«Запомни: это не ты потеряла работу и парня – это они потеряли тебя», – как могла поддерживала Яна.

Алла горела страстным желанием заставить Авдеева за все ответить: побитая и униженная, она в тот же день отнесла заявление в ближайший полицейский участок. Сама того не желая, прислушалась к Маринке, поскольку хотела добиться справедливости любой ценой, любыми средствами. И начала с законных.

«Прошу привлечь к уголовной ответственности Авдеева Глеба Андреевича за клевету и публичное унижение в сообществе “Курицы Владивостока” социальной сети “ВКонтакте” меня, Воронцовой Аллы Геннадьевны, в результате чего пострадали мои честь и достоинство», – написала Алла. На лист бумаги упала крупная слеза, и последнее слово размазалось.

Читая это, полицейский усмехнулся.

– Так каким образом пострадали ваши честь и достоинство?

– Из-за клеветы меня бросил парень, уволили с работы.

– И что же такого написал о вас гражданин Авдеев?

– Что я занимаюсь проституцией, но это клевета!

– А с чего он привел такую информацию?

– С того, что захотел сломать мне жизнь! – не выдержала Алла.

И тут до нее дошло, что ее расспрашивают не ради того, чтобы прояснить детали дела и помочь, а из банального любопытства к чужой беде.

– Вы уверены, что вас оклеветал гражданин Авдеев?

Последний вопрос прозвучал особенно глупо.

– Да, а иначе я не пришла бы к вам! Это он, и, если нужно будет, я приведу свидетельницу!

– Не нужно. Непростая складывается ситуация… – сделал паузу полицейский. – Все живы, здоровы. Договоритесь с гражданином, решите мирно, полюбовно. Вас знаю, пары: день поругались, день помирились.

– Мы с ним не пара! Я пришла за справедливостью. Как же уголовная ответственность за клевету, за унижение личности? Закон существует… Лишь на бумажке? – недоуменно развела руками Алла, но правоохранитель не воспринимал ее всерьез.

– Девушка, вашей жизни ничего не угрожает. А то, что с парнем… Это ваши личные дела. Уверен, вы помиритесь. И сами заберете заявление.

– Не заберу! – парировала Алла и привела самый веский аргумент: – Он меня ударил! Сегодня, на глазах у всех!

Но полицейский не придал значения этим словам и с раздражением ответил:

– Ох, сложно с вами. У нас полно серьезной работы. Не смеем вас задерживать, – страж порядка нарочно выделил «серьезной».

– Ясно! – она скомкала лист и, бросив в урну, выбежала из участка.

На улице почувствовала себя паршиво из-за того, что раскрыла душу дяде в форме, а в эту душу плюнули – зачем только пошла? Послушала бы Янку…

Дурная слава тут же разлетелась. Во «ВКонтакте» ей писали незнакомцы, прознавшие о ней через «курятник», и Алла одним кликом удалила профиль, оставив только электронную почту и Skype. Ее воротило от интернета, который внезапно оказался помойкой, куда каждый мог выбросить все, что угодно: оскорбить, унизить, оклеветать, не предоставив никаких доказательств. Ну и что, что это сломает чью-то жизнь, какое это имеет значение, если толпе хочется зрелищ.

Яна не могла смотреть спокойно на страдания подруги и вызвонила Пашку, чтобы вывести его на разговор и вправить мозг. Но никакие аргументы не могли убедить его в искренности бывшей девушки. Он оставался непреклонным, считая, что все справедливо и позор станет расплатой за предательство, измену. Его слова могли бы щедро посыпать солью раны Аллы, но к счастью, та об этом разговоре не узнала ничего.

– Ты обвиняешь ее в том, чего она не совершала. Ее оклеветал Авдеев, бывший парень! Он работал в том же банке, – пыталась достучаться до глухого сердца Яна, – отсюда и интимные детали, и информация о командировках и корпоративках. Тебя же обвели вокруг пальца и внушили через сеть, друзей, общественное мнение, что верная, надежная Алла изменила тебе, но это ложь. Знаешь ли ты, что ее побили на работе, а когда она пошла в полицию, то выставили вон? Каково ей? Отвернуться от нее сейчас – предательство, ты предаешь ее сейчас! – воскликнула Яна, но ее оборвал раздраженный голос:

– Передай своей подруге, чтоб больше никого ко мне не подсылала. Ни тебя, ни кого-то другого. Пусть усвоит: все кончено. Из-за нее мне теперь стыдно смотреть людям в глаза, – отчеканил Павел и бросил трубку.

Яне оставалось слушать короткие гудки…

Алла засыпала и просыпалась в слезах, лицо осунулось, глаза потускнели. Ничто ее не радовало, на шутки подруг она не отзывалась. Марина заставила ее пропить курс «Новопассита», и Алла послушно глотала горький сироп, даже не морщась.

Она не задумывалась ни о прошлом, ни о будущем, ни об ушедшей любви, ни о предстоящих поисках работы, а затухала в сыром, хмуром городе и занималась саморазрушением. Спасение виделось только в отъезде. Неважно куда, главное, из Владивостока и поскорее. Уехать, чтобы развеяться, восстановить силы и вернуться готовой к борьбе за место под солнцем.

Родители жили в Рощино, на севере Приморского края, и Алла собралась к ним, в родной дом, где, как говорится, и стены лечат. Подруги поддержали идею: ей действительно следовало взять паузу, и отъезд казался лучшим решением.

«Сейчас она слишком вымотана, чтобы браться за что-то новое; вот придет в себя, тогда и можно подумать о будущем, как жить дальше. Для начала ей нужно все переосмыслить в спокойной обстановке, а для этого уехать домой и побыть в кругу семьи», – рассудили подруги.

Они наказали Алле всегда быть на связи, не пропадать, регулярно звонить, делиться мыслями, переживаниями, поскольку знали: замыкаться в себе нельзя. Они поддерживали ее как могли и принимали ее боль как собственную, но в последние дни им стало страшно за нее: ходила мрачнее тучи, почти не разговаривала, а во сне скрипела зубами. И если бы не намечавшийся отъезд, ей, возможно, пришлось бы скоро обратиться к психиатру. И признать полнейшее поражение. Перед Авдеевым, перед судьбой.

– Ну уж нет, рано вешать нос. Ты еще им всем покажешь, – сказала Янка и отправила подругу за билетом на автовокзал.

***

Алла приехала в Рощино в первых числах июня. Она не баловала родителей частыми визитами: с тех пор, как осела во Владивостоке, появлялась дома не чаще, чем раз в пару месяцев, – и те несказанно обрадовались столь неожиданному приезду дочери.

Но застыли на месте при виде впалых щек, темных кругов под глазами, контрастировавших с мертвенно бледным лицом; в стеклянных глазах даже встреча с родными не смогла пробудить живой блеск. Что с ней стало?

– Дочка, ты больна? – выронила из рук полотенце мать.

Дочь молча разулась и переступила порог.

– Что случилось? Кто тебя обидел? – спросил взволнованный отец, как в детстве, когда та прибегала со двора в слезах. Но вместо ответа Алла бросилась в его объятия и разрыдалась.

– Дочка, что с тобой? Все хорошо, мы рядом. Солнышко ты наше… Проплачься, станет легче.

– Что же мы стоим у порога? – обступили ее чуткие родители. – Пойдем в комнату, пойдем же.

Все трое стояли в прихожей, отец сжимал в объятиях дочь, мать гладила ее плечи, спину. Навстречу им, мяукая, вышагивал Степан, пушистый сибиряк – Алла играла с ним, когда он был еще котенком. Наклонившись к давнему другу, она с грустью заметила, как поседела его шерстка: кошачий век недолог, и возраст брал свое. Она вздохнула.

– Степашка, старичок…