Путешествие было долгим и заняло много лунных циклов, но далось Уруму без труда. Йорги вообще легко перемещались на большие расстояния, передвигаясь пешком, не спеша, с легкостью переплывая озера и крупные реки. Если река текла в попутном направлении, то сооружали немудреный плот из нескольких скрепленных вместе ивняком поваленных деревьев и плыли, сидя на плоту. Замерев неподвижно, как истуканы, любовались красотами неспешно меняющегося пейзажа.
Урум прожил большую часть жизни в лесу, поэтому с восторгом и некоторой робостью взирал на бескрайние степные просторы с редкими рощицами лиственных деревьев. В высокой траве прятались невиданные им ранее живые существа. Семейства мелких грызунов с глазками-бусинками вылезали из нор и, сложив передние лапки на животе, забавно замирали столбиками, провожая его взглядом. Стада пугливых, некрупных, рыжеватых антилоп с маленькими полосатыми рожками и уродливо-горбатыми носами-хоботками были неисчислимы. Между ними, покачиваясь из стороны в сторону, вальяжно расхаживали двугорбые длинношеие существа, высокомерно поглядывая сверху на суетящихся антилоп. Несмотря на изрядный размер и крепкие копыта, опасности они не представляли. А вот туры с острыми, загнутыми вперед рогами нрав имели злобный и нападали при первых признаках опасности первыми. Шустрые степные лошадки отгоняли хвостами прилипчивых насекомых. На вкус хороши были все. За долгую дорогу Урум успел поохотиться.
Были и хорошо знакомые Уруму существа: остроухие, увлеченно мышковавшие, лисички, осторожные степные волки. И те, и другие были меньше своих лесных собратьев. Богатые степные травы полностью скрывали их. В безоблачном небе свободно раскинув крылья, парили орлы и другие хищные птицы, поменьше, выслеживая зазевавшихся сурков и сусликов.
Монотонный равнинный пейзаж уже успел надоесть Уруму, когда земля вокруг начала вспучиваться холмами, сначала лысыми и маленькими, потом большими и заросшими деревьями. Вдали показались горы. Со слов старика Мууна человеческое городище находилось у подножия Радужных гор на берегу озера, в трех днях пути в сторону захода солнца от спускавшейся с гор бесноватой, бьющейся о камни реки. Река была особенной, не похожей на другие речушки, стекающие с гор. Вода в ней была насыщена растворенными минералами и имела весьма своеобразный привкус. По этому признаку ее можно было отличить от прочих. Уруму понадобился полный лунный цикл, чтобы найти это место.
Лес почти поглотил его, покрыв сплошным ковром растительности расчищенное когда-то людьми пространство. Стволы деревьев толщиной с ногу мамонта высились среди разрушенных уродливых строений, руша и сминая их, превращая в бесформенные груды камней, постепенно врастающие в землю. Урум приуныл. Найти здесь что-нибудь вроде статуэтки Мууна казалось нереальным. Наудачу он раскидал несколько каменных куч, найдя лишь сгнившие остатки деревянных предметов непонятного ему назначения, да распугав мокриц. Стоило остановиться и поразмышлять.
Урум присел на берегу озера, любуясь его живописными, сплошь заросшими берегами под мелодичный плеск волн. Почерневшие обрубки стволов, торчащие из зарослей ежевики, колючей волной покрывающих небольшую полянку, привлекли его внимание не сразу. Было в них что-то неестественное. Конечно же! На них были вырезаны лица: скорбное – с опущенными вниз уголками полуприкрытых глаз и губ; суровое – со сдвинутыми широкими бровями и плотно сжатыми губами и нежное, широко распахнувшее очи, с мягкой, доброй полуулыбкой на устах. Дерево почернело, глубокие трещины избороздили его вдоль и поперек. Но даже это не портило впечатления. Лица были вырезаны так мастерски, так точно передавали эмоции, что Урум без труда прочитал их. Казалось бы, все так просто, всего лишь линии, вырезанные на дереве. Но Урум точно знал, что сам сделать подобное не в силах.
Деревянные истуканы подбросили дров в давно разгоревшийся огонь любопытства молодого йорга. Хотелось увидеть что-нибудь еще, сделанное человеком, да и самих людей тоже. Со времен изгнания прошло много лет, возможно за это время люди научились создавать еще более прекрасные вещи. Граница владений йоргов проходила совсем рядом, по другую сторону Радужных гор. Быть может, удастся взглянуть одним глазком на людей и их творения? Урум обошел озеро и решительно направился в горы.
Йорги были одиночками. Они свободно расселились по всей известной земле по одному, либо небольшими семейными группами, не обременяя друг друга излишним общением и с уважением относясь к личному пространству сородичей. На границах с человеческими землями всегда жили стражи, отпугивая излишне любопытных людей и не допуская их проникновения в запретные земли. Появление Урума в горах не осталось незамеченным. Нума – нынешний страж Радужных гор, нашла молодого йорга, безмятежно сидящего на выступе скалы и с безмолвным восторгом взирающего на слоеную многоцветность скал. О своеобразной красоте Радужных гор Урум был наслышан, но нереальность диковинного пейзажа поражала до глубины души. Нума разделила его восторг и ушла, попросив приглядывать за границей. За десять лет, проведенных ею здесь, людей она видела лишь издали. Никто не тревожил её покой.
Урум с жадным любопытством пожирал глазами полоску поросших лесом холмов – человеческие земли. Следом за ними тянулась уже знакомая ему степь. Единственная река, стекавшая с гор по эту сторону, делила тоскливые степные просторы надвое и немного оживляла пейзаж. Больше глазу зацепиться было не за что, человеческих поселений близ гор не было. Произошедшего в ущелье обвала Урум не видел, лишь слышал смутный грохот, был слишком далеко. А, вернувшись, обнаружил, что река почти исчезла.
Люди тоже не оставили этот факт без внимания. Они явились через несколько дней и расположились прямо у подножия скал. Из-за ярко горящего костра они почти ничего не видели вокруг. И Урум смог подойти очень близко, с любопытством разглядывая людей. Если бы не беспокойно фыркающие и настороженно прядающие ушами лошади, он мог бы стоять за их спинами и оставаться незамеченным. Невысокие, едва достающие йоргу до груди, щуплые, малосильные, с плохим зрением и, похоже, напрочь отсутствующим обонянием, с телами, лишенными шерсти, но полностью прикрытыми чем-то, чему Урум не смог подобрать названия.
На рассвете двое из них, не колеблясь, нарушили границу и углубились в запретные земли. Люди уверенно поднимались вверх по сумрачному ущелью. «Ищут реку,» – понял Урум. И они почти нашли ее, только опустившаяся темнота помешала их планам. Йорг наблюдал за людьми сверху, оставаясь незамеченным. Он не мог позволить им и дальше безнаказанно находиться в запретных землях. Поэтому, не колеблясь, сделал то, что должен был. Дождавшись, когда незваные гости затихли, завернувшись в плащи, он нашел подходящего размера валун и, бесшумно подкравшись, опустил его точно на грудь одного из людей. Обвал камней в озеро произошел как раз в тот момент, когда он поднимал следующий подходящий камень. Стена воды обрушилась прямо на плечи Урума, оглушила, сбила с ног, закрутила, потащила вниз по ущелью и, изрядно побив головой о камни, бросила, словно надоевшую, поломанную игрушку, умчавшись дальше.
Урум пришел в себя уже в сумерках. Болело все, тело разламывалось и распадалось на части, как сгоревшее полено в костре распадается на угли, перед глазами плыли и множились скалы ущелья. Крепко сжав голову руками, Урум безуспешно попытался соединить прыгающие изображения в одно настоящее и побрел вверх по ущелью. Там его ждал сюрприз. Стадо беснующихся, испуганных лошадей жалось к каменному обвалу в напрасных попытках избежать встречи с ним. Урум бросился на ближайшую лошадь и плашмя растянулся на камнях. Руки прошли сквозь пустоту. «Она одна. Лошадь только одна,» – дошло до йорга. – «Но которая из них настоящая?» Понять это было невозможно. Широко расставив руки и покачиваясь из стороны в сторону, Урум ловил всех подряд, пока несчастное животное не встало на дыбы и не впечатало копыто прямо Уруму в лоб. После этого самым чудесным образом все стадо лошадей вдруг соединилось в одну, которую он без труда и поймал. Ударом руки йорг сломал лошади хребет и разорвал зубами шею. Горячая кровь потекла по подбородку, он пил и не мог насытиться. Словно сама жизнь вливалась в его израненное тело. Потом Урум сожрал сердце и печень, оторвал ноги и голову, а остальную часть туши из последних сил потащил наверх, решив отлежаться некоторое время в укромном местечке повыше.
Утром он увидел внизу человека, тот бестолково вертел головой, разглядывая останки лошади. Урум глубоко вздохнул, успокоил сердцебиение, сосредоточился и обрушил на человека волну дикого, необъяснимого, беспричинного, животного ужаса. Такого ужаса, от которого разрывается сердце у оленя, окруженного со всех сторон лесным пожаром, или загнанного до изнеможения стаей обступивших его волков. На несколько мгновений страх пригвоздил человека к месту, а потом он опрометью бросился бежать, падая и не разбирая дороги.
Вода вернулась в город спустя несколько дней после возвращения Балаша и Азара. Река набухла быстро прибывающей водой, ускорила свой бег, расплескивая излишки на поворотах, и наполнила русло, как прежде, под радостный рев собравшейся по берегам толпы. Балаш тоже стоял в толпе взволнованных горожан, опираясь на парапет старого моста. Собственное предсказание о возвращении воды, сбывшееся к огромной радости жителей города, оставило его спокойным и невозмутимым. Горячность, импульсивность, бесшабашность и беспричинное взбалмошное веселье, прежде столь свойственное юноше, погасли, словно залитые водой угли костра, уступив место задумчивости. Смерть Абрама и встреча с йоргом оставили неизгладимый отпечаток в его душе. В тот же день его пригласили к правителю.
И на этот раз все было иначе. Слуга встретил его в конюшенном дворе и проводил дальше, во внутренний дворик – весьма просторный, усаженный фруктовыми деревьями, с розовыми кустами, обрамляющими затейливо мощеные камнем дорожки. Правитель принял его в тенистой беседке, сплошь увитой виноградом, что создавало приятную иллюзию прохлады в жаркий летний день, обнял, как старого друга и пригласил разделить с ним кубок вина за беседой. Его проницательный взгляд, казалось, видел юношу насквозь.
Домиар – всесильный и полновластный правитель города, достиг предела своих мечтаний шесть лет назад и с комфортом расположился на городском олимпе. Но на лаврах не почивал, продолжая непрерывно опутывать город своими сетями, вербуя сторонников, подкупая противников, запугивая, угрожая, улещая и обманывая. За свою бурную жизнь он овладел этим искусством в совершенстве. Последнее время Домиара все чаще посещало незнакомое ему прежде чувство. Добившись в этой жизни всего, чего хотел, он заскучал.
Домиар появился в городе двадцать два года назад: изможденный, обессиленный, умирающий от голода и жажды, с таким же измученным двухлетним ребенком на руках. Они пристали к берегу глубокой ночью на лодке с течью в днище и единственной сломанной мачтой. Потом в течении двух суток только пили, ели и спали в убогом домишке приютившей их семьи рыбака. Кто он и откуда, Домиар не распространялся. Люди решили, что из рыбацкой деревушки, коих на берегах полуострова было немало. Путь наверх занял немало времени и потребовал всей хитрости и изворотливости, на которую был способен его ум, вкупе с наглостью и беспринципностью. Шестнадцать лет назад он смог заключить крайне выгодный для него брачный союз с девицей из богатого семейства, репутация которой (не без его помощи) оказалась сильно подмочена, и родственники сочли за благо сбыть её с рук хоть кому-нибудь. Жена принесла ему некоторый капитал и дочь, искренняя привязанность к которой стала приятной неожиданностью для Домиара.
Жители полуострова моряками не были, лишь рыбаками. Домиар же стал первым, кто наладил торговлю с другим человеческим анклавом, процветавшим на крупном острове в трех неделях пути по морю. Жители острова перепродавали им изумительной прочности и красоты стальные клинки, которые привозили из-за моря, причудливую тончайшую ткань, невесомую, как перышко птицы и струящуюся, будто прохладная вода, а также россыпи перламутровых жемчужин. В качестве платы получая отборное зерно, запечатанные воском кувшины с вином и горшки с медом. Остров был невелик, на пахотные земли не богат, и растущему населению не хватало продовольствия. Островитяне жили за счет торговли с несколькими человеческими анклавами, обменивая товары одного на товары другого. Занятие это было опасным, каждый год жадное море забирало свою дань жизнями моряков, но прибыльное.
Домиар родился здесь и вырос, промышляя добычей жемчуга. К моменту встречи с Самирой, разрушившей его жизнь, он заправлял целой артелью отчаянных ныряльщиков за жемчугом и процветал. Чувство было столь сильным и взаимным, что препятствием не стал даже муж Самиры. Отношения влюбленных не были бесплодными, и через положенное время Самира родила сына. Муж прозрел через два года после рождения ребенка, ничуть не напоминающего его самого. Даже стадо разъяренных носорогов не могло бы сравниться с ним яростью. Домиар, прихватив женщину и ребенка, едва успел бежать на лодке в море. Сильнейший шторм сломал мачту и смыл за борт женщину. В какой-то момент Домиар отчаялся, бросил грести и отдался на волю волн, которые и вынесли их с сыном на чужой берег.
Этого мальчика, слишком крепко двумя руками сжимающего чашу с вином от волнения, он видел насквозь. Похоже, смерть наставника, к которому он был привязан, стала большой потерей для Балаша. Он был серьезен, задумчив, молчалив. Совсем не такой, как ему доносили. Внимательно разглядывая собеседника, Домиар не торопился начинать разговор.
«Я намерен назначить тебя смотрителем мостов и дорог. Думаю, ты справишься,» – бросил пробный камень правитель.
Парень удивленно вскинул глаза, морщинка разделила его брови. «Хорошо,» – только и сказал он.
«Не дурак,» – отметил про себя Домиар. – «Ответственности не боится. Но и выгоду свою понимает». Балаш начинал ему нравиться.
«Выпей вина, друг мой, освежись и попробуй эти сладости. Моя драгоценная дочь очень падка на них. Боюсь, как бы не раздобрела,» – заговорщицки подмигнул он Балашу. – «Ты знаком с Кенишей?»
«Конечно, нет, правитель. Красавицы обычно задирают нос вверх и не замечают, кто там путается под копытами их лошадей,» – отшутился Балаш, тем самым окончательно расположив к себе Домиара. Тот расхохотался, хлопнул в ладоши и велел появившемуся слуге пригласить Кенишу в беседку.
Дома красавица не была такой высокомерной. Она покорно подставила отцу лоб для поцелуя и села рядом. Домиар налил ей чашу вина, разбавленного ледяной водой из кувшина.
Бесплатно
Установите приложение, чтобы читать эту книгу бесплатно
О проекте
О подписке