– Штефани! – он всплеснул руками, хватаясь за голову. – Ты что, не видишь? Почему ты внезапно стала так слепа? Роберт не только нас с тобой пытается одурить, но и своих собственных людей. Я не спорю, дорога сложная; но и стоянок мы делали достаточно. Как много мы бы успели проехать, если бы просто продолжали движение? Если бы не остановились здесь, на базе? Как давно мы могли бы уже быть у Старых рубежей?!

Сердце мое пропустило пару ударов; я сама ощутила, как замерла и побелела, но, благо, и комната сокрыла мои переживания в полутьме, и Дорт был слишком эмоционален, чтобы считать состояние собеседника.

Тайны изводят. Угнетают. Они – средство силы и разрушения.

– Сэм, – постаралась прервать его, – не считай себя единственным заложником условий. Будь прагматичен. Признай ты уже: вокруг нас апокалипсис. Мы не можем остаться без защиты и ресурсов "Горгоны". Это глупо и рискованно. Любая альтернатива – опаснее.

– Ты перестала вникать, растеряла уроки жизни в Государстве. Горгоновцы – люди Главнокомандующего. Неужели ты думаешь, что за решением командира группы не кроется скрытый мотив? Отголосок другой игры?

– Хватит. Это паранойя.

– Это не паранойя, Штеф. Мы бы давно могли добраться до пункта помощи. До точки размещения войск. Но мы сидим на месте. Думаем о вылазках, а не о передвижениях. Я готов избегать зараженных, готов избегать мародеров, готов заниматься поисками, готов заниматься собирательством…

– Это пустые слова, Сэм. Ты не готов.

– Не пустые, – Дорт нахмурился, принимаясь мерить комнату шагами от стены к стене. – Роберт почти никому не позволяет ловить передачи в приемнике.

– Их почти нет.

– Может, он просто заставляет нас в это поверить?

– К чему ты пытаешься клонить? – я начинала злиться.

– Откуда нам знать? "Горгона" – правительственная группа. Может, Роберт близкий приятель Трех? Может все это спланировано…

– Большей глупости в жизни не слышала! – искренне возмутилась, лишь чудом усидев на месте. – Конспирология не уместна здесь, Сэм! Ты взращиваешь свои подозрения лишь потому, что не перевариваешь военных и пытаешься найти в них оправдание всему этому ужасу. Не пытайся увидеть знаки или причинно-следственные связи там, где их нет. То, что сейчас ты говоришь – бред. Несуразица и глупость.

Я слышала сердитое дыхание Сэма. Ответил он не сразу:

– Мне страшно остаться один на один с этим миром. Да. Но "Горгона" меня пугает не меньше. А как вспомню, как они расстреляли тех ребят на дороге…

– "Тех ребят"? Мародеров, которые первыми по нам открыли огонь?

– Может, я и не прав в чем-то. Но горгоновцы – опасные люди, ты сама это знаешь. Даже жнецы не рисковали с ними сталкиваться.

– Поэтому именно с "Горгоной" для нас сейчас безопаснее всего находиться.

– Это не меняет того факта, что мы не двигаемся с мертвой точки. С таким же успехом мы можем отсидеться сами.

– Мы не можем сами, Сэм, – твердо возразила.

– Но разве ты не чувствуешь, что Роберт затягивает нас в дела группы? – осторожно проговорил парень, присаживаясь рядом со мной. – Сегодня мы занимаемся вылазками и починкой машин, а что завтра? Я не хочу иметь руки по локоть в крови.

–И я этого не хочу. И никогда этого не будет.

– Но ты уже выстрелила, Штеф, – слова Сэма ударили в грудную клетку, выбив воздух из легких; я дрогнула, тяжело сглатывая, а Дорт продолжил, не сводя с меня глаз. – "Горгона" плохо повлияет на нас, если мы останемся рядом с ними. Я думаю, мы должны двигаться сами. Штефани, – Сэм взял мои холодные руки в свои, – я хотел бы сказать, что знаю о благополучном исходе; что понимаю происходящее и легко свыкаюсь с нынешними реалиями, но это будет ложью. Единственное, в чем убежден: мир рушится вокруг нас, но я не хочу, чтобы мы рушились. Нам не нужно становиться похожими на горгоновцев; тебе не нужно перенимать их опыт, нам не нужно уметь убивать зараженных.

– Сэм, – произнесла совсем тихо, освобождая руки из его ладоней, – мне тоже страшно. Очень страшно. И очень давно. Я стараюсь не думать и не вспоминать, как медленно и постепенно кошмар правлении Трех не взошел к апогею и перешел черту. Но… Нам нужна "Горгона". Мы не сможем сами. Пока не сможем, понимаешь?

– Сможем, – с мольбой протянул Дорт, но я упрямо мотнула головой.

– Нам нужно время обвыкнуть. Перестроиться под нынешнюю ситуацию, научиться защищать себя. Понять, в конце концов, что делать дальше и как жить дальше.

– Это не твои слова.

– Это мои слова, – твердо отрезала. – Нам необходима "Горгона", и мы не уйдем сейчас. Я не уйду. Дай мне время.

– Только чтобы не было поздно, – почти неслышно проговорил парень. Я кивнула.

Несмотря на сумбурность речей Сэма, я понимала, о чем он волнуется и что его гложет. Конечно, его не нравилась "Горгона" и горгоновцы; пугало то, что под их влиянием и под воздействием обстоятельств мы потеряем остатки человечности и милосердия. Но стать жестче, не значило стать бесчеловечным – к сожалению, для Сэма эти понятия были синонимичны. Да и не знал он, что Старые рубежи пали, и что авиаудары по многим городам наносили по приказу уже Штиля, который Сэм считал последним оплотом. Да и то, что Холодный Штиль перестал выходить на связь, Дорт тоже не знал.

Пока Сэм пытался найти способ жить с более-менее привычным для него ритмом и мироощущением, я считала часы до конца сущего. Окончательно запуталась. Сбилась. Потерялась. Ощущала себя выброшенной на волю судьбы в ураган… И этот ураган окончательно затянул меня внутрь, начиная медленно, но верно разрывать.

Дождь лил всю ночь, не переставая ни на миг, барабанил по крыше и окнам. Завывал ветер в щелях, рычал гром над лесом. Яркие вспышки молний освещали мрак комнаты – и в этих всполохах виделись мне озаренные светом черные небеса, окрасившиеся в багровый из-за взрывов, горящих городов и проливаемых рек крови.

Бессонница одолевала. Я крутилась в состоянии полубреда на кровати, то впадая в болезненную дрему, то без сна смотря в белый потолок. Сотни мыслей переплетались в сознании шипящим комком. Думала о словах Сэма, вспоминала тихий безмолвный ужин с горгоновцами. Разыгрывала сценарии и анализировала планы того, как следовало поступить.

Дорт, быть может, в чем-то прав. Мы слишком зависели от "Горгоны", завязли с военными, будто не было другого пути… Но, в действительности, существовал ли он?

Сэм хотел лишь переждать бурю, а я хотела научиться с этой бурей бороться.

Уже под утро, когда начал утихать дождь, я провалилась в сон, и виделись мне правительственные казематы, охваченные огнем города и едкий черный дым, пожирающий догорающее алое солнце.

***

– Поднимайся! Семь утра, подъем! – раздалась надо мной, и я еле приоткрыла глаза. – Поднимайся, Штеф, я и так дал тебе поспать подольше! – Норман, бодрый лишь потому, что еще не ложился после ночного дежурства, бесчувственно тормошил меня. Толком и проснуться не успела, как горгоновец уже тащил меня за собой вниз по лестнице. – Дождь прошел, везде грязюка страшная, но, считай, начнешь тренировки с мини-утяжелителем. В лес я тебя, так уж и быть, не выведу, но вокруг базы круги нарежешь. Первые дни обойдемся без классических утяжелителей; но вскоре я уже не буду так милостив. А после бега приступим к силовым…

Именно так начались мои тренировки по физподготовке.

Тяжелый подъем, пробежка. На улице прохладно, сыро, я еще не до конца проснувшаяся. Прыжки, приседания, отжимания, подтягивания и прочее, прочее, прочее… Первый день – все по минимуму, но Норман сразу же обозначил план тренировок и наращивание объемов упражнений. Тренировка два раза в день – в ускоренном темпе, но чтобы утружденные мышцы не сделали из меня бездвижную куклу. Занятия с Крисом откладывались, так как Роберт предпочел, чтобы холодное оружие и рукопашный бой я освоила после того, как изучу "основную программу".

Завтрак. Я все еще не успела прийти в себя. Сразу после – инструктаж у Стивена. Дэвис, как и обещал, показал свою коллекцию "вскрывателей". Начал рассказывать. Я, как студентка, конспектировала нюансы. Краткий отдых. Занятие у Сары. Большой объем теоретической информации об оружии. Наглядное представление – передо мной арсенал, которому позавидовал бы любой военный музей, – обозначение плана того, что нужно будет знать и уметь, какие виды оружия требуется освоить. Получасовой отдых, во время которого я почти без сознания упала на постель и сразу задремала. Разбудил Стивен. Обед. После обеда занятие у Михаэля. Много записей. Очень много записей. Занятие у Стэна. Затем перехватил Норман – уж не чувствовала собственного тела. Все волнения забылись, растворились в нагрузке. Ужин. Еле добрела до своей постели. Легла и сразу же уснула, без привычного вечернего разговора с соседями по комнате. Провалилась в темноту. Кажется, мне даже ничего не снилось. По крайней мере, я не запомнила ни одного образа. Снег разве что.

Три дня пролетели по щелчку пальца. Я не успевала полноценно проснуться и сразу мчала на тренировку – в течение дня краткий отдых, полудрема и перекусы. Все остальное время – занятия, инструктажи, практика и записи. Ноги уже сами несли на пробежку, губы сами беззвучно повторяли за Михаэлем последовательность наложения бинтов, руки сами разбирали пистолет двенадцатого калибра. И во сне я видела карты, таблетки и патроны. Все мешалось в единую кучу, абсолютно не давая времени оправиться и хоть на секунду задуматься о постороннем. Я даже не успела разболеться после холодного дождя – шоковая терапия для организма, прибывающего в растерянности от происходящего, – мое сознание полностью заняли бесконечные уроки с горгоновцами, которые и сами с удовольствием принимали участие в этом "экспресс-курсе молодого бойца".

Периодически моросил дождь, но к концу третьего дня земля в целом успела просохнуть. План большой вылазки к тому моменту был продуман до мелочей; вещи собраны, и рано утром, еще до рассвета, на четвертый день начала моих тренировок, горгоновцам предстояло выдвинуться в путь.

В ночь перед вылазкой не могла уснуть; даже физическая усталость не стала спасительным снотворным – каждый участок в теле отзывался тянущей свербящей болью, – и я бодрствовала, встревоженная и переживающая, будто с утра мне самой надлежало уезжать на встречу с неизвестностью. Лежала, отвернувшись к стене. Мысли, запутанные и дурные, клубились неповоротливой бесформенной массой, а под ребрами скреблось и кусало. Тихо посапывала Сара, раздавалось парное сопение Сэма и Нормана (последний привычно прихрапывал). Когда посреди ночи Льюис поднялся и вышел из комнаты, я поначалу не обратила на это никакого внимания. Прошло минут десять-пятнадцать, а горгоновец все не возвращался. Первую половину ночи дежурил Стэн, а потому Крис не мог задержаться на задушевную беседу – он явно не стал бы тратить драгоценные минуты сна на общение с Тарэном.

Поднялась на кровати, огляделась. С секунду помедлила, затем осторожно опустила ноги на холодный пол. Натянула берцы и бесшумно нырнула в дверь. Темно и тихо. Вслушалась, неспешно направляясь к лестнице. Ноги гудели, напряженные мышцы делали движения угловатыми. Спустившись наполовину лестничного пролета, замерла. Льюис сидел один на кухне, вальяжно развалившись на стуле и вертя в руках тлеющий окурок сигареты; вокруг мужчины клубил тающий дым. Крис откинул голову к стене; на столе стояли наполненная окурками стеклянная пепельница и открытый термос. Я помедлила, не зная, стоит ли сейчас беспокоить горгоновца, но Кристофер, лениво приоткрыв глаза, уже заметил меня:

– Ты чего не спишь? – спокойно проговорил он, поднося сигарету к губам. Я вздохнула, начиная спускаться. Льюис сделал глубокую затяжку, затем направив изящным движением очередной окурок в пепельницу.

– Бессонница.

– Не устала после учебного дня? – саркастично хмыкнул мужчина, на что я закатила глаза, присаживаясь напротив. – Кофе?

– Не откажусь.

Льюис придвинул мне термос, и я, не раздумывая, отпила. Кофе был холодным, крепким и без сахара. В первую секунду скривилась, отпрянув от термоса. Военный с интересом наблюдал за мной, в легкой ухмылке натянув уголок губ. Я фыркнула, вновь отпивая кофе. Глоток, второй, третий… Горечь заполнила, ударила в голову, прочищая мозги и взбадривая. Внутри все словно загорелось.

– Отвратительное пойло. Рецептом не поделишься? – спросила, тряхнув волосами; Льюис хохотнул, да и я сама искренне улыбнулась. – А ты чего полуночничаешь?

– Никогда не мог нормально спать перед выездами, – нехотя ответил Крис. – Пытаюсь мысли в порядок привести.

– Хреново у тебя получается, судя по наполненности пепельницы и облаку дыма вокруг.

– Вероятно, придется с тобой согласиться.

– Позволь поинтересуюсь из праздного любопытства, ты со всеми нехотя соглашаешься, или это исключительно моя прерогатива? – в глазах Льюиса мелькнула лукавая чертовщинка; он сощурился, улыбаясь хищно, а я театрально замахала руками. – Хотя, нет-нет-нет, можешь не отвечать! Это одна из черт твоего паршивого характера.

– О, Штефани, как иронично с твоих уст слышать о паршивости характера, – настал мой черед пренебрежительно усмехаться, а Льюису играючи зеркалить мои слова. – Позволь поинтересуюсь из праздного любопытства, ты во всех жизненных ситуациях такая строптивая? – он не говорил, почти урчал; тембр голоса и обольстительная ухмылка придавали словам Льюиса абсолютно двусмысленное значение.

Обаятельно улыбнулась. Притянула к себе термос. Сделала ещё пару глотков.

– Вот видишь, как хорошо, что я пришла. Тебе не пришлось бороться с кашей в голове. Будешь мучить свою голову другими не менее увлекательными вопросами.

Крис прыснул от смеха – понятное дело, он лишь согласился сыграть со мной в очередной обмен любезностями; но мы друг друга тем и спасали, не все же время задушевные речи толкать. К тому же, иногда смех, ирония и цинизм были единственным лекарством борьбы с гнетущей действительностью.

Пахло табаком, кофе, кремом для обуви и маслом для чистки пистолетов.

Откинув голову, горгоновец тяжело выдохнул. Задумался. Побарабанил пальцами по столу. Посерьезнел. Посмотрел на меня внимательно.

– Что?

– Очень уверено оружие в руках держишь, Шайер. Ты ведь в тире занималась не ради удовольствия и спортивного интереса?

Ответила спустя недолгую паузу:

– Нет.

Взгляд Льюиса остался таким же выжидающим, и я чувствовала, как внутри у меня дрожит и ломается.

– Я знакома со жнецами не понаслышке, – вырвалось у меня раньше, чем я успел обдумать слова. Льюис напрягся, но промолчал. – Глупо надеяться, что, озвучивая точку зрения, отличную от официальной, в один момент в твои двери не постучат блюстители режима. Они умеют ждать, иногда годами, пока ты не оступишься, не скажешь то, что уже нельзя оправдать или назвать неверной трактовкой. Пока не залезешь в дело, от которого не отмыться. Пока не переступишь черту, после которой прекращаются звонки, записки и исправительные беседы, – выдохнула, опуская взгляд на свои руки. Я выучила, что такое истинный страх; он невидим и тих, как жнецы. Они приходят без предупреждения, серые тени могущественных Трех, без имен и лиц. – Ты пробуешь смелость на вкус понемногу, но слишком поздно начинаешь ощущать, как рот наполняет кровь. В какой-то момент страшным стал не образ гипотетической тюрьмы, следственного изолятора или дознавательных камер. Стало страшно идти утром в издательство и вечером возвращаться домой, – меня немного потряхивало. Отвернулась к окну, за которым расплывалась глубокая темнота. До рассвета еще долго. – Потому что было четкое понимание: можешь не дойти до нужной точки, внезапно исчезнуть, потому что твое помеченное имя вычеркнули из списка. Убрали инородный элемент из идеальной структуры, – вновь посмотрела в лицо Криса, остававшегося неподвижным. – Ты первый, кому я заикнулась об этом. Но обговаривать детали или обсуждать это я бы не хотела. Ни сейчас, ни позже.