По правде говоря, значительно позже я узнаю, что в какую-то секунду Стэн в самом деле разозлился от моей заминки и нерешительности; разозлился равно до того момента, пока не поднял глаза и не увидел перед собой меня – Шайер, – журналистку и ни разу не горгоновца, который (при всем омерзении, нежелании, страхе или неприятии) делал свою работу, до автоматизма довел поведение в определенных ситуациях и не ждал объяснения каждого необходимого к выполнению приказа.

Горгоновцы настолько привыкли быть сами по себе и сами с собой, что порой забывались, не замечали, что рядом с ними гражданские, а не боевые товарищи; мне казалось, что они забывались, потому как от меня постоянно ждали каких-то действий, решений. Со мной говорили жаргонизмами, шутили профессиональные шутки, и каждый раз "принимали за свою". Поначалу, слишком погруженная в мысли, анализирующая происходящее внутри себя и снаружи, я и не замечала, что с Сэмом подобных ошибок горгоновцы не допускают. Может, сам Сэм старался дистанцироваться (а отчасти так и было); может, его поведение перманентно напоминало военным об их чисто вынужденном сотрудничестве. А может, был прав Роберт, говоривший об "особенном горгоновском духе", который (якобы) читался в моем поведении. Однако же, единственным горгоновским духом, истинно в себе ощущающим, я могла назвать лишь желание Льюиса "захлебнуться в кофе и проспать суток десять, не поднимаясь с кровати" – такое стремление действительно поддерживала всеми фибрами души.

Пока я набирала бензин – итого три канистры по тридцать, – Тарэн после поисков обнаружил ключи от машины, зажатые в пальцах трупа.

Периодами, нахождение на базе отдыха, окруженной лесом, затирало осознания происходящего в Государстве кошмара. Притуплялось восприятие, и, конечно, с сенсорной деривацией это не сравнишь, но сознание шалило не меньше. Действительность воспринималась странно, ужасы захлестнувшей страну эпидемии походили на галлюцинации. Отсутствие связи, замкнутое безвыходностью пространство, неизвестность и потерянность. Не верилось, что мы стали непосредственными участниками разворачивающегося коллапса. Не верилось, что смогли вырваться из клетки пылающих городов. Не верилось, что попали в вакуум – вокруг горело, полыхало и бомбило, а мы ждали в клетке леса божественной помощи или быстрого избавления. Ждали хотя бы чего-то.

Реальность била наотмашь. И, оказавшись среди пустой заправки, я ощутила, как и остатки самообладания подрастерялись. Накатила дрожащая паника. Насколько бы ты не был хладнокровным, рациональным или стойким человеком, ужас оказывался сильнее и разрушительнее.

Вокруг не разруха. Вокруг смерть.

Дождь то прекращался, то начинал. Стэн погружал канистры в багажник машины, я побежала к Саре и Норману сообщить радостную новость – у нас нашлось средство передвижения, – и из магазинчика мы вышли уже втроем с переполненной тачкой, набитыми рюкзаками, несколькими пакетами и еще парой бутылей с водой. Грузились быстро, поглядывая с опаской по сторонам, но абсолютно довольные добычей. Сара связалась со Сбортом, доложила, что все идет по плану, даже чуть лучше.

– Хвала Матери, что нам не придется топать пешком, – Норман захлопнул багажник, и эхо прокатилось по округе, вторя далекому громовому раскату. – Кто поведет?

Стэн молча покрутил ключи в своих руках, занимая водительское место. Сара юркнула на переднее пассажирское, мы с Норманом смиренно распахнули задние двери.

Мотор заведенной машины жалобно загудел, захрипел; автомобиль дернулся несколько раз и заглох. Тарэн грубо выругался, вновь поворачивая ключ зажигания. Я обернулась к окну, смотря на засохшие кровяные потеки на стекле.

Вспоминались те автомобили, которые мы встречали на трассе в бесконечные часы дороги из °22-1-20-21-14 к Старым рубежам. Тогда мы еще все были уверены, что сможем до Рубежей добраться, и что там нас ждет спасение. Тщетно старались поймать хоть какой-то сигнал из разрушающегося мира; а из динамиков все реже сыпались обрывки новостей, прокладывающие дорогу в ад: "…гуманитарная катастрофа… сорванная эвакуация… ад на земле…". Вспоминались и клубы дыма, объявшие города и населенные пункты; и красные вспышки, озаряющие темные ночи, и грохот, сотрясающий землю, когда очередной авиаудар разбивал высотки и жилые кварталы. Багряные небеса вспоминались. Дым, пепел, горечь. И кислая вонь… Уверена, что все те дни не крик ветра, и не свист шин ударял по моим ушам, но крики и вопли тысяч и тысяч людей, оказавшихся в ловушке и молящих о спасении.

***

К всеобщему удивлению дверь таможенного поста оказывается заперта. Замок слишком изощренный для такого допотопного места, и Роберт вызывает Стивена, который приходит к нам с целым набором отмычек. Никогда в жизни не видела столько разнообразных и хитроумных вскрывателей: всех форм, размеров, да исходных материалов, которые только может представить человеческий мозг. Дэвис тратит на замок не больше минуты. Деликатно вскрывает дверь, а я думаю о том, что, даже потеряй я ключ от сейфа Гивори, его все равно без проблем бы смогли открыть.

А и сколько еще сейфов, замков и дверей можно вскрыть? Сколько можно узнать, в какие тайны можно забраться с такими умениями?

Видимо глаза мои слишком горят, когда наблюдаю за Стивеном, потому что Роберт по-доброму смеется, подталкивая Льюиса локтем.

Когда дверь распахивается, Стивен возвращается в машину. В таможенном домике нас встречает тьма коридора и все та же удушающая кислая вонь: на полу и стенах тянутся кровавые следы. Давно уже засохшие. В первую секунду хочу развернуться и броситься прочь; сердце стучит в горле, и руки мгновенно становятся влажными и холодными. Но Льюис с пистолетом и продвигаться вперед, освещая подствольным фонариком путь. За Крисом, почти даже расслаблено, следует Роберт. Тишина вокруг. Выдыхаю сдавленно, устремляясь за военными.

Холодный голубоватый круг света от моего фонарика подрагивает: на стенах развешаны информационные баннеры, напоминалки, медицинские рекомендации и правила досмотра людей, багажа и машин. На одной из стен, прямо поверх агитационной иллюстрации Трех, баллончиком написано: "ЭТОТ КОШМАР УНИЧТОЖИТ ТОЛЬКО БОЛЬШИЙ УЖАС. ДА ЗДРАВСТВУЮТ МЕРТВЫЕ, ДА ПРИДЕТ ИЗБАВЛЕНИЕ". И огромный глаз, окруженный изогнутыми переплетенными лучами, формирующими ромб по форме.

Замираю, всматриваясь в неровные буквы. Символ кажется смутно знакомым…

Когда за спиной раздается резкий звук, почти отпрыгиваю: оборачиваюсь, вижу Льюиса, открывающего шкафчики. Роберт тоже занят осмотром полок, загороженных столами и стеллажами. Оба сосредоточены. Движения горгоновцев уверенные, слаженные. Фонарик Льюиса лежит на столе, и белый круг света направлен на длинный коридор с закрытыми дверьми.

Никогда бы не подумала, что административные посты такие обширные внутри.

Принимаюсь рыться в бумагах на столе: много документации таможенных перевозок, еще больше – анкет и ксерокопий удостоверений. Целыми стопками возвышается пропускные бумаги (не удивительно: для получения единичного таможенного пропуска требовали папку из десятка подписанных и заверенных документов).

Больше чем бумаг здесь только крови. Она везде. Как на скотобойне. По стенам, по столам, на полу. Но нигде нет тел. Выпрямляюсь, вновь смотря по сторонам.

Показалось? Или из коридора действительно доносится шум?

Краем глаза вижу, как напрягается Роберт, и Крис перехватывает пистолет, прицеливаясь. Сердце ударяет по ребрам, чуть пригибаюсь, лихорадочно в голове обдумывая пути отступления.

А Льюис медленно, почти бесшумно направляется в коридор. Скрежет становится сильнее, а затем нечто начинает биться в одну из закрытых дверей – настолько резко и громко, что даже Льюис отпрыгивает в сторону, громко выругавшись. Рычание, грохот; этих тварей ни две и ни три.

– Сукины дети, – зло выплевывает Крис, ударяя по металлической закрытой двери. Оборачивается к Роберту. – Видимо закрылись изнутри, да там и передохли. На время. А сюда, – Крис кивает еще на одну запертую комнату, – перетаскивали трупы. Следов крови много, видно, как по полу волочили тела… – договорить он не успевает.

Из-за угла коридора показывается полуобглоданный зараженный в форме, и только делает шаг из-за поворота, как Крис тут заводит руку за спину – к закрепленному на ремне метательному ножу. В следующую секунду тело мертвеца валится на пол с вошедшим меж глаз металлом.

Внутри еще одной запертой комнаты начинается движение.

***

Передачи переключались рвано, машину каждый раз дергало. Ехали в натяг, дождь усиливался, и никто из горгоновцев не произносил ни звука. Все были погружены в собственные мысли.

Три недели назад мертвые поднялись, навсегда изменив привычный мир и разбив иллюзии неверия в сказки забытых времен. Государство объяло пекло расплаты, кроваво-красные всполохи расчеркивали небо; каждый встречающий нас город был укутан черным дымом, и нередко шум от взрывов мешался с грохотом грома. Мародеры и спасающиеся, несущиеся в пропасть мрака конвои и колонны гражданских машин. Самосуд и анархия, где стерлась иерархия. Те, кто вчера восседал на вершине пирамиды страха, кто считал себя неприкосновенным – жнецы, градоначальники, таможенные бароны, маркизусы, правительство и сами Трое – оказались на одном уровне с простыми людьми. Смерть никого не щадила. Смерть не различала лиц. И смерть нельзя было подкупить.

Я так остро помнила ту ночь, когда мы приехали к первому уцелевшему блокпосту. Помнила свое искреннее удивление пустоте вокруг. Но сегодня, когда нас со всех сторон обуяла тишина и безмолвие, удивления уже не было – было тягостное предчувствие и первобытный смиренный ужас.

Когда мне хватило сил открыть глаза, то увидела бледных напряженных горгоновцев. Поймала свое отражение в зеркале заднего вида – и сама белее побелки. Перевела взгляд на стекло своей двери и дернулась назад – вертикальный кровавый след плыл под потоком стекающих капель дождя.

Не шевелилась, почти не дышала и не моргала. Пейзаж проносился за окном мутным грязным пятном, и только стекающие потоки дождя, окрасившиеся в красный, акцентировали все мое внимание.

Капли бились о лобовое стекло. Дождь усиливался, ударял в крышу грохочущей машины. Стеклоочистители не успевали работать.

– Все в порядке? – наконец раздался голос Сары. Ей никто не ответил, просто каждый кивнул, скорее даже для самого себя. – Ливень спустился. Стэн, будь осторожнее, и… Не забудь остановиться у машины Марка.

Тарэн не забыл. Притормозил. Норман, прикрываясь от ливня рукой, забрал отложенные вещи. И, хотя Роудез выскочил на улицу буквально на минуту, обратно в машину он вернулся изрядно промокший. Вода стекала по его лицу, темные веющиеся волосы липли ко лбу и вискам.

Не знаю, через какое время съехали на лесную дорогу – мутная стена дождя мешала различать пейзаж даже в паре метров, – я поняла, что мы свернули только благодаря тому, что машину начало подзаносить на вязкой грязи.

– Ох, только бы не забуксовать… – протянул себе под нос Тарэн.

– Стэн! – рявкнули Норман с Сарой в унисон. Тарэн смерил продолжавшую бурчать девушку недовольным взглядом, на что Норман со всей силы пихнул кресло водителя.

Машину кидало из стороны в сторону, дождь не прекращался, а шум стеклоочистителей бил по оголенным нервам. Не выключи Сара рацию на "немое время", Сборт наверняка уже десяток раз попытался бы связаться.

Миновали опасные ямистые участки, сокрытые толщей воды – реки разливанные, – первая серьезная выбоина должна была ждать нас позже, но внезапно машина будто провалилась. Нас круто дернуло, зад резко повело вбок. Мотор зарычал и заглох. Тарэн грубо выругался, завел вновь; брызги грязи полетели в стороны, машину качало и трясло, но с места она больше не сдвинулась.

Дернулись. Еще раз. Опять и опять Стэн вдавливал педаль газа. Грязь, облипающую стекла, тут же смывало плотным потоком дождя.

– Сука… – Тарэн ударил по рулю. – Завязли, твою мать…

– Не нужно было под руку говорить, – устало, пассивно-агрессивно процедил Норман.

– Толкать нужно.

– Судя по тому, сколько грязищи я вижу, меня одного мало будет, – профырчал Норман на замечание Карани; девушка смерила его взглядом:

– Мне предлагаешь выйти? Или за руль сесть?

– Да брось, газануть ты сможешь, – осторожно поддакнул Роудезу Стэн, – А мы с Норманом толкнем.

– Не сяду, – твердо повторила Сара, скрестив руки на груди. Я смотрела на ее очерченный светлый профиль, особенно остро выделяющийся в темноте машины и улицы. Несмотря на твердость ее голоса, на лице Карани читалось волнение.

– Я могу сесть за руль, – сказала я. – У меня есть права, – зачем-то добавила.

– Делайте рокировку быстро, – махнула рукой Сара без лишних вопросов.

Я замешкала на секунду от сюрреалистичности; странное пограничное чувство. Меня не должно быть здесь. Не должно быть среди горгоновцев. Но я с ними. Не поняла, когда выскочила на улицу. Почувствовала только холодный дождь на своей коже, дурманящий запах сырости, и то, как топкая грязь затягивала по щиколотку – ноги практически не слушались. Не поняла, когда вновь села в машину. Механически убрала липнущие волосы с лица. Руку – на коробку передач. Ноги на педали. Глянула в зеркало заднего – Норман и Стэн уперлись руками о машину. "Давай", – голос Сары где-то на грани сознания. Газ. Толчок. Еще раз. И еще… Фейерверк из грязевых брызг. Машина рокотала, рычала, скрежетала и тряслась, словно в лихорадке.

– Ну, давай же, – процедила себе под нос; бессилие перерастало в глухую злость, – давай, родная. Вот сейчас. Сейчас… – еще одна тщетная попытка. Двигатель взвыл в последний раз, и что-то внутри машины резко дернулось с громким металлическим треском. – Твою мать! – резкий запах гари и паленых колодок заполнил салон. Густой, тягучий, сладковатый и едкий, обжигающий носоглотку. – Гори ты в пекле! —воскликнула я, с силой несколько ударяя по рулю. Почувствовала, что снова накатили слезы, и горло сжал спазм. Стиснула зубы. Шмыгнула носом, хмурясь. – Дерьмо…

Сара с секунду молчала. Затем положила мне руку на предплечье в успокаивающем жесте.

– Всё в порядке. К черту, сами дойдем. Немного осталось.

– Да… Дойдем. Хуже не будет.

Холодная стена дождя. Грязь. Грузные сумки, канистры и бутыли.

Усталость, полное изнеможение. Упади я там, не поднялась бы. Но шла вперед, вместе с горгоновцами. Зная, что сама во все впуталась. И ничуть не сожалея.