Под пепельными облаками тлеет лунный диск.

***

Наступило удивительно прохладное утро. Еще не рассвело; легкая сонливость мгновенно прошла, когда я выскочила трусцой за Роудезом на улицу – с вечера мне думалось, что сегодняшнюю утреннюю тренировку мы пропустим, но полусонный Норман растолкал меня, еще шести не было, – обволакивала ощутимая свежесть, граничащая с морозцем. Мы вышли во внутренний двор резиденции – большое безлюдное пространство, со всех сторон окруженное фасадами здания и застройками разного назначения.

Норман присматривался, почти сканировал взглядом пространство, чтобы потом доложить Сборту.

– Сейчас разминку сделаешь и на интервальный перейдешь, – бросил мужчина, разминая плечо. – Я пока подготовлю препятствия и подумаю, где отжимания и подтягивая будет лучше делать. А потом пройдем по классике, хорошо?

Кивнула, не отвечая вслух, дабы не сбить дыхалку.

Вообще, горгоновцы в более-менее спокойные дни всегда находили время хотя бы для одной тренировки. Зарядка с нагрузками была для них привычным делом, выполняющимся даже в полусонном состоянии – они не обращали на это внимания, воспринимая как рутину, неотъемлемую часть распорядка. Также машинально горгоновцы начищали берцы до блеска, и с завидной регулярностью чистили оружие. Как-то раз, когда Сара проводила для меня очередной урок по огнестрелу, Роудез сидел рядом и разбирал пистолет припевая себе под нос "Оружие и женщин воспринимай как связку; чистоту ведь любят, твою ласку да смазку". Под наш недоуменный с Карани взгляд и гомерический хохот Льюиса Норман смутился и поскорее ретировался, однако успев заменить растянутую пружину магазина.

Я сама пыталась втянуться в горгоновский ритм, полюбить его и проникнуться им. Вроде получалось – по крайней мере тренировки, в особенности утренние, поглощали меня полностью. В голове не оставалось никаких мыслей, кроме как немножечко перевыполнить. Здесь лишние метры, там мышечная нагрузка сверх – по минимуму, чтобы оставаться бодрой и на ногах, но все равно чуть больше. Это становилось поводом маленькой гордости за себя, подначивало и мотивировало. Делаешь что-то – делай хорошо или вовсе не делай.

Норман поддерживал, но спуска не давал. Подгонял, усложнял, увеличивал объемы нагрузки с каждой новой тренировкой. Хвалил, но в меру. Много шутил. В перерывах мы запевали старые танцевальные песни, поднимая тем себе настроение. И я была бесконечно благодарна Роудезу, который раз за разом просыпался до рассвета, хотя абсолютно того не любил.

Когда после тренировки осознала, что можно сходить в душ, то чуть не заплакала от радости: это казалось таким невозможным и удивительным после прошедших недель.

Затем завтрак. Назначение дежурств; у комнат в первую половину дня оставалась Сара. Роберт предложил обсуждать дела с Грином ближе к обеду – почти все жители еще спали (что меня, уже перекроившую режим под горгоновский, поразило). Оставалось время до двенадцати часов, за которое я прослушала лекции Стивена и Стэна, исписав еще пару страниц блокнота. Тарэн условно делил свои занятия на две части: теоретическую и практическую. "Конечно, – говорил он, – опыт ориентировки по местности в черте города был бы более полезен и практически направлен; организуем по мере возможности". Стэн детально расписывал все основные аспекты темы. Он начинал с базового различия местностей – как их особенности влияют на ориентирование, какие сигналы и метки эффективнее в лесистой и городской местностях, – затем переходил к основным методам фиксации своего местоположения, описывал, как использовать карты и компас в сочетании с естественными ориентирами, упоминая важные приемы, которые помогают найтись в сложных условиях. Среди прочего, он объяснял принципы работы с ХИСами и ручными сигнальными устройствами, рассказывал о правильном использовании фальшфайеров для подачи экстренных сигналов. Стэн рассказывал, как распознавать и интерпретировать ключевые команды командира, подаваемые жестами или световыми сигналами. Я фиксировала жестикуляцию, которую следовало изучить – а здесь было важно не только механическое запоминание, но и глубинное понимание тактики и логики действий. В дальнейшем Стэн обещал углубиться в пиротехнику.

Потихоньку скорость моей реакции начинал тренировать Кристофер, самым, наверное, странным способом: внезапно кидал в мою сторону любой попавшийся ему под руку предмет, который мне было необходимо поймать и не выронить, а еще – не отбить и не травмировать себе руки. Вообще, Крис еще долго будет промышлять такой "тренировкой": швырять в меня что угодно, начиная от карандаша, заканчивая чем-то более увесистым, а порой и жутко острым.

Что касается Стивена, в тот день он успел рассказать об оптимальном распределении ресурсов, акцентируя внимание на том, как сохранить запасы и не допустить лишних трат. Обсудил пайки и нормы питания. Подкинул несколько практичных рецептов из самых простых ингредиентов, чтобы питание оставалось питательным даже в условиях минимального набора продуктов. Описал минимальный набор для выживания в полевых условиях, рассказал подробнее о наполнении походного рюкзака горгоновцев – расписал каждую вещь, показав и научив применять. Наконец, спустя столько времени, я искренне полюбила мультитул, признав его необходимость.

Я отдавалась тренировкам и занятиям. Погружалась в них. Забывалась в них… И это меня спасло. Когда мир вокруг рушился, я не сошла с ума только потому, что была занята другим. Потому что я смотрела на горгоновцев, которые, будучи замученными и уставшими, верили, что им под силу все преодолеть. И я верила.

Жизнь в резиденции начиналась часам к десяти. Люди вальяжно выходили из комнат, зевали, желали друг другу доброго утра, шли в душ или столовую. Начинали носиться дети. Отовсюду раздавались шумные разговоры, иногда смех. И, о, Небеса, как был счастлив Сэм, видя все это вокруг! Ему казалось, что он попал в нормальную жизнь, без военной муштры и излишней строгости Сборта; Сэм словно забыл об опасности, о том, что, в общем-то, оставалось там, за пределами огороженного здания. Это не была нормальная жизнь. Это была пародия, сатира, разыгранная, к тому же, не к месту. Не поможет не думать об опасности, закрыть на нее глаза, стараясь заглушить страх и апатию. Не забудешься, не уйдешь от реальности, лишь подвергнешь себя ненужному риску. Но я не переубеждала друга; знала, что ему нужен способ и стимул пережить коллапс. Относилась с пониманием.

Обед. Паек. Льюис, как обычно, отдал мне часть положенного ему шоколада. Молча и без желания выслушивать возражения. Затем Сборт коротко оповестил нас, что на беседу с Грином и другими "представителями" всей компанией мы не приглашены; направится сам командир, взяв с собой Михаэля, Сару и Криса.

На лице Сэма промелькнуло замешательство, и я понимала причину: Михаэль – правая рука Сборта и преемник командира. Сара эмпат, читающий людей, но… Льюис? Однако я, общаясь с Крисом лучше Сэма, знала, что несмотря на мнимую "дикость" Кристофер – серьезный и рассудительный человек, чертовски внимательный к деталям, обладающий холодным аналитическим умом; да и достаточно неплохой оратор. Убедительный. Норман же объяснил Льюиса в списке Роберта немного иначе: Крис идеально проводил жесткие переговоры. Впрочем, в том сомнений не возникало.

Время "переговоров" тянулось нестерпимо долго. Стивен отсыпался после ночного дежурства, Стэн досиживал последние часы – его затем должен был сменить Норман, – а я, чтобы не томиться в незнании, решила побродить по резиденции. Солнце пробивалось сквозь окна, яркими пятнами света разрисовывало стены. Я миновала холл, лишь окинув его взглядом – изящные колонны, резной потолок, – и направилась на второй этаж по парадной лестнице, облицованной мрамором голубовато-серебристых оттенков. Вместо изображений символики Трех на барельефах – пейзажи, цветы. Это рефлекторно напрягло: нигде в резиденции не содержалось ничего, указывающего на власть монархов. Ни одного изображения. Ни одного символа, которыми так любили украшать абсолютно любые предметы и здания.

Шестеренки в голове усиленно крутились. °13-16-8-28. Что я знала об этом городе? Знала ли вообще что-то? Чрезмерно много цифр и номеров, смешавшихся в единую кучу. И за какую нить не потяни – паутинка только сильнее заплетется. Иронично, что номер города был выгравирован над входом в резиденцию. А символ Трех – нет.

°13-16-8-28. Город слишком далек от юго-запада, чтобы проникнуться сепаратизмом и гражданской борьбой Холодного Штиля. Город слишком далек от Севера, чтобы безбоязненно поддерживать Хорста.

На втором этаже я обнаружила свидетельства того, что хаос резиденцию не миновал: длинный засохший кровяной след тянулся по зеленому ковру. Массивные гранитные вазоны опрокинуты, на полу и стенах виднелись трещины. Я в нерешительности остановилась, думая, нужно ли в одиночку идти дальше; но дрожащая тишина окружала, глубокая и всеобъемлющая. Никто ведь не пытался напасть на нас ночью, да и зараженных в здании тоже быть не могло – чего опасаться?

Анфилада залов оставалась в правом крыле. Длинная галерея лежала передо мной в левом. В галерее – десятки дубовых дверей, ведущих в кабинеты и переговорные, а напротив них – высокие окна, из которых открывался вид на город. Между оконными рамами – картины. Если постараться, можно найти связующий между ними сюжет, завязанный на возвышении человека посредством злата, драгоценностей и денежных пачек. Специфический выбор для подобного места.

Я замерла у последней картины. Вернее, перед тем местом, где она должна была находиться. Вместо холста в добротной раме на бархатистой темно-оливковой стене – растекшаяся кровь. Не брызги. Не отпечаток. Отметина. Будто бы чью-то голову били об это место. Многократно. Можно было различить налипшие к кровяным сгусткам волосы.

Отшатнулась. Потеки старые, впитавшиеся в настенное покрытие. Объемные. Тошнота подкатила к горлу. Глаза опустились, вслед за потеками, к полу, к ковру – тянущиеся следы начинались отсюда.

Шаги раздались справа. Заведя руку к пистолету, я резко обернулась. В мою сторону неспешно направлялся Виктор.

– Прошу прощения, если напугал, – сказал он мягко, показывая пустые руки в символ дружественного отношения. – Заметил, что вы рассматриваете полотна…

– Решала немного осмотреться. А искусство, знаете ли, всегда притягательно, пусть порой и безобразно, – и кивнула в сторону кровавого следа, не спуская глаз с Виктора и ожидая его реакции. Губы его дрогнули в улыбке.

– Можете не увиливать и задавать вопросы напрямую. Если на какие-то я смогу ответить, то с радостью это сделаю. Мы, увы, не в том положении, чтобы разыгрывать хитроумные игры кабинетной дипломатии, – Бенар подошел ко мне, сцепливая руки в замок за спиной и смотря на кровавое пятно. – Один очень состоятельный человек заказал эти холсты, как иллюстрацию своего золотого во всех смыслах этого слова пути. Но последнюю картинку, где он восседал на троне из оружия, денег и человеческих голов, как вы видите, отсюда убрали. Оставили след его собственной головой, как изображение реального завершения сей истории.

– Это дел рук почитателей Трех?

– "Почитателей"? Вам не кажется ваша формулировка несколько негативной?

– Вы увиливаете от ответа, потому что не знаете его, или все же решили разыграть борьбу кабинетной дипломатии?

– Прошу прощения, не удержался, – Виктор улыбнулся. – Пройдемся, Штефани? Вас ведь так зовут?

Виктор Бенар. Когда он показался мне аристократичным политическим игроком, я не слишком сильно ошиблась. Политолог, профессор с ученой степенью. Его слова о том, что большую часть своей жизни он проработал на Севере, тоже не удивили. Покинул землю обетованную он около восьми месяцев назад, когда начался активный следственный процесс против Хорста. Сама судьба вывела Бенара из западни – буквально на следующий день после того, как он пересек границу, таможенные барьеры вокруг Севера захлопнулись окончательно. Поначалу по политическим мотивам, но, вероятно, и по другим, более значимым причинам: по словам Виктора, в информационное поле тогда уже стали просачиваться сведения о вспышках смертоносной инфекции.

Мужчина рассказывал размеренно, спокойно, пока мы прогуливались мимо картин.

Виктор прибыл в °13-16-8-28 – старался особо нигде не отсвечивать: у жнецов на него дела не имелось, но в списках неблагонадежных лиц Бенар числился, – к брату Себастьяну; тому не было и тридцати лет. Виктор называл его "горячей сумасбродной кровью", которая все никак "не могла найти своего призвания". Младший Бенар, с детства наученный делать деньги из воздуха, подрабатывал всякими халтурами; его жена такого умения не оценила и покинула мужа, забрав дочь и грудного сына. Когда город оказался под властью хтони, братьев спасли связи Виктора: под свое крыло Бенаров взял Грин. В этот момент в голове моей пронесся вчерашний вопрос Виктора: "который?". Немедля задала его же. Мужчина довольно улыбнулся: "Джон. Здесь следовало бы вновь обратиться к той чудной коллекции полотен, но сначала разговор наш должен коснуться Трех. Вопрос деликатный, понимаю, и явно не тот, который следует задавать в приличном обществе, ибо ответ на него всегда предопределен. Однако, наше сердце ведь не всегда принадлежит тому, чему мы служим? Но интересоваться выборами души и сердца некультурно; хотя, если позволите, мне доподлинно известно, что самые рьяные сторонники нашего Правительства отчаянно критикуют вашу группу за самовольничество и чрезмерную свободу. Но можно ли покушаться на волю символа, ковавшего в свое время оплот идеологии?"

Мы обошли второй этаж резиденции по кругу, спустились вниз и вышли через черный выход на улицу. Я оставалась максимально вежливой и учтивой, а еще вполне сносно разыгрывала роль неосведомленной и крайне любопытной девушки. Говорила мало, задавала наводящие вопросы и конкретизировала определенные детали. Осторожно уточнила, почему Виктор с такой легкостью рассказывает обо всем. Последовал спокойный ответ, мол, тайны-то в этой информации никакой и не было, а если "Горгоне" это чем-то поможет, будет замечательно; жить сильно и "лишние угрозы стоило минимизировать". Бенар сообщил, что готов к любому сотрудничеству, чтобы обезопасить себя и ни в чем не повинных людей.

Солнце поднялось выше, начало даже припекать. На улице безветренно, погода ласковая и приветливая.

Второго таинственного Грина звали Иммануил. Родной брат Джона, состоятельный аристократ и истинный сын своих родителей, ставивший выгоду во главу угла. Роскошь резиденции, шикарная парковая зона у въезда в город, строительство ветряных электростанций в °13-16-8-28 – все его рук дело. И если Джон был слугой Трех, то Иммануил (не открыто, конечно) стал значимой фигурой анархичной борьбы, создав себе образ жесткого, грубого и аморального человека, способного добиваться своего негуманными методами. Официально – крупный бизнесмен; фактически – человек, на остатках богатого наследства родителей построивший собственное наследие, занявшись черным рынком и очень преуспев в нем.

Почему же °13-16-8-28 постарались сровнять с землей? Ни столько в этом сыграла роль апокалипсическая инфекция, сколько незаконное сосредоточение товаров и оружия, курсирующих по преступным артериям; и если бы все они вели к Трем, то проблемы не возникло, но Иммануил в свое время поддерживал и спонсировал борьбу Штиля (и, как намекнул Виктор, не только его), а потому исход и самого "преступного князя", и города был предрешен еще до восстания мертвецов.

– Поговаривают, что Иммануила убили его же приближенные, когда началась эвакуация, паника и неразбериха, – тяжело закончил Виктор, закуривая сигару. – Я знал его, как брата Джона. Это был специфический и очень неоднозначный человек. Неординарный, талантливый по-своему, но слишком любивший риск. Возможно, продолжи он заниматься всем по-тихому, так бы и остался незамеченным и живым; но выступления Хорста многих подоткнули к открытому заявлению о себе, и удавка затянулась.

– Осталось понять, на чьей шее, – я остановилась, круто оборачиваясь к Виктору; он сощурился, с каким-то новым интересом всматриваясь в мое лицо. – Вы полагаете, что в резиденции остался кто-то из людей Иммануила?

– Вероятно. Однако не берусь утверждать, что именно они могут быть причастны к исчезновениям. Я, признать, пока в целом не вижу связи между пропавшими. Джон пытался выявить нечто общее, но ничего. Абсолютно. Разнобой по всем параметрам, начиная от пола, заканчивая… Политическими предпочтениями. Но, полагаю, это уже рассказали вашему командиру, а он расскажет вам. Что ж, – Виктор бросил взгляд к обжитому зданию; в дверях стоял статный мужчина лет тридцати, гладко выбритый, русый. Даже издалека сходство с Виктором поражало; нетрудно догадаться, что наблюдал за нами Себастьян, – мне пора. Позвольте, прежде чем уйду, задам прямой вопрос. Ошибся ли я, предположив, что к власти Трех лично вы настроены несколько скептически?

С пару секунд молчала, продолжая смотреть в сторону Себастьяна. Затем перевела взгляд на Виктора. Он воспринимал меня горгоновцем. Может, так было и лучше.

– Мне понравилось, как вы сказали: "Наше сердце не всегда принадлежит тому, чему мы служим". Занимательно звучит, хотя я не очень согласна с формулировкой. Сердце всегда предано истинным устремлениям. Так что просто важно понимать, чему мы подлинно служим.

– Однако устремления сердца и официальная позиция вполне могут конфликтовать. Ваши слова туманны, Штефани.

– Спасибо за беседу, Виктор, – я улыбнулась, чуть поведя головой; самостоятельно ставила точку в диалоге. – Надеюсь на вашу дружбу. И, конечно, помощь в скорейшем раскрытии исчезновений.