Это было осенью 1990-го, я только что закончила семейную терапию и прекрасно себя чувствовала. Я вернулась в Гарвард. На работе было всё о’кей. Я любила себя. Я любила мужа. Всё шло прекрасно. [Но] мне хотелось умереть. Ни в чем я не находила радости. Что меня наконец проняло, это когда я посмотрела на осенние деревья и поняла, что мне на них наплевать. Я поверить в это не могла.
Таким образом, решающий момент в эволюции самоопределения «больного» наступает тогда, когда обстоятельства, которые человек считает тревожащими его жизнь, меняются, а проблемы с настроением остаются. Постоянство проблем при отсутствии предполагаемой причины вынуждает его по-новому определять то, что происходит «не так». Мощный когнитивный сдвиг происходит, когда он начинает понимать, что проблема может быть внутренней, а не ситуативной, то есть приходит к выводу, что с ним что-то не так – и это «что-то» за рамками повседневных обстоятельств.
потому что я чувствовала себя в депрессии, чувствовала себя психически больной. Но сейчас я больше не воспринимаю себя так. Меня много. Я – Карен, студентка последнего курса. Я – Карен, которая любит садоводство, интересуется многими вещами. Я не просто Карен – психически больной человек». Тем не менее этот оптимизм по поводу оставшейся в прошлом депрессии явно убывал в периоды скверного самочувствия и вездесущего страха, что «это» может вернуться во всем своем масштабе и в самой уродливой форме.
Три дня я даже из койки не вылезала. Лежала, помню, в позе эмбриона. Я хотела умереть. Собственно, я и умирала.
Знаете, я была человеком, страдающим психическим расстройством. Это была моя идентичность. ‹…› Депрессия – очень интимная вещь. Потом внезапно это получило огласку, и я стала душевнобольной. ‹…› Теперь это уже не просто моя личная боль. Я психически больная. У меня депрессия. Я депрессивная. (Говорит подчеркнуто медленно, с напряжением.) Это моя идентичность. Я не могу отделить себя от этого. Когда люди знакомятся со мной, им приходится узнавать и о моей психиатрической истории, потому что это и есть моя личность.
Я сейчас пытаюсь вспомнить, как было. [Это была] постоянная самокритика. Глубокая ненависть к себе. Депрессия – это во многом про бессилие. [Но] кое на что в моей жизни сил хватало с избытком: на ненависть к себе. На это сил было немеряно, и каких сил! ‹…› Я не умел сходиться с людьми. Я ел себя поедом, переосмысливая свою жизнь в самом негативном контексте. Был нескончаемый запас сил [для самокритики
Знаете, если ты в депрессии и говоришь кому-то, что «утратил способность получать удовольствие», он представляет себе что-то вроде печенья, которое стало безвкусным. Но на самом деле ангедония – это совсем другое. Ангедония – это когда… ты перебираешь мысленно все, что когда-то любил. Еду! Секс! Даже чтение книг. Или прогулки в лесу. Ты не можешь… даже вспомнить, каково это: пойти и сделать что-то и получить от этого удовольствие. Ты смотришь на мир, на многое, что мог бы сделать, и всё это уже не имеет для тебя никакого смысла.
даже с кровати не могу встать». Я говорила: «Телефон слишком далеко». (Смеется.) И я просто смотрела на него. Я представляла, о чем бы могла с кем-нибудь поговорить, но ничего не делала, чтобы дотянуться до трубки.
Более того, страдающий нередко прекрасно сознаёт, что деградирует. Он знает, что движется по наклонной, но ничего не может с собой поделать.
Я убеждена, что людям, страдающим депрессией, необходимо знание реального опыта тех, кто пережил ее. Этого знания не могут дать ни психологи, ни психиатры, ни таблетки, ни больницы.
О проекте
О подписке