– А то был у меня друг, царствие ему небесное. Шибко любил с ружьем побродить. Хорошее у него ружье было, бой точный. Вот только одна беда – предохранитель не работал совсем. Я ему сто раз говорил починить, а он все отнекивался. Как-то по зиме зацепил курком за ветку… или что там у него вышло, не знаю. Да только когда нашли его, была у него нога прострелена и артерия пробита. За пару минут ушел. Так что…

Помолчали. Что говорить? И так ясно все.

А потом была баня. В маленькой парной был устроен всего один полок, в углу примостилась старая чугунная печь, обложенная окатышами. В маленькое окошко едва-едва пробивался предвечерний свет. Пахло травами, дубом и мылом. На печке стояло ведро с кипятком, в котором отмокал дубовый веник. Париться вдвоем здесь бы не получилось – очень тесно.

Дед предложил пойти мне первому:

– После меня у тебя уши в трубочку свернутся. Очень я жар люблю.

Я в общем тоже жара не чураюсь, но спорить с хозяином не стал. Сказали первым идти – иду.

Попарился от души, нагоняя в уставшее за день тело дубовый дух. Поддавал на камешки, окунаясь в горячий пар, хлестал себя веником, обливался ледяной водой…

Напарившись, выскочил из бани – хорошо! Вечерняя прохлада обняла со всех сторон, остужая и освежая. Дед сидел на лавке, ворошил палкой угли в костре. Рядом стоял котелок, из которого он мне немедля и налил полную кружку горячего, пахнущего смородиной, чая. Придвинул банку с вареньем, усмехнулся по-доброму, глядя на мое красное лицо, и ушел париться сам…

А я остался пить чай. Стемнело, и комары принялись за меня с новой силой. Но меня комарами не напугать, я стойкий. Вызвездило, обещая завтра ясный день Из тайги доносились тихие шорохи, над головой проносились летучие мыши, мелькая стремительными силуэтами. Кобелек свернулся калачиком у костра и сонно глядел в огонь.

Дед Матвей появился из бани не скоро, раскрасневшийся и довольный. Подсел к столу, принял от меня кружку с чаем, сделал глоток, блаженно выдохнув. Посмотрел на меня внимательно:

– Деня, а давай завтра вместе на утку сходим. На утреннюю. А потом я в обход, а ты гуляй себе.

– В какой такой обход? – удивился я.

Дед хлопнул меня по плечу:

– Егерь я местный. Ты не усек что ль?

Я почесал в затылке:

– Да где ж я усеку, если ты без формы. Я как пришел, ты все время в исподнем, – я хмыкнул.

Дед хмыкнул в ответ, сказал:

– Так ить вижу, что человек ты нормальный. Чего ж перед тобой регалиями козырять? А то хочешь давай со мной в обход?

Я покачал головой отрицательно:

– Не, дед Матвей, не пойду. Я лучше тут погуляю где-нибудь. Или помощь нужна?

– Да не, какая помощь, – дед махнул рукой, – пойдем спать лучше. Подъем-то ранний.

В зимовье было темно хоть глаз коли. Свои вещи я пристроил в углу, достав только спальник. Бросил его на нары, раскатал и завалился, вытянувшись блаженно. Сон пришел незаметно. Вот только слышал ровное сопение деда, и уже… утро.

…До озера шли около часа. Оно открылось передо мной внезапно, и я уже не смог оторвать взгляда от водной глади с отражавшимся в нем рассветным солнцем.

Над водой с посвистом крыльев пронесся табунок уток и с плеском упал на воду, пуская широкие круги по воде и призывно крякая. Дед Матвей ушел от меня метров на двести по берегу, выбирая позицию поприглядистей. Я двинулся в другую сторону, косясь изредка на воду. Нашел место, устроился. От воды тянет сырой прохладой и тиной, стоит оглушительная тишина. Только утки крякают и плещутся, ныряя иногда. Я не спешу стрелять, хочу насмотреться сначала. Очень люблю этот момент до первого выстрела, когда ты еще не разрушил эту тишину.

Вот солнце поднялось чуть выше, и дед Матвей выстрелил, накрыв пару уток густой осыпью дроби. Одна из них забилась на воде, а вторая просто распластала крылья. табунок с шумом поднялся с воды и устремился прямо на меня. Я вскинул ружье…

– Б-бах! Б-бах!

Приклад тяжело боднул в плечо, сизый дымок пороховой гари потянулся над водой. Упала одна утка, недалеко от меня, в прибрежную траву.

Переломил стволы, гильзы выскочили на траву – позже подберу. Зарядился, уселся. В воздухе вкусно пахнет порохом – началась охота…

За пару часов подбили с десяток уток – больше и не нужно. Часть съедим сразу, часть закоптим. Ну а завтра еще поохотимся, если нужда возникнет или желание.

Дед Матвей сказал, протягивая мне уток:

– На-ка, унеси в зимовье. мне с собой таскать не с руки.

Я принял от него уток да и пошел к зимовью неспешно. Занялся чудесный день, теплый и ясный, и идти по тайге было большим удовольствием.

На месте выпотрошил уток, напихал им внутрь наломанных тут же можжевеловых веток – так они три дня могут пролежать. Но мне столько не нужно, вечером будем коптить.

Выпил чаю и пошел в тайгу. Бродил до вечера, слушая рябчиков и выглядывая тетеревов. Однако наткнулся на глухаря. Огромный черный петух стоял на тропе, поглядывая по сторонам. Я припал на колено, вскинув ружье и ловя его на мушку – оптики не было. Расстояние – метров сорок, в одном стволе пуля, во втором – двойка, самое то. А глухарь стоит, не шевелится даже, как на выставке. Даже стрелять жалко, очень уж красив.

Задумался даже – стрелять или нет? Утки набили, с голоду не пухнем… Но, с другой стороны, такой трофей…

Буду стрелять. Второй глухарь в жизни будет, если возьму. Задержал дыхание и плавно потянул спуск. Бахнул выстрел, отдачи даже не ощутил. Глухарь упал на землю, забился шумно. Я рванул к нему бегом. Пока бежал, птица затихла. Подошел, не веря себе – неужели и правда добыл? Протянул руку, взял его за шею, поднял… Увесистый! никак не меньше десяти кило. Вот это трофей! Можно и возвращаться…

Вернувшись на зимовье, я застал деда Матвея. Он как-то по-особенному суетился, быстро и очень экономно двигаясь. Рядом с зимовьем стоял старенький «Урал» с люлькой.

– Что стряслось?

Он не ответил сначала. Я не стал мешать, выпотрошил и глухаря, набил можжевельником, забросил в лабаз, к уткам. Дед Матвей наконец обратил на меня внимание:

– Тут недалече рыбаки на озере стояли. Медведь их подрал и ушел. Они его подранили, надо добрать. Иначе добра не будет. Идешь со мной?

– Конечно, – я не думал ни секунды.

Сборы заняли совсем немного времени. Я прихватил все наличные пули и картечь, забросил рюкзак в люльку. Туда же запрыгнул пес, а я устроился за спиной у егеря. Мотоцикл рванул с места, с небольшим креном входя в повороты – спешили мы очень. До рыбацкого стана добрались минут за 40. Там уже никого не было – пострадавших отправили в деревню и оттуда в город, в больницу. На месте осталась изорванная палатка, вся заляпанная кровью, да чей-то сапог.

Дед Матвей соскочил с мотоцикла и закружил по полянке, высматривая следы., кобелек крутился рядом. Нашел, определил направление, куда скрылся медведь. Запрыгнул на мотоцикл и покатил следом за собакой, уверенно взявшей след. Лавировали между сосен, но было понятно, что скоро мотоцикл придется бросить. Раненый медведь стремится укрыться, забравшись в глухую крепь…

Так и вышло. Спешились. Кобель ждал, нетерпеливо потявкивая. Пошли за ним. Тут и там на кустах виднелись кровавые потеки – сильно кровит. Должен силу терять, хотя медведь на рану крепкий… Посмотрим.

Шли по следу около двух часов, пока не уперлись в глубокий балок, заросший черемухой и осиновым молодняком вперемешку с невысокими елками. Здесь, точно здесь. Пес лает неистово, но внутрь не идет – страшно ему. Мы с дедом Матвеем подошли ближе, принялись осматривать местность. Я бегом обежал балок, ища место выхода. Не нашел, не вышел медведь. Затих, не шумнет даже. Вот и думай, чего с ним там? То ли ранение все же серьезное и он обессилел. То ли затаился и ждет момента для атаки. Не-е-ет, вниз нельзя точно. Но и ждать его здесь тоже никак. Пошел к егерю. тот стоял, прислушиваясь чутко. Услышав меня, сделал мне страшные глаза – никшни! А мне чего? Я стою, не дышу даже вроде бы. Наконец дед сказал мне шепотом:

– Здесь он, выжидает. Не сильно ранен, кровь светлая везде. Но потерял много.

Я слушал напряженно, палец на курке, в обоих стволах давно по пуле заряжено. Дед же продолжил:

– Он злой сейчас, так что будем выманивать.

С этими словами он подобрал с земли здоровенный сук и с силой бросил его в самую гущу осинника. Недалеко сук пролетел, завяз в ветках. Но медведь рявкнул негромко, но так, что у меня чуть колени не ослабли. Ох и силища в нем…

Дед же подобрал еще один сук и бросил его чуть дальше. Медведь взревел еще громче, но не дернулся в нашу сторону. Дед газами показал мне – теперь ты. А сам взял карабин на изготовку, отступив на пару шагов назад.

Я с громким треском сломал о колено подобранную ветку и забросил ее в кусты. Одну, потом вторую. И тут зверь не выдержал. С диким ревом он рванулся к нам, с треском ломая подлесок. Я отскочил, вскидывая ружье и готовясь выстрелить в любой миг. Пес с лаем отскочил в сторону, но медведь так и не вышел из зарослей.

Тааак, это уже становится интересным. И долго нам тут палками в него кидать?

Дед, видимо, думал так же. Он положил ладонь псу на загривок и сказал негромко:

– Ату!

Пес стрелой сорвался с места и исчез в зарослях. Я-то думал, он боится, а он просто без команды ничего не делает. Да и дед своим другом рисковать не хотел. Вот так.

Из зарослей донесся бешеный, остервенелый лай, рев медведя, а потом пес выскочил к нам и рванул в сторону. Снова нырнул в заросли уже с другой стороны… короткая пауза и вновь лай и рев, а потом я уловил движение в подлеске… миг и медведь перед нами. Огромный!

Пасть угрожающе распахнута, отчетливо видны желтые вершковые клыки и синеватый язык. Волна звериного запаха шибанула в нос, слышу его тяжелое дыхание и клокочущий в груди рев.

Увидел нас, остановился на миг – кобель висел на его ляжке, но медведь как будто не обращал на него внимания. Он смотрел на нас, прямо на меня, и такой жутью на меня повеяло, что я чуть не выстрелил.

Медведь опомнился и притопнул передними лапами, слегка приподнявшись на задних, а затем заревел, широко распахнув пасть. И тут дед Матвей выстрелил.

Я видел, куда вошла пуля – прямо в распахнутую пасть, выбив из затылка кровавый фонтанчик. Медведь рухнул, как подкошенный. Кобель продолжал терзать его ногу.

Я шагнул было к нему, но егерь поднял руку, останавливая меня. Я спросил одними губами:

– Что?

Дед сказал вполголоса:

– Уши торчком. Живой он. Дострелить надо бы.

Я кивнул – понял мол, снова вскинул ружье, прицелился и выстрелил медведю за ухо – он лежал ко мне левым боком.

Зверь содрогнулся весь от удара пули и вытянулся. Попадание пули 12 калибра с расстояния в пару метров гарантировало результат.

Егерь кивнул удовлетворенно, шагнул к медведю, присел на корточки. голова зверя была размером почти с сидящего на корточках деда, как мне показалось тогда. Ох и здоров. Шкура его лоснилась – нагулял за лето жирок, приготовился к зимовке. И что его понесло к рыбакам? Наверняка те не сжигали отходы, а просто прикапывали их рядом с лагерем, и зверь пришел на запах. Всегда так бывает в медвежистых местах. Медведь – хозяин в тайге, и по-хозяйски пришел проверить, чем это таким вкусненьким тут пахнет. И наткнулся на людей, спящих и беззащитных. Дальше все известно.

Мы ворочали медведя, пытаясь найти ранение, которое ему сумели нанести рыбаки. Нашли. Кто-то из них всадил дробовой заряд медведю в шею, под самым подбородком, ничего особенно не разрушив, но больно зверю было.

Распотрошив медведя и отрубив передние лапы, мы отправились в обратный путь. Каждая лапа с огромными, сантиметров по пятнадцать, когтями, заняла по рюкзаку. Здоров был, жалко даже.

Словно услышав мои мысли, дед сказал:

– И чего его вынесло на дураков этих? Гулял бы себе, жирок нагуливал. Спать бы лег, а весной детишек наделал бы. Эх… вся пакость в тайге от человека, точно тебе говорю…

До зимовья добрались в молчании. Там я быстро ощипал пару жирных крякашей и сообразил шулюм.

Поели тоже в молчании. Настроение у деда было аховое. Медведя ему было очень жалко. Не меньше, чем рыбаков этих непутевых.

Уже перед сном, когда пили чай, дед Матвей сказал, глядя в огонь:

– Всегда нужно помнить, кто в тайге настоящий хозяин. И вести себя подобающе…

Наутро я уехал, прихватив трофейного глухаря и пару уток. Дед Матвей провожать меня не стал – с утра он умчался в деревню. Пусть мужики приедут и медведя заберут. А шкуру ему отдадут потом… Но перед уходом не забыл затеплить костерок и подвесить над огнем котелки с шулюмом и чаем.

Я позавтракал, вспоминая его добрым словом. Очень он по-хозяйски все делает, душевно и гостеприимно. И обо мне позаботился. Так что я выложил из рюкзака тушенку, сахар с солью и другой припас, оставил в зимовье – деду Матвею пригодится.

Шел по тайге к лесовозной дороге и думал о том, кто все же хозяин в тайге?…