В этот момент за спинами Алексаса и Виктора поднялся странный шум – обернувшись, они увидели бы, как сверху на остатки похоронного бюро выливается поток воды, с грохотом разбиваясь о брусчатку. На мгновение солнце накрыла странная тень, на поверку оказавшаяся лишь дирижаблем – одним из нескольких городских, пожарных. После явления богов Египта дирижабли вообще стали ходовым средством передвижения между далекими городами и странами, главное – уследить за расписанием. Первый эксперимент Анри Жиффара с треском провалился – паровой двигатель не дал дирижаблю продержаться в воздухе достаточно долго, даже несмотря на специально уведенную вниз дымовую трубу и самый миниатюрный из всех существовавших двигатель. И кто знает, насколько бы заглох проект, если бы не вернулись боги старого Египта. Инженер не опустил руки. Продолжил работу в новых реалиях. Выяснил, что магические символы, которыми теперь украшали заполненные гелием «сигары», действительно улучшают аэродинамику, делают махину и быстрее, и безопаснее. Оставалось только проконсультироваться со жрецами-священниками, улучшить паровой двигатель и грамотно нанести необходимые символы… День ото дня популярность дирижаблей только росла. И, конечно, городские службы – жандармерия, медики, пожарные, – тоже положили глаз на этот вид транспорта. Конечно, держать такие махины над небом одного лишь Санкт-Петербурга – затратно и непродуктивно. Виктор помнил, как ругалось его начальство после срочного совещания, на котором делили бюджет между городскими службами – в итоге, два дирижабля достались только пожарным. Как раз для таких, экстренных случаев.

Минуты спустя прибыла и обычная пожарная бригада – в отличие от жандармов, в бежевых кожаных куртках с черным Оком Гора на спине. Лошади, тянувшие телегу с бочкой и шлангами, остановились. Пожарным оставалось лишь затушить умирающее пламя, норовившее перескочить на соседние здания.

– Слушай, а ведь из этого действительно может выйти что-нибудь интересное! Если это и вправду анубисат, то… – Виктор сморщился, не в силах вытереть брызги с лица – все еще поддерживал приходящего в себя цирюльника. Тот старался не оборачиваться и смотрел на успокаивающую водную гладь, мерцавшую то непостижимым лазурно-синим, то сверкающим изумрудно-зеленым.

– Все упирается в если бы да кабы.

– Вся моя работа – сплошное если бы да кабы! – вахмистр Говорухин резко надел маску обреченности. – А, хотя, все равно мне не дадут ничего сделать. Скажут, что это такое вот совпадение – и спишут на что-нибудь банальное, да и виновного найдут…

– Вот поэтому я бы уже давно прикрыл вашу контору, – раздался третий голос. – Доброго вам денечка.

– Я бы прикрыл твой рот, дорогой, если честно, – огрызнулся вахмистр Говорухин.

Алексас, даже глаз не поднимая, моментально узнал говорившего. Ну, подумал цирюльник, конечно, боги – те еще шутники, поиздеваются над тобой при любом подвернувшемся случае. Хотя бы таким образом – столкнув с человеком, которого терпеть не можешь.

– Невероятно доброго, ага, – отозвался цирюльник, пересилив себя и подняв глаза.

Фармацевт Лука Лицедеев улыбался во все, казалось, шестьдесят четыре зуба – откуда он достал лишние, выяснять не было желания.

Лука Лицедеев заведовал аптекой в том же доходном доме, где жил и работал Алексас Оссмий – только на первом этаже. Что само по себе было странно. Обычно и работали, и жили в одном месте, а вот фармацевт почему-то жил в другом доме, списывая на то, что там, как он говорил, «куда лучше дышится». Да и в целом, добавлял Лука, без «того непропорционального цирюльника» жить легче, как камень с души.

Сама по себе идея держать аптеку прямо под каморкой Алексаса – с парадного входа, а не с черной лестницы, как в случае второго – казалось прекрасной в плане прибыли. Цирюльники лечили, пускали кровь, занимались зубами – все, кроме Алексаса. Он, в меру особенностей своего организма, этого, естественно, не делал – к нему ходили только бриться. Так что суровое бремя подлечить-подлатать— выдать нужный крем брал на себя Лука Лицедеев.

Они, в сущности, были как Шерлок Холмс и профессор Мориарти – два заклятых врага, которые рано или поздно должны сойтись у подножья Рейхенбахского водопада, иначе быть не может. Только если в случае вторых мотивы великой конфронтации были четки, адекватны и понятны читателям любого сорта, Алексас и Лука сошлись в вечной борьбе по той единственной причине, по которой могут сойтись два вполне себе привлекательных молодых человека.

Они не поделили девушку.

Казалось бы, делов-то, проблема ведь решается весьма просто, без особых потерь. Но именно из-за таких дилемм обычно рушатся империи – тридцать три несчастья Трои тоже начались из-за прекрасной Елены, которую бравые герои так и не сумели поделить.

В случае цирюльника и фармацевта ситуация, конечно, складывалась не столь размашистая. Эпос о ней не напишешь, оправдательную речь о предмете конфликта – то бишь о прекрасной даме – тоже. Но плоды свои конфронтация давно принесла.

Пожинали их оба – Алексас да Лука – сполна.

– Вы, смотрю, никуда не торопитесь? – хмыкнул Лицедеев, пригладив каштановую бородку-клинышек. – Хотя, чему я удивляюсь! Память у тебя, Алексас, как у рыбки. О, нет, прости, рыбы заслуживают куда большего уважения.

Алексас умел держать себя в руках – в таких ситуациях, правда, приходилось рьяно напоминать себе, что он действительно умеет держать себя в руках. Кулак невольно сжался.

– Во имя Ра и Осириса, – цирюльник прикрыл глаза. – Можно хоть раз по-человечески?

– Можно, но не тебе, Алексас. Тяжело нормально общаться с теми, кто крадет чужих невест, – фармацевт достал карманные часы на золотистой цепочке, щелкнул крышечкой и сверился со временем. – Впрочем, как я и говорил. Скоро начнется служба.

– Сет побери! – чуть ли не подпрыгнул на месте Алексас, тут же сверившись со своими часами. – Ана!

– Вот-вот, – вновь хмыкнул Лука. – Заметь, даже я помню об этом. Я, которому больше ничего не светит. Это ли не лучший показатель того, что ты все же несправедливо занял мое место?

Слово «несправедливо» фармацевт подчеркнул особенно, словно жирной карандашной линией.

– Хорошего тебя дня, – только и кинул в ответ Алексас. Молниеносно попрощавшись с Виктором, убежал, чуть не наткнувшись на бригаду медиков. До последнего старался не смотреть в сторону раненых – сейчас было самое неподходящее время для обмороков.

– Не знаю, что у вас здесь сейчас произошло, – заключил жандарм, когда Алексас стал фигуркой вдалеке, – но у меня руки так и чешутся дать тебе в морду, дорогой. Просто повезло, что я при исполнении.

– Да уж, действительно, большая удача, – фармацевт покрутил часы в руках и снова спрятал в карман бежевой жилетки. – Он не маленький ребенок. Вы не сможете быть рядом с ним вечно. Только если не подохнете в один день. Впрочем, хорошего вам денечка! И расследования, само собой – или его замятия. В следующий раз, кстати, загляните в мою аптеку – все равно постоянно бегаете к Алексасу, как мальчик-лакей.

– Хочешь травануть меня, да, дорогой?

– Что вы! – Лука театрально подался назад, замахав руками. Каштановые волосы, собранные в конский хвост, поддались воле ветра со стороны канала и пошли легкой рябью – резинка затянута не слишком туго. – Просто найду вам таблетки от старческого слабоумия.

Нет, подумал вахмистр Говорухин, глядя вслед Луке Лицедееву, вразвалочку шагавшему прочь, точно когда-нибудь надо будет набить ему морду. Но потом, когда все решится – потому что сейчас вырисовывался чересчур интересный пазл.

– Такс, – прошептал Виктор, повернувшись к бывшему «Золоту Египта», вокруг которого все еще кипела жизнь. – Значит, говорите, анубисат. Анубисат…

Темнота будто покусывала его губы; впивалась колючками мерзкого репейника и обжигала муравьиным ядом. Голос, совершенно невозможный в этом месте – просто потому, что чужой, – разворошил тени, нарушил гармонию.

– Чего ты хочешь? – спросил голос до того, как тьма зашевелилась.

Он хотел молчать. Хотел игнорировать, не замечать, не поворачиваться. Но все же обернулся – и в густой тьме различил лишь колыхающийся силуэт собеседника, невесть откуда здесь взявшегося, а еще – блики наглых песчинок света, все же просочившихся сюда. Блики на маске с длинной бородой, раздвоенной книзу змеиным языком и словно бы испещренной зигзагами.

– Это имеет значение? – прошептал он в ответ.

Незнакомец усмехнулся.

– Иначе я бы не нашел тебя. И не пришел к тебе сам. Обычно все происходит равно наоборот.

Ему не хотелось продолжать беседу. Но давно потерянный, похороненный под тонной мыслей и сомнений инстинкт подсказывал, что начатый разговор ведет к много большему – как длинный фитиль к пороховой бочке.

– Смерть, – только и сказал он. Тени насторожились. Он будто бы распробовал сказанное слово, повторив: – Смерть. Я хочу, чтобы они перестали думать о смерти.

Незнакомец в маске рассмеялся – раскатисто, но приглушенно, как далекий гром среди пока что ясного неба.

– Так вот оно что. Понятно, – незнакомец цокнул. – Тогда это просто отлично. То, что нужно.

Он не стал задавать встречных вопросов. Сам не понял, как, но увидел ухмылку незнакомца сквозь завесу теней и даже маску.

– Что же, в этом плане… Мы можем быть друг другу очень полезны. Предвосхищая возможные вопросы – у наших интересов есть точки соприкосновения.

– И в чем же наши интересы?

– Всему свое время, – незнакомец повернул голову. – Я, и те, кто со мной, могут облегчить тебе жизнь. Упростить то, что ты обдумываешь здесь, во маке. То, к чему уже приступил – как красиво оно горело!

– Мне тяжело поверить, – он потер набухшие вены на правой руке, – что тот, кто живет в ожидании, во власти смерти, может хотя бы просто понять меня. Даже попытаться.

Незнакомец снова рассмеялся.

– Знаешь… то, во что я верю, в отличие от всех остальных, как раз прекрасно вписывается в твои… идеи. Позволяет смотреть куда дальше своего носа. В моей картине мира смерть – последнее, о чем ты станешь думать. Жуткое место… Моя вера дает мне знания, недоступные другим – впрочем, это уже нюансы. Так, мелочи, но мелочи невероятно полезные. Как там нынче говорят? Сет в деталях?

– И почему же ваши желания пересекаются с моими? Уж расскажите, раз пришли. Не верю, что просто так. Подразнить.

Незнакомец молчал. Он не видел, но чувствовал его ухмылку.

– Скажем так… Мы хотим воплотить нашу картину мира в жизнь. Так, чтобы другие не смогли избежать этого. И если нам удастся – поверьте, людям точно станет не до смерти. Голодная и холодная бездна для всех и каждого… вместо блаженных Полей Тростника. Звучит не так привлекательно, не думаешь?

Он задумался. Это звучало слишком правильно – слишком органично, чтобы вписаться в его желания. Но, думал он, давно стало понятно, что на пути к его личной цели – все средства хороши, так почему бы не воспользоваться еще и этим?

Чтобы все они перестали жить в плену смерти – ничего не жалко. И никого не жалко.

– Допустим, – прошептал он, – мы договорились.

Он опять увидел, не видя при этом ровным счетом ничего, как незнакомец улыбнулся.

– Прекрасно. Мне нужно будет обсудить этот вопрос с… даже не знаю, как сказать. Пусть будет – с единомышленниками. Не переживай, я сам найду тебя, а пока – делай, что знаешь, и, как там говорят? Будь что будет. Тем более, действия твои не особо изменятся. Я имею в виду, потом. Просто станут куда проще и… масштабней.

– Кто вы такой?

– Зови меня, как все остальные – Саргон. Просто Саргон. Точнее – пока просто Саргон. А ты представишься?

Он помолчал. Тени на губах стали сладковатыми на вкус, будто черничное варенье – всегда любил его, густое, бездонно-черное, как космические своды подземного мира Дуата… Только потом, избавившись от мимолетного наваждения, сказал:

– Алистер Пламень. Меня зовут Алистер Пламень.

Солнце светило так непривычно ярко, что на безоблачном и голубом, будто атласная лента, небе, казалось пятном лимонного сока, пролившегося из ненароком опрокинутого на скатерть стакана. Весенний ветер нес тепло и непомерную свежесть, разбавленную, будто горьким тоником, морским воздухом – таким явственным и плотным, что соль, казалось, оседала на губах.

Гранд-губернатор, прищурившись, поправил темные очки с зеленоватыми стеклами – причмокнул, ощущая ту самую фантомную соль на губах. Велимир стоял на крыше Зимнего Дворца, пока вокруг суетился народ, и разглядывал то далекие деревья, слишком рано позеленевшие в этом году, будто бы специально к Пасхе, то соседние серебряные шпили на крышах домов. Забавно, думал гранд-губернатор, он ведь помнит, как несколько лет назад лично приказывал установить последние. Сам до конца не понимал, зачем, но указ сверху есть указ сверху: серебро то ли притягивало магические потоки, не давая дирижаблям упасть, то ли богам так было проще контактировать со жрецами. А может все сразу – гранд-губернатор в подробности не вдавался.

Зато Велимир знал, какую роль может сыграть серебро. Слишком хорошо знал.

– Кости его – серебро, – подумал гранд-губернатор и тут же нервно дернулся. Во рту причудился вкус отвратительной настойки, которой поил его Парсонс. Гранд-губернатору так часто хотелось прекратить принимать эту гадость, но поделать он ничего не мог: сам захотел – теперь терпи.

– Сэр? – врач в темно-зеленом фраке словно по волшебству возник за спиной Велимира. – Не отвлекаю, сэр?

– Ну как тебе сказать, – буркнул гранд-губернатор.

– Время принимать лекарство, сэр.

– О боги, – взмолился Велимир, снимая темные очки и пряча в карман пиджака. – И почему оно не может быть вкуснее…

Гранд-губернатор шагнул от края крыши. Точнее, сначала шаг сделал запах: приторный, пенящий сознание аромат кокосовых духов, которыми Велимир душился так активно, что сам будто бы становился сгустком этого парфюма, тенью, сотканной из запаха. Аромат духов выдавал гранд-губернатора за версту, так что чиновники всегда успевали подготовиться перед появлением Велимира, обычно – за последнюю минуту.

Но это – не просто пижонская причуда. В едком парфюме тоже был смысл. Смысл важный, даже… критический.

Как и в настойке.

Схватив с подноса – тот, как всегда, покоился в правой руке Парсонса – граненый стакан, Велимир залпом выпил микстуру-настойку, поморщился, потом как следует проморгался и оглядел крышу Зимнего Дворца.

– Ладно, – подумал он. – Хоть тут почти закончили…

Практически все вокруг: самые видные горожане, купцы, кучеры, священники, мальчишки-газетчики и даже сам император (да будет он жив, здоров и могуч!) сошлись на том, что пребывание Сердца Анубиса стоит обеспечить с иголочки – помпезно, необычно.

Роскошному экспонату – роскошные условия.

Велимир, даже если захотел бы спорить, не стал бы. Куда уж там! Но он и не хотел, тоже считал, что здесь – идеальная локация. Тем более, одно дело, если бы идея использовать крышу для такого рода мероприятий пришла в голову ему впервые – возни было бы невпроворот, не суматоха, а сущий ужас. Но еще двадцать лет назад, когда боги Египта явили себя, об этом позаботились – все-таки, думал Велимир, хорошо, когда предшественники думают о потомках. Ради того, чтобы хотя бы номинально стать ближе к богам, тут провели торжество по случаю коронации нового императора. И тут же планировали отметить тридцатилетие его правления, когда император Александр II (да будет он жив, здоров и могуч!) установит обелиск на Дворцовой Площади. Дань уважения древней традиции фараонов, празднику Хеб-сед.

В подготовке к грядущему мероприятию оставалась одно-единственное: обставить все с иголочки.

Пока – удивительно, поражался Велимир – все шло как по маслу, даже не думало идти наперекосяк. Так что гранд-губернатор, отправив Парсонса принести выпить – на этот раз отнюдь не микстуры – с легкой душой вновь надел темные очки, уставившись на Санкт-Петербург, раскинувшийся со всех сторон.

Велимир усмехнулся: а ведь всего этого могло бы и не произойти. И чем бы тогда кормились газетчики? Сердце Анубиса спокойно бы хранилось под охраной в Париже…

Гранд-губернатор гордился собой – это ведь он потребовал личной аудиенции у императора, когда все впервые пошло наперекосяк. Какие-то проблемы, дипломатические скандалы – все как обычно, невовремя, и из-за какой-то дурацкой ругани. Из-за чересчур обжигающих слов, сказанных не в том месте и не в то время: нахамили послу, а получили – международный скандал. Велимир помнил, как запереживал Саргон, когда поползли порочные слухи: парижская делегация не прибудет в среброглавый Санкт-Петербург. Впервые за все время гранд-губернатор заметил сомнение и растерянность в зеленых глазах Сарогна – тот понимал, что не в его власти надавить на императора; что в маске, что без. И тут свою роль отыграл Велимир – помнил, как разговаривал с Александром, как придумал весьма убедительные доводы об укреплении веры народа, об уменьшении намеренных смертей. А память императора – да будет он жив, здоров и могуч! – в этом вопросе была еще слишком свежа. В минуты, проведенные в присутствии государя, Велимир ощущал себя античным оратором, с жаром доказывающим свою позицию и прибегая для этого ко всем возможным уловкам, выстраивая невозможные софистические цепочки. Гранд-губернатор видел, как меняется лицо Александра II – от холодного и безучастного, словно мраморного, до понимающего. Ответом гранд-губернатору в тот день сперва стал кивок, потом – сказанные уверенным голом слова, а дальше – подписанные бумаги и реальные действия.

Да, Велимир был доволен собой. Особенно, когда получил подтверждение, что Сердце Анубиса все же доставят в город, что император (да будет он жив, здоров и могуч!) послал личное письмо с извинениями оскорбленному послу, а в довесок – чудесную табакерку из лучших ювелирных мастерских.

Гранд-губернатор прекрасно понимал свою роль в том, что они планировали. Не сопротивлялся – знал, что любая шестеренка должна крутиться в штатном режиме. До поры до времени.

Разве что, вдруг непонятно почему пронеслось в голове Велимира, ему не отведено никакой иной роли.

Гранд-губернатор вдохнул пьянящего весеннего воздуха – опять ощутил привкус соли на губах. Так, подумал Велимир, и захмелеть недолго.

– Велимир, – вдруг позвал его голос прямо за спиной.

Гранд-губернатор подпрыгнул.

– Ради лучезарного Ра! Вы с Парсонсом что, сговорились?! Или одну школу оканчивали?!

Голос не ответил, но Велимир всей кожей чувствовал, как Саргон за его спиной улыбнулся.

– Ты не боишься вызвать подозрений? – уточнил гранд-губернатор. – Мужик в странной маске и балахоне очень некстати выглядит вот прямо здесь и сейчас…

– За кого ты меня держишь? Я без маски и в обычной одежде, не переживай.

– Даже из любопытства поворачиваться не буду – уж кого-кого, а я тебя я видел во всех личинах.

– С каждым днем все чаще думаю, что это – большое упущение с моей стороны, – хмыкнул Саргон. – А вот Парсонс без маски не видел, и не стоит ему. Так что я скажу и уйду, а то твой врач чересчур уж шустрый. Я поговорил с ним.

– С кем? У меня, знаешь ли, голова и так трещит от забот, я тут вообще-то гранд-губернатриючу…