Пролог

Нога в начищенном ботинке отбивала нервную чечетку, пальцы барабанили по подлокотнику низенького диванчика – Ашот нервничал.

– Почему так долго?! – сокрушался он.

Саша Бойцов, сидевший рядом, был, напротив, спокоен – прислонившись затылком к стене, смотрел в одну точку бесстрастным взглядом и молчал.

Не дождавшись ответа, Ашот вскочил и зашагал по вестибюлю. Мерил расстояние от входной двери до кадки с фикусом, бубнил на армянском и посматривал на часы.

– Ашот, сядь, – ровным голосом сказал Бойцов. – В глазах рябит.

– Слушай, как ты можешь быть таким равнодушным?!

– Сядь, Ашот.

Чибухчян прервал беспокойную ходьбу, присел напротив и обхватил голову. Принялся раскачиваться из стороны в сторону и стонать, словно у него вдруг разом заболели все зубы.

– Имя уже придумали? – спросил Саша.

– Гамлет.

– А если девочка?

Ашот поднял волосатые руки и потряс ими в возмущении:

– Саня, о чем ты говоришь?! Мальчик! Только мальчик! Я для этого все сделал!

Саша с трудом подавил смех.

– Есть какой-то секрет? – поинтересовался он.

– Ай, какой такой секрет-шмикрет?! Наука! Я слышал, если женщина много рыба кушать, то мальчик будет.

– Где ты это слышал?

– По радио.

– Армянскому?

– Перестань, ты ничего не понимаешь! – обиделся Чибухчян. – У нас в роду всегда мальчик первый был. Прадед мой, Саркис, родил моя дед первым и назвал его Карен. Дед Карен родил моя папа первым, назвал его Фрунзик. Папа Фрунзик родил меня первым и назвал Ашот. И я тоже должен родить мальчик и назвать его Гамлет!

Саша представил, как Ашот в гневе сдирает с себя клочья черной шерсти, если родится девочка. Внутренне содрогнулся.

– Оля много рыбы ела?

– Да, много рыба кушать! Я заставлял!

– 3аставлял?!

– Кушать не хотела.

– Сейчас родит тебе девчонку назло! За то, что заставлял! – расхохотался Саша.

– Ай, не говори так, друг! Надо было в Армения рожать – хоть какие-то гарантии, что мальчик будет. Да и рыба здесь – это разве рыба?! Караси-шмараси! Вот у нас в озере Севан есть ишхан – вот это рыба!

– Ну не скажи! – возразил Саша. – У нас тоже рыбы хватает!

– У вас нет озера Севан! – отрезал Чибухчян и для пущей убедительности стукнул кулаком по подлокотнику. Подскочил и возобновил хождение. Саша с улыбкой наблюдал за другом, уже не предпринимая попыток его успокоить.

Двери с матовыми стеклами распахнулись, и появилась женщина в белой шапочке и со строгим выражением на лице. Саша привстал, а Ашот в нетерпении подскочил к ней.

– Чибухчян кто? – спросила она.

– Я! Я Чибухчян Ашот Фрунзикович!

– Девочка!

– Какой девочка?! – побледнел Ашот.

– Обычная, папаша! Здоровенькая! Три сто!

– Какой еще Тристо?! – возмутился он. – Гамлет! Гамлет должен быть!

– Ваша дочь, поэтому можете дать ей любое имя! Хоть Гамлет, хоть Йорик!

Ашот обхватил голову и упал на диванчик в мучительном стоне. Акушерка, привыкшая и не к таким отцовским истерикам, хладнокровно перевела взгляд на Сашу.

– Бойцов?

Саша кивнул.

– Девочка у вас. Вес – три килограмма. Здоровенькая.

Саша счастливо улыбнулся.

– Спасибо!

– А мне-то за что? – она взялась за дверную ручку, посмотрела на радостного Сашу, затем на воющего Ашота и улыбнулась. – Поздравляю, отцы!

Глава первая

Аэропорты, наверное, никогда не спят. Это непрекращающийся гул у стоек регистрации и нервное ожидание в зонах прилета, это шуршание транспортерных лент с багажом и щелканье цифр на информационных табло, это долгожданные объявления о посадке и раздражающие – о задержках рейсов. В небе и на взлетно-посадочных полосах творится свое священнодействие: ревя турбинами, уносятся ввысь дальнемагистральные лайнеры; жужжа винтами, заходят на посадку тихоходы региональных авиалиний; по рулежным дорожкам раскатывают оранжевые тягачи и машины аэродромно-технического обеспечения; бегает персонал в ярких жилетах и касках… А сколько служб остаются невидимыми обывательскому глазу: хозяйственники, диспетчеры, техники, администрация, служба безопасности и далее, далее, далее… И даже какой-нибудь пьяный грузчик Василий, отправивший чемодан вместо Москвы в Оймякон, мог с гордостью и по праву отнести себя к членам одной большой семьи, имя которой – гражданская авиация.

В аэропорту Мурченграда тоже царила суета. Капа, Саша и пятилетняя дочь Лариса уже давно прошли регистрацию и теперь сидели в зале ожидания, прислушиваясь к объявлениям. Хорошо поставленный, усиленный динамиками женский голос вещал часто и громко:

– У стойки 9 начинается регистрация на рейс 402 в Свердловск! …

– Рейс 458 из Иркутска задерживается по метеоусловиям! …

– Прибывает рейс 203 из Хабаровска! Встречающих просьба пройти в зону прилета! …

– Гражданка Шниперсон Серафима Иосифовна, компания «Аэрофлот» приносит вам личные публичные извинения! Вы своего добились! …

– Пассажиры, вылетающие рейсом 2451 «Мурченград – Ереван», пройдите на посадку к выходу 3! …

Саша подхватил сумку и встал, следом поднялись жена и дочь.

– Наконец-то! Я по Ануш соскучилась! – сказала Лариса, прижимая к себе большую куклу, упакованную в хрустящий целлофан – подарок своей маленькой подружке Ануш.

– Потерпи, – Капа ласково погладила ее по русым, как у нее, волосам. – Скоро увидишь свою Ануш.

Пассажиров ереванского рейса было всего около пятидесяти человек. Добрую половину составляли женщины из местного ансамбля «Подберезовики», гастролирующего по городам Закавказья, остальные – самые разные люди: семейные пары с детьми и без, командировочные, отпускники…

Женщина в униформе открыла большие стеклянные двери, и пассажиры гуськом направились к бело-синему самолету со стреловидными крыльями, возле которого стояла заправочная машина и суетились люди в комбинезонах.

Бортпроводница в синей форменной шапочке с приветливой улыбкой встречала каждого поднимающегося на трап.

– Компания «Аэрофлот» приветствует вас! Добро пожаловать!

Через десять минут, после того как все уселись и разложили ручную кладь на верхних полках, стюардесса закрыла дверь и встала в проходе.

– Дорогие пассажиры! Наш экипаж приветствует вас на борту самолета Ту-104, выполняющего рейс по маршруту Мурченград – Ереван. Полет будет проходить на высоте 9 тысяч метров со скоростью 800 километров в час…

Предполетная речь была стандартной: о протяженности трассы в километрах и затраченном времени в часах, о правилах поведения в случае разгерметизации, о привязных ремнях и спасательных жилетах… и прочем, очень нужном, но настолько неинтересном, что никто даже особо не слушал. Все были заняты своими делами: читали газеты, смотрели в иллюминаторы, просто сидели с закрытыми глазами. Кто-то украдкой, не пьянства ради, а исключительно для профилактики приступов аэрофобии, прихлебывал коньячок из маленькой фляжки.

Бортпроводница закончила речь и пошла по проходу.

– Пристегните ремни, пожалуйста. Спасибо.

– Сумочку положите на полку. Спасибо.

– Женщина, мальчика пристегните. Спасибо.

Сделав променад до конца салона и обратно, стюардесса скрылась за плотной шторой. Самолет немного качнулся и медленно покатился. Лариса тут же уткнулась в иллюминатор, Саша раскрыл газету и углубился в чтение.

Капа, поудобнее расположив голову на подголовнике, закрыла глаза в надежде немного поспать. Последние годы жизнь вокруг кипела белой пеной, поэтому хорошо выспаться для Капы представлялось просто недостижимой мечтой. Ей, партийному инженеру станкостроительного завода, поручали самые неожиданные дела, порой не имеющие прямого отношения к профессии: от выступлений на первомайском митинге до курирования студенческих стройотрядов на БАМе. Подобная общественная нагрузка (различной степени сложности и меры ответственности, но всегда почетная) отнимала очень много времени и сил, все делалось в ущерб личным интересам, на благо великой цели. В общем, как в той песне: «…жила бы страна родная, и нету других забот».

Поэтому, когда Ашот с Олей позвали отдохнуть в Армению, Капа не задумываясь согласилась. Правда, пришлось столкнуться с непониманием руководства, которое как раз в тот момент хотело отправить ее с делегацией в Хабаровск на завод «Дальэнергомаш». Она тогда так и сказала: «Я не лошадь! Давайте отпуск, и пусть весь мир подождет, даже Хабаровск!». Начальство от такого заявления слегка обалдело, но недельный отпуск дало, потому что Капитолина Алексеевна Бойцова, урожденная Градова, характер имела твердый, а взгляд – немилосердный, и спорить с ней, и уж тем более стыдить, – дело совсем уж неблагодарное.

Сашу же, мужа, особыми общественными поручениями не отвлекали – уж больно незаменимым специалистом он был на своем заводе энергетического машиностроения, поэтому когда он попросил отпуск, руководство легко пошло навстречу: отдыхай, дорогой Александр Ефимович, и возвращайся с новыми силами!

Что касается дочери Ларисы, то идея увидеть подружку Ануш, с которой она росла до четырехлетнего возраста, была принята с тем неописуемым восторгом, который присущ только детям. Только дети умеют удивляться и радоваться по-настоящему, многие взрослые эти качества теряют, к сожалению, безвозвратно…

И вот сейчас Лариса с искренним любопытством смотрела на взлетное поле. Движение прекратилось, под крылом мелькнул отъезжающий тягач. Самолет вдруг загудел, вздрогнул и стал разгоняться, за секунды набирая просто немыслимую скорость. Серые плиты взлетной полосы и сигнальные огни превратились в сплошную сливающуюся линию. Гул усилился, по салону прошла вибрация, пассажиров вдавило в кресла – самолет взлетел.

– Ух ты! – в восхищении воскликнула Лариса, глядя на вдруг ставшим совсем маленьким здание аэровокзала, позади которого расположились крошечные самолетики – словно игрушечные, расставленные мальчишеской рукой на письменном столе.

Капа открыла глаза и улыбнулась.

– Твой первый полет, Лариса. Поздравляем, – тоже с улыбкой сказал Саша.

Дочь не ответила, вжимаясь в стекло и пытаясь разглядеть, что там внизу.

Капа положила голову на плечо мужа и снова закрыла глаза.

– Ашот хотел в ресторане наш приезд отметить, но я отговорил, – сказал Саша, перелистывая газету.

– И правильно! Нам чем проще, тем лучше. А рестораны – они везде одинаковые.

– Согласен. И потом, с детьми в ресторан – лишняя головная боль. Да и им скучно, – поддержал муж.

Бортпроводница, объявив, что самолет набрал положенную высоту, милостиво разрешила расстегнуть ремни безопасности и перемещаться по салону, а заодно обрадовала, что в течение полета пассажирам будут предложены напитки и обед.

Лариса с сожалением оторвалась от иллюминатора.

– Ничего не видно, – пожаловалась она.

Капа приоткрыла сонные глаза и посмотрела на облака, густые словно вата.

– Почитай, – предложила она и вытащила из сумки «Робинзона Крузо» – первую книгу, которую дочь начала читать самостоятельно, пусть и по слогам. Но Лариса, решив, что Крузо подождет (он и так почти тридцать лет ждал на необитаемом острове), помотала головой и снова уткнулась в иллюминатор.

Капа закрыла глаза и провалилась в сон.

***

Таира в селе любили. Как бы странно это ни звучало. Казалось бы, рысь, с присущей ей дикостью и острыми зубами, должна вызывать у любого здравомыслящего человека страх и желание держаться подальше, но нет же! Любой житель села Лоскутовка, даже самый здравомыслящий, мог потрепать Таира за мягкие «бакенбарды» или погладить по жесткой холке без опасения быть тут же располосованным на тонкие ленты бекона.

Нельзя сказать, что сам Таир был в восторге от такого панибратства, но терпел, лишь недовольно мотал крупной головой и боролся с желанием показать стертые, но все еще достаточно острые когти. Ему приходилось терпеть даже не потому, что тут жил его единственный человеческий друг Костя, и надо было как-то сдерживать природное естество, а потому, что в селе он скрывался. Да, именно так! Таир скрывался от своего многочисленного потомства, коего за свою долгую шестнадцатилетнюю жизнь наплодил немыслимое количество – по каждому квадратному километру необъятной сибирской тайги бегали его дети, внуки и правнуки, а их матери, бабушки и прабабушки, сиречь обманутые Таиром самки, жаждали встречи с ветреным ловеласом. С одной единственной целью – заглянуть в бесстыжие глаза.

Девиз Таира был предельно прост: вижу молодую самочку – охмуряю и беру; не вижу – ищу, охмуряю и беру, а потом, непременно, – тикать в село, ибо воспитывать внезапное потомство не было никакого желания. Это у людей законы, «обязан жениться» и прочие глупости! У рысей же, великих потомков пещерных кошек эпохи плиоцена – все жестче, без лирики и сантиментов!

Что? Алименты? Какие алименты?! Не, не слышал. Лучше скажите «спасибо» за то, что популяцию увеличиваю!

Зато его друг Костя об алиментах знал не понаслышке. После той истории с беглыми урками Косте пришлось вернуться в город и пройти через весь позор лишения партбилета и общественного порицания. Потом он, окончательно убедившись в закоснелости общественных взглядов, смог на законных основаниях вернуться в Сибирь, чему Таир был несказанно рад. Костя устроился кузнецом при мехцехе, а через некоторое время воспылал симпатией к дочке сельского бухгалтера Настасье. Встречались, целовались, сеновалы посещали… Таир на это смотрел с пониманием и даже с одобрением – дело молодое. А потом Настасья забеременела, и Костя решил жениться. И вот тут Таир перестал что-либо понимать: ладно, обрюхатил – бывает, он и сам не без греха, но жениться-то зачем?! Где тут веский повод?!

Когда родился мальчик, Настасье вдруг взбрело в голову переехать в город, а Костя по понятным причинам не хотел. Скандалили, ругались, затем развелись. Бывшая жена сгребла шестилетнего сына в охапку и уехала в Красноярск, а Костя остался платить алименты из своей зарплаты, благо зарабатывал он более чем прилично – кузнецы на Руси всегда были в почете.

Таир успокоился, полагая, что все вернулось в прежнее русло: будут жить вдвоем, как и прежде. Но спустя несколько лет Костя решил наступить на те же грабли, теперь уже по большой любви. Избранницей стала дочь механизатора Тихона Авдеевича Челобитько – Маруся. Таир против Маруси ничего не имел, она ему даже нравилась: тихая, скромная, покладистая, властным отцом затюканная. К нему, Таиру, благосклонная. Да и сам Костя выглядел счастливым, но опять же – зачем жениться?!

И вот сейчас Таир лежал на тополиной ветке и с грустью смотрел, как его друг собственными руками рушит свою жизнь, сидя за этим длинным свадебным столом с пирующими односельчанами, под звуки гармошки и звон рюмок…

***

Капа проснулась от сильного толчка, словно самолет вдруг налетел крыльями на невидимую преграду. По салону пробежал обеспокоенный человеческий гул.

Стюардесса объявила:

– Товарищи пассажиры, просьба занять места и пристегнуться! Наш самолет попал в зону турбулентности! Большая просьба сохранять спокойствие и оставаться на своих местах!

Эта небесная фея в синей униформе «Аэрофлота» неплохо справлялась с эмоциями, на ее привлекательном лице даже появилась улыбка. Впрочем, улыбка не помогла – беспокойство среди пассажиров нарастало.

Лариса подергала мать за руку и показала в иллюминатор на сгустки огня, вырывающегося из сопла турбины. Капа быстро сдвинула матерчатую шторку и прижала дочь к себе.

– Не смотри!

Но пылающая турбина уже стала объектом внимания остальных. Пассажиры правого ряда вжимались носами в холодные стекла иллюминаторов; сидящие в левом ряду пытались привстать и увидеть, что там творится в районе правого крыла.

– Господи! Мы горим! – воскликнула женщина в блузке с наглухо застегнутым воротничком. Судорожно вытащила из сумки маленькую потрепанную книгу, прижала к себе и закрыла глаза. Губы зашевелились в громкой молитве:

– Господи милостивый, именем Иисуса Христа и силою Духа Святого спаси, сохрани и помилуй…

Сидевший рядом солидный мужчина в строгом костюме вгляделся в ее пальцы, нервно сжимавшие Библию. Рывком сорвал очки и отшвырнул газету.

– Прекратите немедленно эту антисоветчину! Я не позволю, чтобы тут происходили такие вещи! Немедленно прекратить! Требую!

Сидевший в середине салона парень лет двадцати протянул руку своей молоденькой спутнице.

– Давно хотел сказать, что я тебя люблю! Думаю, сейчас самое время!

– О да! Очень вовремя! – девушка, вывернувшись, обеспокоенно смотрела в иллюминатор.

– Знаю, что тебе Мишка с параллельного потока нравится, – вздохнул парень. – но только Мишки тут нет. Здесь есть я – человек, который очень сильно тебя любит!

– Давай потом поговорим, а?! – нетерпеливо отмахнулась девица.

Парень нахмурился.

– Нет, мы поговорим сейчас! В Мишке нет ничего ценного! Разве только то, что он длинный!

– Не длинный, а высокий!

– Он – длинный! – закричал парень. – Длинный! А еще он – тупой! Тупой и длинный! Длинный и тупой! Поняла?! Дура!

– Сам дурак!

Позади них сидел мужчина в кепке. Он с досадой стукнул по колену и воскликнул:

– Это все Меликян! Это его делишки!

– При чем тут Меликян?! Кто это вообще такой?! – плача отозвалась соседка – полная женщина в цветастом платье.

– Я ему на «Волгу» занимал! Пять тыщ! Лечу к нему долг забирать! А он – вон, что подстроил!

– Товарищ, какая сейчас может быть «Волга» ?! – в ужасе спросила женщина. – Мы падаем!

– ГАЗ-24! А падаем потому, что Меликян не хочет долг отдавать! Что тут непонятного?!

Почти всю левую часть салона занимал ансамбль песни и пляски «Подберезовики». Оттуда неслось нестройное и испуганное:

Черный ворон! Что ж ты вьешься?!

Над моею головой?!

Ты добычи не дождешься!

Черный ворон, я не твой!

Старушка из первого ряда вопреки запрету щелкнула замком ремня, подскочила и рывком достала с полки коробку, перевязанную накрест шпагатом. Села, пристегнулась и прижала коробку к себе.

– Так оно спокойнее! – пояснила она неодобрительно взглянувшей стюардессе. – Сервизы у меня там, милочка! Внучка замуж за армянина выходит, вот везу на свадьбу в подарок. На руках подержу, а то вдруг упадем – разобьются. Жалко.

– Какие сервизы, старая кляча?! Это мы, мы разобьемся! – крикнул мужчина, сидевший через проход. Сделал попытку расстегнуть ремни, но ладони стюардессы предупредительно накрыли его руки.

– Оставайтесь на своих местах!

– Дайте мне пересесть в хвост! – потребовал пассажир.

– Я вас прошу оставаться на месте! – стюардесса уже не улыбалась. Глаза смотрели с колючим укором.

Мужчина привстал насколько позволяли застегнутые ремни и посмотрел на остальных пассажиров.

– Товарищи, мы падаем! А эти делают вид, что все в порядке!

– Они выполняют свою работу! – выглянул в проход Саша. – Прекратите панику!

– Конечно! Ты же в хвосте сидишь, поэтому такой умный и смелый?! – зло выкрикнул пассажир и посмотрел на поющих «Подберезовиков». – Вы в своем уме?! Нашли время петь!

Саша хотел было сказать, что в случае катастрофы не имеет значение, где ты сидишь, но при дочери озвучить это не решился. Он был обеспокоен не меньше остальных, но не за себя – за жену и ребенка, которых при подобных обстоятельствах даже не смог бы защитить. Сейчас главное – сохранять спокойствие, не дать разгореться тлеющей искре паники и, конечно же, надеяться на профессионализм летного экипажа. А еще – на чудо.

Голос бортпроводницы, прорываясь сквозь какофонию воплей и песен, стал громче и требовательнее:

– Товарищи, успокойтесь! Уберите ручную кладь в ноги! Спокойствие!

И, пытаясь сохранить равновесие, пошла по проходу:

– Женщина, коробочку под кресло! Спасибо!

– Товарищ! Уберите руки и покажите мне ремень! Спасибо!

– Просьба убрать сумку в ноги! Спасибо!

Саша сжал руку жены.

– Все будет хорошо! Слышишь, Капа?! Все будет хорошо!

Стюардесса, пробежав по салону в обратном направлении, открыла дверь в кабину и все отчетливо услышали громкий голос пилота:

– Диспетчер, говорит борт 2451! У нас отказ правого двиг....