Снова «домашнее задание». Телефонные звонки, заявления на паспорта, собеседования на работу. Однажды он целое утро провел в очень неопрятной квартире в Сосновце. В конце концов пришел полицейский и записал подробности ограбления, которое якобы произошло в квартире. Руди передал полицейскому опись пропавшего имущества. Полицейский ушел.
Руди пришло в голову, что, хотя он явно приобщался к работе стрингера, Централь заодно окупал свои услуги по обучению. Он потерял счет, сколько легенд успел помочь построить. Он открывал банковские счета. Снимал офис в Забже. Фабио вручил ему тощий дипломат и велел поместить в ячейку в хранилище банка в Катовице.
Выполняя эти задания, он учился ремеслу. И оно оказалось разочаровывающе рутинным. Закладки, тайные передачи на публике, способы сбросить хвост, способы сесть на хвост. Прямиком из Дейтона или Фюрста. Почти как в комиксах. Руди сомневался, что даже секретные службы этим еще занимаются.
С помощью карт Фабио заставлял его планировать скачки из полудюжины польских городов, щедро добавляя в каждый запасные пути отхода. Затем Фабио высоким дерзким голосом разносил в пух и прах каждый план, один за другим: «Ты что, ничему не научился? Ты меня вообще слушаешь?»
Со временем Фабио начал исчезать на целые дни. Утром Руди просыпался – и в его жизни оказывалась дыра в форме Фабио. Ни жалоб на еду, ни перестановок мебели. Когда это произошло впервые, он подумал, что Курьер просто махнул на него рукой и отправился домой, но через день-другой Фабио вернулся, рассыпая неприличные замечания о поляках и бросая вызов Руди, чтобы тот приготовил ужин, который ему действительно понравится. Через нерегулярные промежутки времени следовали новые исчезновения.
Они на день уезжали в соседние города и села, и от Руди требовалось с ходу импровизировать скачок из вот этого здания почты или вон того полицейского участка. Затем Фабио разносил каждый.
– Очень весело, – устало признался Руди по пути домой после одной из поездок, – но у меня и настоящая работа есть, между прочим.
– Ну конечно, – ответил Фабио. – И ты можешь вернуться к ней в любое время. А я отправлюсь куда-нибудь еще, – он радужно улыбнулся. – Возможно, хотя бы там будет приличная еда. Что думаешь?
«Иди в жопу, Фабио», – вот что все чаще и чаще думал Руди.
– Я думаю, придется тебе потерпеть меня еще, – сказал он.
Фабио вздохнул.
– Ну конечно. Этого я и боялся.
Однажды вечером, десять недель спустя после начала обучения, Руди проснулся со странной мыслью, что в его спальне кто-то есть. Он перекатился на бок, открыл глаза и увидел у кровати Фабио.
– Одевайся, – сказал маленький Курьер. – Мы отправляемся на тренировку.
Руди посмотрел на часы.
– Сейчас три утра.
– Значит, надо было раньше ложиться, – отрезал Фабио.
– А нельзя завтра? Или в пятницу? В пятницу как-то лучше, – ответил Руди, который обещал Максу, что сегодня наверстает за все, что пропустил, так редко появляясь на работе.
Фабио отвернулся и направился к двери.
– Хочешь дальше быть поваром – пожалуйста, – пробормотал он. – Я соберусь, отвезешь меня в аэропорт, и я наконец уеду из этого вонючего городишки.
Руди почувствовал внутри тот же дух протеста, который раззадорила в нем пани Стася. Он встал с кровати и натянул джинсы и футболку.
– Я шеф, нелепый ты засранец! – крикнул он.
У двери Фабио обернулся и посмотрел на Руди. В спальне было темно, и маленький швейцарец стал силуэтом в свете из коридора, так что Руди не видел выражения его лица.
– И это город, – закончил Руди тише. – Не городишко.
Фабио отвернулся и ушел в гостиную.
– Город, городишко, – сказал он. – Какая разница.
Когда они дошли до конца улицы, Фабио достал ключи к припаркованному «лексусу». С ним был его чемодан на колесах. Он положил его в багажник и сказал Руди ехать в Ченстохову.
В Ченстохове Фабио велел Руди припарковать «лексус» возле вокзала. Он достал чемодан, и они прошли еще минут сорок, после чего Фабио остановился у припаркованного «мерседеса», извлек связку ключей и произнес:
– Садись. Поведу я.
– Мы далеко? – спросил Руди. Фабио фыркнул.
– Тебе-то что, шеф?
Они переглянулись через крышу машины.
– Может, я тогда высплюсь, – сказал Руди.
– Может, и правда так лучше, – Фабио отпер водительскую дверь. – Садись.
На заброшенной ферме за городом они снова сменили машины. На сей раз – помятого вида «симка» с водородным двигателем. Фабио долго не выруливал на главную дорогу, и еще дольше они возвращались в Ченстохову, а там минут сорок кружили по городу. Руди задремал, а когда открыл глаза, они снова были на шоссе, и он не представлял, куда они направляются.
Ехали они не один час. Дороги были в ужасном состоянии – многие из них укладывали еще немцы-завоеватели в 1940-х; километр за километром – ухабы, ямы и рытвины. В Польше никогда не было денег на гражданское строительство – по крайней мере, не в том масштабе, чтобы поднять страну до уровня, скажем, Великой Германии, где дороги славились едва ли не сексуальной гладкостью. Гинденберг, который существовал всего десятилетие, по сравнению с Польшей казался западноевропейской страной.
Во многом это было связано с упрямым нежеланием Польши выходить из ЕС. Они так долго ждали, пока их возьмут, думал Руди, что теперь решили, что их ничто оттуда не выковырнет. Польша покинет ЕС только ногами вперед, так что страну постоянно изводили требованиями субсидий и повышения тарифов, а также втягивали во все торговые войны, которые ЕС как будто вознамерился устраивать с чем угодно, имеющим хоть какого-то правителя.
– Поляки, – пробормотал Фабио, когда Руди упомянул об этом в попытке завести разговор. – Кто их разберет?
– Очень мудро, Оби-Ван, – сказал Руди. Фабио бросил на него взгляд.
– Что?
В конце концов Руди задремал. Фабио отказывался говорить, куда они направляются, так что было бессмысленно предлагать подменить его за рулем. Мимо мелькали города и деревни, лужи света в великой тьме. Половина дорожных знаков в фарах «симки» выглядела как слепые розовые прямоугольники, а трава и асфальт под ними были забрызганы розовой краской.
– Armia Różowych Pilotów, – сказал Руди, когда Фабио пожаловался на розовые знаки.
– Это что еще за хрень? – Фабио плохо знал польский, так что они говорили на английском.
– «Армия розовых пилотов». Я думал, это только варшавская мода.
– Какие-то защитники прав гомосексуалистов?
Руди рассмеялся. «Розовый пилот» был настоящей доморощенной польской легендой, занимавшей место где-то между Сикорским и Яном Собеским.
– Дворец культуры, – сказал он. Фабио нахмурился, а он пояснил: – В Варшаве. Дворец культуры. Подарок от Сталина и рабочих Советского Союза рабочим Польши. Одно из самых уродливых зданий в Европе.
Фабио фыркнул, словно имея в виду, что Европа изобилует зданиями, которые оскорбляют его эстетический вкус.
Говорили: все, что есть хорошего в варшавском Дворце культуры, – это то, что его видно отовсюду. Конечно, это было и самое худшее, но хотя бы помогало не заблудиться. После Падения начались активные дискуссии на тему, что делать с этим оскорбительно сталинским монолитом, которые, как и большинство польских дискуссий, так ни к чему и не привели.
А потом однажды ночью в небе раздался рокот двигателей, над центром Варшавы расплылись миазмы паров краски, а когда город наутро проснулся, он обнаружил, что Дворец культуры сменил имидж.
А в это время на южной окраине города посреди поля стоял вертолет Ми, переоборудованный для орошения полей, и из его разбрызгивателей на траву все еще сочилась ярко-розовая краска, а через поле уходила от него дорожка розовых следов, все слабее и слабее, – «Розовый пилот» ушел в легенды.
По извечной традиции в парламенте швырялись злыми обвинениями. Полетели головы – в основном среди воздушных диспетчеров, которые не заметили полет «Розового пилота».
Варшавяне, с другой стороны, полюбили новую окраску дворца. Они говорили, что теперь эта хрень так бросается в глаза, что они ее больше и не замечают, и когда спустя несколько недель правительство предприняло попытку отмыть здание, поднялся маленький бунт.
Все это случилось примерно за год до приезда Руди в Краков, и он еще не побывал в Варшаве, но видел здание время от времени в новостных сюжетах: где бы в городе ни снимали, розовый дворец лез в кадр, как наглый пьяный гость на свадебном торжестве. Руди от его вида было не по себе, настолько он казался пошлым.
– Вот видишь – поляки, – сказал Фабио, когда Руди закончил рассказывать. – Ни хрена невозможно предсказать, что они натворят. А теперь их целая армия.
– Ну, никто не говорит, что это сам «Розовый пилот» красит дорожные знаки, – сказал Руди. – Просто люди следуют его примеру.
– И этого розового ублюдка так никто и не поймал.
– Нет, – признал Руди, – этого «розового» ублюдка так никто и не поймал.
– Ну теперь ты понимаешь, – сказал Фабио, подняв палец.
– Что понимаю? – озадаченно переспросил Руди.
– Наверняка он и раскрашивает дорожные знаки. Тот, кто готов покрасить в розовый цвет целое здание, почти наверняка захочет это повторить.
Руди уставился на него.
Кем бы ни были АРП и откуда бы они ни взялись, очевидно, что на этом участке дороги они были особенно активны. Покрашено оказалось большинство знаков, мимо которых проезжала машина. Это наверняка вызывало проблемы у водителей, искавших указатели, но Фабио ни разу не засомневался в выборе дороги.
Наконец встало солнце. Руди, задремавший снова, открыл глаза навстречу туманному свету зари и, даже не задумываясь, сориентировался в пространстве по сторонам света.
– Где мы? – спросил он, пытаясь потянуться.
– Не знаю, – сказал Фабио. – Только знаю, куда мы едем.
– Отлично, – пробормотал Руди. – Спасибо, Фабио.
Как оказалось, на рассвете они миновали участок, на котором работала АРП, и выехали к нетронутым дорожным знакам. Руди быстро сообразил, куда они направляются, и примерно через час они прибыли в Познань.
– Мог бы и сказать, куда мы едем, – сказал Руди, пока они пробирались к центру города.
– Мог бы, – согласился Фабио. – Но таков наш удел – жить, почти ничего не зная. Чем раньше ты это запомнишь, тем лучше.
Руди посмотрел на него.
– Это что, шутка?
– Через два с половиной месяца твоей стряпни, – сказал Фабио, – у любого будет мрачное чувство юмора.
Руди никогда не был в Познани, но Михаль, метрдотель Макса, родился в деревне недалеко от этого города и сонными вечерами в припадке ностальгии пересказывал вынужденным его выслушивать краковцам, силезцам, курдам, косоварам и эстонцам истории о родном городе, так что Руди знал, что Рыночная площадь Познани уступает только краковской, а сам город долгое время был прусским и назывался Позен. Он знал, что там, наряду с другими давними королями и королевами, похоронен Мешко I, покоритель Силезии и Малопольского воеводства и первый исторический правитель Польши. Он знал, что там же находится самый древний собор в Польше, – и знал людей в Кракове, которых это все еще коробило. Он знал, что название города могло произойти от чьего-то имени – «город Познаня», а могло быть искажением польского глагола poznać – «познать». Он знал, что за свою историю город сменил много странных названий. Он знал, что через него проходит Линия. И он никогда о нем не задумывался.
Фабио припарковал «симку» на офисной парковке у центра города, и они отправились в маленькую гостиницу недалеко от Рыночной площади. Для них были зарезервированы соседние комнаты. Руди потратил на знакомство со своей примерно тридцать секунд, после чего рухнул ничком на кровать.
О проекте
О подписке