Краков казался грязным. По-другому не скажешь: после Бреслау он казался грязным. Величественным, красивым, но грязным. Вывалившись из поезда на вокзале Kraków Główny, он обнаружил, что впервые за долгие годы замечает загрязнение воздуха. Рассвет был роскошным. Краков повидал немало роскошных рассветов – именно из-за загрязнения. По той же причине он отличался апокалипсическими закатами.
Руди прошел к центру города. Перед Барбаканом уже открылись прилавки с пиццей и колбасой, и от запахов мяса и горячего масла на утреннем ветру у него потекли слюнки, но он прошел мимо. Подумав при этом, что только туристы могут быть настолько глупы, что рискнут купить здесь пиццу.
Флорианская улица казалась почти пустынной. Руди вошел через главный вход «Ресторации Макса» и запер за собой дверь.
На первом этаже столы и стулья были сдвинуты к стенам, а по ковру толкала древний пылесос «Дайсон» одна из филиппинок – уборщиц Макса. Руди помахал ей и толкнул распашные двери на кухню.
Среди чистейших кафельных и стальных поверхностей стоял Макс с планшетом в руках, проверяя утреннюю поставку еды.
– Этот ублюдок Томек снова не довез свинину, – сказал он Руди.
– А где Мирек? – Мирек был сушефом Руди, очень редким гостем на кухне, которого Руди все собирался с духом уволить.
Макс пожал плечами. В отличие от матери, Макс терялся, когда речь заходила о персонале. В отсутствие Руди руководить кухней должен был Мирек, но Мирек был себе на уме – своевольный и ненадежный. Тоже, к сожалению, выдающийся повар, и клиенты Макса будут по нему скучать, в отличие от Руди.
– Я позвоню Томеку, – сказал Руди, сунув рюкзак под один из столов. У Томека тоже хватало проблем, в основном связанных с поставщиками, персоналом и откатами. У ресторанного бизнеса немало общего с международными отношениями: очень много дипломатии, и, к сожалению, чаще без галстуков. Он снял куртку. – Скучал?
– Было бы лучше, если бы ты не уезжал, – признался Макс.
– Значит, я заслужил прибавку?
Макс отмахнулся планшетом.
Руди повесил куртку в стенном шкафу и потер глаза. Это было абсурдно – страдать от джетлага после путешествия на такое маленькое расстояние.
– Я сам разберусь с Миреком.
– Вчера пришлось вызывать шефа из агентства, – сообщил ему Макс.
В мире Руди и Макса это было практически самым худшим, что только может произойти с рестораном. Руди подумал, как ему придется приводить в чувства команду, и спросил:
– Кого прислали?
– Павла Грабянского.
Не такая катастрофа, как можно было ожидать, хотя команда Руди должна была справляться и без него с Миреком. Ему казалось, он достаточно хорошо их организовал. Должна была сама собой произойти перетасовка иерархии. Кто-то сам принял бы руководство. Руди подумал, что ему придется кое на кого наорать, – а когда-то он зарекся делать это на своей кухне.
– Павел – неплохой повар, – сказал он неубедительно.
– Он просто все время такой несчастный, – ответил Макс. – Будто того и гляди расплачется.
– Мне это самому очень знакомо, – сказал Руди, забирая из покорных пальцев Макса планшет. Макс успел проверить только пару коробок из переработанного пластика, выставленных стопкой посреди кухни.
– У тебя усталый вид.
– Со всем разберусь и прикорну пару часов, ладно?
– Иди домой и выспись как следует, – ответил ему Макс. – Ради сегодняшнего обеда вызову повара из агентства.
– А вдруг опять пришлют Павла?
На лице Макса отразилась борьба чувств.
– Я переживу, – сказал Руди. Он сунул планшет под мышку и пошел налить себе чашку кофе из эспрессо-машины, которую вынудил Макса установить на кухне.
Максу, очевидно, стоило немалых усилий не спрашивать о том, что случилось в Гинденберге. Руди сказал сам:
– Я его видел.
– И как он выглядел?
– Было темно, его лицо скрывалось в тени, – Руди спросил себя, сколько еще они будут разыгрывать спектакль о «кузене» Макса. – Нужно поговорить с Дариушем, – добавил он.
– И тебе представится эта возможность, – произнес Дариуш, появившись из коридора, ведущего на двор за «Ресторацией Макса». – И наше волшебное число?..
– Пятьдесят семь, – сказал Руди.
– Уверен? – спросил Дариуш.
– Пятьдесят семь, – повторил Руди.
– Ты очень хорошо поработал, – сказал Дариуш, развернулся и ушел обратно в коридор. Руди слышал, как открылась и закрылась дверь во двор. Они с Максом переглянулись.
– У него был здоровый вид? – спросил Макс.
Руди налил себе кофе.
– Я же сказал: было темно, – этого Максу, очевидно, было мало, так что Руди добавил: – Голос у него был здоровый.
Макс кивнул.
– Хорошо, – сказал он, чувствуя себя несколько неловко, как показалось Руди. Затем отвернулся и направился к дверям в обеденный зал. – Хорошо.
И на этом маленькое приключение Руди как будто закончилось. Макс о нем больше не вспоминал, а Дариуш не возвращался в ресторан. Словно ничего не случилось, словно он никогда не ездил поездом в Гинденберг. Он готовил, смотрел, как приходят на кухню сушефы и через несколько дней уходят, крича о минимальной зарплате и нечеловеческом режиме работы. Макс печально качал головой, и жизнь продолжалась.
Зябкая польская весна постепенно переходила в буйное, давящее польское лето. Кондиционер на кухне сломался, и кухонный персонал начал увядать, а в некоторых случаях и лишаться чувств. Краков запекался от жары. Город наводнили туристы.
Однажды, оживленным июльским вечером, какой-то клиент спросил, может ли он передать комплимент шефу лично, и Руди вышел в ресторан.
Клиент был высоким тощим мужчиной с зализанными назад волосами и косматыми моржовыми усами, которые сегодня в Центральной Европе уже не встретишь. На нем был дорогой немецкий деловой костюм, а на его жене – ошеломительное лиловое вечернее платье с открытой спиной, оголенными плечами и почти всей грудью.
Руди сел и позволил мужу налить ему выпить и поздравить. Жена улыбнулась и сделала комплимент, похвалив за ужин, а потом наклонилась вперед похлопать его по колену и спросить рецепт бигоса, и он обнаружил, что видит ее под платьем насквозь – до самых лобковых волос.
Он отвернулся и заметил в одном из темных уголков ресторана Макса с другим мужчиной, вплотную друг к другу. Казалось, они ведут очень тихий и очень напряженный разговор. Он подумал, что в сложении этого мужчины и языке его тела было что-то знакомое. И тут же осознал, что они показались знакомыми потому, что только его сложение и язык тела он видел.
А затем Макс и мужчина обнялись. Обнялись, как давно не видевшиеся кузены.
Спустя несколько недель – и позже Руди думал, что это время ему дали на размышление, – Дариуш пришел в ресторан переговорить с ним.
– Я думал, тебе стоит знать, что кузен Макса тебе очень благодарен, – сказал маленький мафиозо.
– Макс об этом говорил, – сказал Руди.
Дауриш откинулся, закурил и оглядел ресторан.
– Ты бы хотел, – заговорил он, – такую работу?
– Моя работа – готовить еду, – ответил Руди.
Дариуш затянулся, подержал дым сигареты в легких дольше, чем, как казалось Руди, было разумно для здоровья или физически возможно, затем выдохнул разреженный душистый туман.
– Ты бы хотел такое хобби? – спросил он.
– Ладно, – сказал Руди. – Главное, чтобы за это хобби платили.
Вылетев из Лондона, Фабио опоздал на пятнадцать часов.
– Гребаные англичане, – сказал он, когда Руди наконец встретил его в аэропорту Краков-Балице имени Иоанна Павла II. – Тысячу лет мялись, вступать им в Союз или не вступать, а как вступили – стали настоящими фанатиками. Это даже оскорбительно. Вот, понесешь это.
Руди взял чемодан Фабио, который был гораздо тяжелее, чем казался, и последовал за маленьким итало-швейцарцем через зал прибытия.
По дороге от ворот прибытия до ряда такси снаружи стало понятно, что у англичан случился очередной приступ паранойи – наркотики, терроризм, иммунизация, что там еще, и Фабио задержали, конфисковав для проверки паспорт и выездные документы.
– В смысле, я могу понять, когда не пускают, – кипел он. – Но когда не выпускают? Кому такое в голову придет? – Он взглянул на пеструю шеренгу машин, выстроившихся у терминала, и покачал головой. – Нет, в эти такси я не сяду. В последний раз, когда я брал такси от этого аэропорта, с меня содрали кучу денег. Надо было лететь в Катовице, в Катовице с таксистами проблем никогда не бывает. Поедем в город на автобусе. Следуй за мной.
И Руди последовал.
– А пока я ждал, запихнули меня в какой-то мерзкий отель в Хитроу, – сказал ему Фабио.
Каждому ученику нужен учитель, говорил ему Дариуш, и учителем Руди будет Фабио. Низкорослый и пухлый, он был слишком хорошо одет, чтобы не нарваться на грабителей уже через пару минут после того, как ступал на любую улицу Западной Европы. На нем был новейший костюм от «Армани Возрождение», а туфли сшиты морщинистыми ремесленниками Кордовы. Его багаж стоил больше, чем квартира в центре Кракова. Руди казалось, что это самый не скрытный человек из всех, кого он встречал. Он считал чудом, что английские власти сперва не арестовали Фабио, а потом просто не придумали, в каком преступлении его обвинить, – такой он был очевидной карикатурой на biznisman из Центральной Европы.
Фабио был невысокого мнения о краковских отелях. «Краковия» ему не угодила. Он отказался даже переступать порог «Европы». Старшего повара «Бристоля» назвал осужденным отравителем. В итоге он остался ночевать в квартире Руди.
– Забудь этот сраный идеализм Шенгена, – говорил он в первый вечер, после того как вмиг смел ужин, который приготовил для него Руди. – Люди в этом бизнесе заботятся только о двух вещах. Деньги и престиж. Деньги зарабатываешь тем, что делаешь свою работу, а престиж – тем, что безумно рискуешь, – он выпил вино залпом и поморщился. – Какая мерзость.
– Это «Мутон Ротшильд» 41-го года, – сказал Руди.
– 41-й, – сказал Фабио, прищурившись на бокал так, словно тот сделал ему что-то плохое. – Отвратительный год.
– Это винтажный год.
– Не для меня. У тебя больше ничего нет выпить? И стейк ты пережарил.
Они называли себя Les Coureurs des Bois[1], и они доставляли почту.
Еще до того, как Европа расцвела новыми странами, существовал здоровый курьерский бизнес – иногда законный, по большей части – нет. Некоторые вещи были слишком уязвимыми, важными или попросту нелегальными, чтобы доверять их общественной почте или электронной связи. В те дни ловкий курьер мог задешево слетать куда угодно на Земле, если правильно выбирал задание.
В эти дни все стало сложнее. Пограничные споры часто означали, что доставить почту из политии А в страну Б невозможно. И люди обращались к Les Coureurs, и почта доходила. Иногда посылкой считались люди, для которых иначе переход из политии А в страну Б был бы до невозможности затруднителен. Иногда – предметы, которые в стране Б, в силу узости мышления, считались незаконными.
Другими словами, курьеры были контрабандистами, хотя, когда Руди озвучил это мнение, Фабио отметил, что, как и во многих других случаях, понимание этого термина сильно зависит от точки зрения.
Никто не знал, кем они были. Бытовало расхожее мнение, что это веяние времени, постепенное накопление маленьких отдельных курьерских фирм до появления единой структуры, у которой будет много общего с ЦРУ и госпочтой. С ними связывались так же, как вступали в первый неловкий контакт с наркодилером: когда знаешь человека, который знает другого человека.
Руди казалось, что СМИ раздули этот феномен до неприличия. Они были обычными курьерами; люди доставляли посылки по всей Европе как минимум начиная со Средних веков, а контрабанду – значительно дольше. Еще они были, если судить по Фабио, ужасными гостями. Среди множества прочих личных причуд у Фабио имелся пунктик насчет перестановки мебели. Каждый вечер, когда Руди возвращался в квартиру, он обнаруживал мебель расставленной по-новому, а Фабио стоял посреди гостиной и окидывал ее взглядом. Сперва ему казалось, что маленький толстый Курьер практиковал какую-то необычную швейцарскую форму фэншуя, но через неделю он начал подумывать, что Фабио малость чокнутый.
Они снова и снова обсуждали поездку Руди в Гинденберг, уделяя непомерное внимание каждой детали. Что он запомнил, с кем говорил, где был, что заметил в людях, с которыми общался, – от пограничных чиновников до таксиста в Бреслау и официанта, который подавал завтрак в пансионе «Адлер» на следующее утро.
– Ты все организовал очень просто, это хорошо, – говорил Фабио. – Просто – это часто самое лучшее, хотя и не всегда. Иногда необходимо обставить все как можно изощреннее. А иногда приходится просто импровизировать. – Он отпил из чашки и скривился. – И как это называется?
Руди посмотрел на чашку.
– Кофе, – сказал он.
Фабио вернул чашку на блюдечко.
– Там, откуда я родом, это называют по-другому.
– Ты пил такой же всю неделю.
Фабио покачал головой.
– Не переношу эту континентальную обжарку. Что это вообще значит – континентальная обжарка?
Руди поднялся.
– Мне нужно подышать свежим воздухом.
– Он очень хорош, – промурлыкал Дариуш.
– Он сводит меня с ума, – ответил Руди. Дариуш закурил.
– Что именно тебя беспокоит?
– Ты никуда не торопишься?
Дариуш усмехнулся.
Руди вздохнул. Они были «У пани Галины» на Сенаторской. Поскольку Руди знал шефа «Галины» и поскольку Дариуш был Дариушем, их препроводили к одному из частных столиков ресторана, вдали от толпы обедающих студентов, туристов и безработных актеров.
– Что ни приготовлю – ему никак не угодишь, – сказал он. Дариуш добродушно хмыкнул.
– Думаю, тебя не удивит, что у каждого свои вкусы в еде, Руди.
– Там, откуда я родом, критиковать угощение хозяина – дурной тон.
– Возможно, в Швейцарии все иначе, – маленький мафиозо пожал плечами. – Не знаю, никогда там не был. Дальше?
– Он переставляет мою мебель.
Дариуш посмотрел на него и сузил глаза. Затем опять пожал плечами.
– Фабио привык к жизни в движении, а не взаперти в твоей квартире. Похоже, ему не сидится на месте.
– Не сидится на месте?
– Слушай, – Дариуш отмахнулся от дурных предчувствий Руди. – Он приехал учить тебя. Он… твой Мерлин, а ты Артур. Он Оби-Ван, а ты Энакин. Будем терпимы к капризам гениев.
– И будем разрешать им переставлять нашу мебель?
– Если им так нравится, пусть переставляют.
– Дариуш, с ним что-то не так.
Дариуш покачал головой.
– Будь к нему терпим, Руди. Слушай и учись.
По мнению Руди, тот, кто организовал Курьеров, страдал от передоза шпионской литературой конца двадцатого века. Профессиональный жаргон Курьеров в пересказе Фабио казался взятым целиком из романа Джона Ле Карре. Легенды – это вымышленные личности. Стрингеры – это не персонал Курьеров или Курьеры начальных уровней, выполняющие мелкую работу, вроде разведки на месте или поддержания легенд. Пианисты – это хакеры, портные – те, кто осуществляет техническую поддержку, сапожники – те, кто подделывает документы. Руди знал, что эти эвфемизмы ходили в шпионских кругах еще с 1930-х. Все это казалось ему нелепым.
Поручение, связанное с кузеном Макса, было испытанием, теперь это стало очевидно. Как объяснил Дариуш, кузен Макса уже выходил раньше на контакт с Курьерами и получил список вариантов побега из Гинденберга. Руди лишь передал им его выбор. Это мог сделать любой стрингер; кузен Макса из-за проблем с почтой, глушения телефонов и радио и перехвата имейлов мог послать хоть дымовой сигнал. Но прежде всего это была проверка выдержки, проверка того, как Руди решит поставленную задачу.
Похоже, испытание он прошел. И его наградой стал Фабио.
– Нельзя недооценивать стрингера, – говорил ему Фабио. – Возьмем типичного стрингера – назовем его Ральф. Ральф работает в гастрономии в Лозанне. У него есть жена по имени Шанталь, дети, возможно, собака. Большую часть времени он живет обычной жизнью. Ненавидит начальника. Трахает жену. Играет с детьми. Выгуливает собаку.
– Возможно, – сказал Руди.
– Ты перебиваешь, – предупредил Фабио.
– Ты сам сказал: «возможно, собака», – после двух месяцев рядом с Фабио Руди научился находить лазейки, чтобы получать удовольствие, общаясь с ним. – А теперь рассказываешь, что он ее выгуливает.
Фабио прищурился.
– Просто хотел понять, есть собака или нет, – добавил Руди.
Фабио нахмурился.
– Это важные детали, – сказал Руди. – Ты и сам согласишься.
Фабио посмотрел на него еще миг, потом отвернулся и уставился в пространство.
– Но время от времени Ральфа просят выполнять более специализированную работу, – продолжал он. – Его просят продлить паспорт на фальшивое имя, получить парковочный талон, снять квартиру в Женеве. Все это поможет построить легенду. И Ральф знает все детали таких транзакций. Бесценные оперативные данные. Если Ральф попадет в руки не тех людей и расскажет все, что знает, эта информация может обрушить множество разнообразных Ситуаций.
Это не просто жаргон, подумал Руди. Если судить по Фабио, Les Coureurs действительно считали себя чем-то вроде шпионского агентства. Плащ и кинжал, ночные улицы Центральной Европы, одноразовые явки, все такое. Он задумался, не стоит ли еще раз вызвать Дариуша на тихий разговор.
Фабио прямо посмотрел на него.
– Теперь можешь приготовить мне ужин, – сказал он. – А потом у меня будет для тебя домашнее задание. И даже не думай подавать отвратительное жаркое из требухи, как вчера, – мой пищевод до сих пор не восстановился.
О проекте
О подписке