11

Я, разумеется, не подслушивал, о чем говорили в столовой. Просто стоял у дверей наготове, чтобы не пропустить, если у кого-то из собравшихся за столом возникнет какое-нибудь желание, вот и все. Я ведь только что опоздал свежий чай принести, потому что был занят у госпожи Ширин.

Госпожа моя тем утром проснулась совсем слабой. Не смогла дойти до кабинета задумчивости. Это, конечно, моя вина. Я должен был своевременно ее разбудить. Нет, это случилось не в первый раз. Месяц назад по пути в кабинет задумчивости тоже случилась похожая неприятность. Тогда госпожа Ширин дала мне наказ: «Смотри, Садык, больше не давай мне так долго спать. Мой мочевой пузырь не выдерживает». И вот я, хотя и не забыл про этот наказ, не смог нарушить сон госпожи Ширин. Я ведь знал, что ночью ей не спалось. Она долго ходила туда-сюда по комнате. Я слышал, как шуршат ее тапочки по облупившемуся паркету. Пусть между нашими спальнями кухня и кладовая, но мои уши давно приспособились улавливать шаги госпожи Ширин.

Утром, отнеся на кухню купленные на рынке овощи и хлеб и включив кофейную машину, я сразу пошел к госпоже Ширин. Я не забыл ее наказ. Тем более в такой важный день. Во-первых, праздник. Во-вторых, визит господина Бурака. Госпожа Ширин уже давно ждет этого интервью. Вслух она об этом ни словечка не сказала, но я знаю. Госпожа Нур позвонила ей по телефону. Неделю назад. Известила, что на праздник к нам приедет господин Бурак, передала его просьбу об интервью. Госпожа Ширин была в библиотеке. Когда я пришел к ней с беспроводным телефоном, она сидела, глубоко задумавшись, на диване напротив камина, смотрела на воображаемый огонь. Услышав голос Нур, очень обрадовалась. Однако поначалу для порядка немного поупиралась. Без этого нельзя. Столько газетчиков, корреспондентов и даже людей с телевидения встречались с госпожой Ширин Сака! В конце концов согласилась.

– Пусть приезжает твой друг. Что спросит, то спросит. А я если найду что ответить, отвечу.

В точности так и сказала. Госпожа Ширин питает к Нур особую любовь. Думаю, это потому, что ей кажется, будто Нур отчасти на нее похожа. Раньше она мне, бывало, говорила: «Эта девчонка в меня пошла, Садык».

Однажды было дело… Нур была еще маленькой девочкой, и очень непослушной. От горшка два вершка, а убегала одна в сосновый лес. А в тот раз каким-то образом запихнула дочку садовника в большой такой чемодан с колесиками. Довезла его до клуба «Шерефоглу»^[34], вошла на территорию, спустилась вниз, к бассейну, и там-то чемодан и открыла, явив дочку садовника, словно фокусник – кролика. Дежурный по клубу без промедления позвонил госпоже Ширин, и я отправился туда. Обеих девочек я нашел в кабинете с табличкой «Управление», где табачный дым столбом стоял. Дочка садовника была крохотная, худенькая, ножки как палочки. Старые платьица и футболки Нур всегда болтались на ней, как на вешалке. Потому и в чемодан поместилась. Когда дежурный по клубу за шиворот привел двух бедняжек в Управление, она совершенно смешалась и не знала, что делать. Увидав меня, спряталась за тюлевой занавеской. Тюль этот тоже был цвета табачного дыма.

Мы с госпожой Ширин столько лет ездили на Большой остров, но в клубе «Шерефоглу» я оказался впервые. Поэтому, входя в его ворота, что на улице Чанкайя, я немного волновался. Но потом увидел, в каком плачевном состоянии тамошние деревянные здания… Совру, если скажу, что не был разочарован. Когда-то там постелили красные ковры, но теперь они от сырости и пыли приобрели жалкий вид. В коридорах плесенью пахнет. Куда же это годится? Ведь это клуб, в котором состоят представители самых достойных, избранных семейств острова. Госпожа Ширин объяснила мне разницу между клубами «Анатолия» и «Шерефоглу». Члены последнего – из тех семей, что владеют чем-то, что нельзя купить за деньги. Но ковры все равно надо менять время от времени.

Дочка садовника хныкала, завернувшись в занавеску. «Ну-ка, – говорю, – вылезай оттуда, вся в пыли будешь!»

Дети садовника в те поры очень меня боялись. А вот Нур хоть и малютка совсем, а поди ж ты, сколько в ней было достоинства, как гордо она держалась! Взяла дочку садовника за руку, выпутала из тюля. Подошла ко мне и смотрит этак с вызовом. На личике ни тени смущения. Вот тогда я и понял, почему госпожа Ширин думает, что Нур на нее похожа. Мама Нур, бедняжка Сюхейла, была девочкой с волосами цвета меда и широко распахнутыми глазами. Врать, юлить не умела. Не приспособлена она была к жизни, если вам мое мнение интересно. А эта маленькая егоза, подумал я про себя, саму госпожу Ширин за пояс заткнет! Для нее в жизни не будет препятствий, попадать будет точно в яблочко.

– А ну марш домой! Госпожа Ширин с вами поговорит по душам!

Это я так хотел напугать маленькую Нур. Но ее не проведешь! Я и сам тут же вспомнил, как весело госпожа смеялась, когда ей рассказали по телефону о происшествии в клубе. После того как повесила трубку, разумеется. В то время в доме был всего один телефон. Зеленого цвета. Почтовая служба раздавала такие своим абонентам. Мы поставили его напротив кухни, на трюмо у двери в столовую. Рядом стояло мягкое кресло с маленькими колесиками, обтянутое зеленой искусственной кожей того же оттенка, что и телефон. По вечерам госпожа Ширин садилась в это зеленое кресло и звонила своим друзьям и знакомым – очень она любила вести с ними долгие телефонные разговоры. В том же кресле она сидела и тогда, когда рассказывала мне о случившемся. Телефон стоял у нее на коленях. От смеха у госпожи Ширин даже слезы потекли из глаз. А она все смеялась и повторяла: «Ну и девчонка… Вот так девчонка! Ну дает! Садык, иди сюда, я тебе расскажу о последней проделке нашей Нур».

У госпожи Ширин очень красивый смех. Когда она смеется, глаза у нее становятся узкие-узкие, а когда замолкает, чтобы перевести дыхание, они широко открываются, из голубых становятся зелеными и блестят, как сочные виноградины. Ее смех звонкий и переливчатый, словно колокольчики на шеях скачущих по горам козочек. Слыша его, я вспоминаю, как мы с ней бегали вверх по козьим тропкам. Вижу, словно во сне, как пенится вода под каменными мостами. Госпожа обнимает меня. Сердцу тесно в груди, и на душе снова так тепло. Время останавливается.

Словом, когда я вывел Нур и дочку садовника из того кабинета с тюлем цвета табачного дыма и когда-то красным, а теперь бордовым ковром, на котором живого места не осталось, я и хотел бы выглядеть строгим и сердитым, да не мог. Нур это отлично понимала. Шла рядом, опустив головенку, тащила за собой пустой чемодан и улыбалась. Она знала, что бабушка питает к ней слабость.

Наверное, когда она говорила госпоже Ширин по телефону, что на праздник к нам в гости приедет господин Бурак, на лице у нее было такое же выражение, что и в тот день. Сказать «нахальное» язык не поворачивается. Госпожа Нур не нахалка. Просто она уверена в себе, потому что знает, что ее любят, вот и все. Она понимала, что бабушка поупрямится немного, но на самом деле будет ждать интервью с нетерпением. И это правда. Всю следующую неделю госпожа Ширин готовилась к визиту господина Бурака, что-то делала открыто, а что-то тайком. Так что та утренняя неприятность оказалась совсем некстати. Неудивительно, что госпожа Ширин расстроилась. Но, несмотря на мою безусловную вину, упрекать меня не стала. Только сказала тихим голосом – после того, как я привел все в порядок, надел на нее комбинацию и усадил на пуфик у трельяжа, чтобы она причесалась: «Сходи в столовую, Садык, может быть, им что-нибудь понадобится, желания какие-нибудь будут».

Госпожа Ширин придает особенную важность тому, чтобы за завтраком все было на высшем уровне, потому что у нас гостит господин Бурак. Из-за этой злосчастной неприятности она не смогла вовремя выйти к столу. Это ее немного расстроило, но еще сильнее она огорчилась бы, если бы я тоже замешкался. Я тут же вышел из ее спальни, прошел через холл и встал у дверей наготове. Тут-то я и повстречался с Селин.

Госпоже Селин ведь известно, что я давно уже глуховат? Госпожа Нур повышает голос, когда обращается ко мне; господин Фикрет со мной редко беседует, но однажды он показал нас с госпожой Ширин своему знакомому, молодому врачу, чтобы тот проверил наш слух. Так что он тоже точно знает, что я плохо слышу. У госпожи Ширин всегда под рукой колокольчик. Если ей что-нибудь от меня нужно, она в него звонит. А вот Селин? Как бы госпожа Селин не подумала обо мне чего плохого! Тут и я отчасти виноват. Когда она выскочила из столовой, я стоял задумавшись. От неожиданности вздрогнул. И не смог ничего внятно сказать по той же причине.

И все же врать не буду: убирая пустые чайные стаканы, я услышал несколько слов, которые меня, надо сказать, обеспокоили. А кроме слов меня встревожила напряженность, которая чувствовалась за столом. Когда в праздничное утро семья собирается за завтраком, атмосфера должна быть веселая. Старые обиды прощаются, былые ссоры забываются. Но Фикрет и Нур огрызались друг на друга, словно в детстве. Конечно, я там пробыл не так долго, чтобы понять, в чем дело. Убрал пустые стаканы, а потом еще раз подошел к столу, чтобы взять освободившиеся серебряные подставочки для яиц. Все увлеклись разговором, на меня внимания не обращали. Тут-то я и увидел на лице госпожи Нур сердитую гримасу, знакомую мне с ее детских лет. А господин Фикрет снова, как в то далекое время, с обиженным видом смотрел в свою тарелку. Я так думаю, что Нур разозлилась на некоторые слова, сказанные братом в адрес семьи. Я их не слышал. Просто предполагаю.