1.4.

По пути к центральной площади, неподалеку от которой сохранились немногочисленные лавочки и магазины, навстречу то и дело попадались прохожие. Со всеми я была знакома (особенности жизни в маленьком городке), и все они здоровались с нами. Кто-то просто вежливо раскланивался, кто-то останавливался перекинуться парой слов, и тогда я представляла им Евгения как своего нового постояльца.

Горожане смотрели на него с плохо скрываемым любопытством, но ни о чем не расспрашивали, разве только выражали надежду, что гостю здесь понравится, и приглашали посетить собрание в клубе, или отведать пирожных в кофейне, или зайти в ресторан вечерком.

– Местные жители очень приветливые, – заметил Евгений, уличив момент, когда рядом никого не оказалось. – Ведь они совершенно ничего обо мне не знают. Как вы считаете, стоит принять приглашение, или они говорят это из вежливости?

– Если пожелаете, загляните как-нибудь вечером в любое из заведений. В ресторане обычно собираются выпить и послушать местную певичку, чем занимаются в клубе я наверняка не скажу, он только для мужчин. Полагаю, тоже выпивают и обсуждают политику, – я задержалась у входа в бакалейную лавку, чтобы закрыть зонт и стряхнуть с него воду. – В самом деле, сходите. Вам будут рады.

– Почему?

– Приезжие для них источник новостей, – улыбнулась я. – Тех, о которых не пишут в газетах. Надеюсь, у вас есть в запасе несколько свежих столичных сплетен.

В полутемной лавке пахло перцем и лакрицей. Из-за хитроумной системы воздуховодов здесь всегда был сквозняк, несмотря на наглухо закрытые окна – старый хозяин заботился, чтобы товар не отсыревал. Вдоль стен на полках громоздились коробки, жестянки с консервами, стеклянные банки со специями и вялеными фруктами, бутыли масла и масса разных мелочей.

Девушка за прилавком сидела на мешке с орехами и читала книгу, повернувшись к окну. Клара, с недавних пор жена старшего сына бакалейщика. Сейчас она оторвется от чтения очередного дамского романа, увидит меня и нахмурится. Она меня не любила и даже не пыталась это скрыть.

– Уна, – произнесла она с некоторым разочарованием, затем скользнула глазами по моему спутнику, но тут же вновь изобразила безразличие. Интересоваться моими делами она считала ниже своего достоинства. – Чего изволите?

– Доброго дня, Клара, – я протянула ей список. – И добавьте к этому пять унций засахаренного имбиря, пожалуйста.

Она бегло просмотрела список, вычеркнула один пункт и сказала, что остальное доставят до ужина вместе со счетом. Я тронула Евгения, засмотревшегося на полки с товарами, за рукав и попрощалась. Клара пробурчала что-то в ответ, поджала пухлые губы и демонстративно уткнулась в свою книгу.

– Мне показалось или она вас не любит? – спросил Евгений, когда мы вышли за порог. Я пожала плечами. – За то, что вы ведьма или что-то вроде?

– Вовсе нет! – я рассмеялась и подняла указательный палец. – Это не имеет значения.

Не стану же я ему рассказывать о том, что когда-то давно у меня был роман с сыном бакалейщика, который спустя много лет стал обожаемым супругом Клары. Мы оба уже и не вспоминали об этом, а она все никак не могла забыть.

– Я понял, – улыбнулся Евгений. – Никаких вопросов.

– Ну что вы, спрашивайте. Только не о личном, мы не настолько близки.

Он взял меня под руку, отводя от края тротуара – навстречу нам несся мальчишка на велосипеде, намеренно не пропуская ни одной лужи. Но опасения оказались напрасны. Возле нас лихач ловко заложил дугу, чтобы не окатить брызгами, посигналил прикрученным к рулю автомобильным клаксоном и укатил.

– И не о Той Стороне, – проговорил Евгений мягко и с едва заметным укором. Мой локоть он отпустил не сразу. – Интересно, все жители Сёлванда не желают о ней рассказывать или только те, кто там бывает?

– Мы ведь договорились, что вы не станете торопиться, – отозвалась я, переводя его через улицу. – Что касается горожан, большинство из них будут рады побеседовать с вами о чем угодно. Но принимать на веру все, что они скажут, не советую. Здесь гуляет множество сплетен, к тому же людям нравится… приукрашивать свои истории.

Теперь рассмеялся он и пообещал впредь верить только тому, в чем убедится лично. По пути к мясной лавке мы миновали пустой дом с заколоченными ставнями, покрытый буйными зарослями девичьего винограда и ипомей. Судя по увешанной цветущими гирляндами вывеске, здесь раньше был салон фотографии.

– У вас не любят фотографироваться? – Евгений замедлил шаг, с любопытством рассматривая здание.

– Почему же? Любят, как и везде, – я вспомнила карточку, висевшую над моим рабочим столом.

На ней я, совсем еще девчонка, стою в платье с оборками и пышным бантом в волосах, а мама сидит рядом в плюшевом кресле и держит мою ладонь на своем плече. На губах ее легкая улыбка, а я изо всех сил стараюсь выглядеть серьезной и взрослой. Единственный ее снимок, который у меня остался.

– Тогда почему ателье закрылось?

– Видите ли, фотографироваться-то нам нравится, только вот фотографы здесь работать отказываются, – немного подумав, я решила сказать правду. Все равно кто-нибудь расскажет, да еще добавит каких-нибудь устрашающих подробностей. Непохоже было, что у моего нового знакомого слабые нервы, но мало ли. – Были случаи, когда на снимках появлялось что-то постороннее, и суеверные господа пугались. Хотя серьезного вреда при этом никто не получил.

Услышанное неожиданно взволновало Евгения. Оказалось, что до прибытия сюда он зарабатывал на жизнь именно фотографией, по его словам, весьма успешно. Странности со снимками не испугали его, напротив, он загорелся желанием приступить к работе немедленно. На миг мне почудилось, будто он вот-вот сорвется с места и бегом вернется в гостиницу.

– Не уверен, насколько такое предложение прилично, так что заранее прошу меня простить. Но не могли бы вы немного попозировать? Разумеется, я подарю вам портрет.

– Не вижу ничего неприличного и с удовольствием помогу вам, – отозвалась я.

Почему бы нет. Он сделает хороший снимок, отошлю его матери. Пусть своими глазами увидит, что я жива и здорова. Вспомнив о письме, полученном сегодня утром, я отвернулась и сделала вид, будто никак не могу справиться с тугим механизмом зонта.

Конверт был подписан ее рукой. Значит, в нем не та новость, которую я боюсь услышать всякий раз, как почтальон прибывает в город. Но все же я не решилась распечатать письмо немедленно…

– Уна? Что случилось, вы все-таки обиделись?

Евгений взял у меня зонт, сложил его и открыл дверь лавки. Я поблагодарила его улыбкой и поздоровалась с мясником, привлекая внимание. Не хватало еще объясняться прямо здесь и сейчас.

Мясник знал меня с детства и любил, в отличие от злопамятной Клары, потому искренне обрадовался нашему визиту. Он явно намеревался поболтать с нами хотя бы пару минут, но пришлось его разочаровать – мое настроение испортилось безвозвратно. Познакомив мужчин и оставив заказ, я распрощалась и поспешила к выходу, намекнув на неотложные дела. На улице Евгений раскрыл надо мной зонт и взглянул подозрительно.

– Разве у вас есть срочные дела?

– Разве я должна перед вами отчитываться? – бросила я с раздражением и тут же пожалела об этом. Вышло слишком резко. – Простите. Но у меня и впрямь есть кое-какое дело. Если не возражаете, проводите меня до гостиницы, пожалуйста.

Он согласился, и мы молча повернули обратно. Евгений больше ни о чем не спрашивал, и я была ему благодарна – разговаривать не хотелось. Если честно, возвращаться хотелось еще меньше: вот бы бродить по мокрым улицам до заката, ни о чем не думать и никуда не спешить. Увы, сегодня мы оба не могли себе этого позволить, что бы я ему не говорила.

В холле мы простились до ужина, и я поднялась в свой кабинет. Нужно собраться с духом и прочесть письмо, узнать правду, какой бы она ни была, и на том успокоиться. Разве можно быть такой малодушной? Ведь это весточка от мамы, послание, которого я ждала не меньше, чем боялась.

Выдохнув, я разрезала плотный конверт и достала единственный лист бумаги, с обеих сторон исписанный ее мелким кружевным почерком.

“Здравствуй, моя милая Уна!

Прости, что не сразу ответила на твое последнее письмо – обстоятельства потребовали моего срочного отъезда, но сейчас все разрешилось наилучшим образом. Ты наверняка всполошилась и будешь справляться о подробностях, и, предвосхищая это, спешу тебя успокоить. Вопрос, для решения которого мне пришлось покинуть свою тихую обитель, касался вовсе не моего здоровья, как ты могла предположить, а дел господина Кьера. Помнишь, я писала тебе о нем?”

Далее следовал краткий и довольно скучный рассказ о тех самых делах и ее поездке, который я наспех пробежала глазами. Конечно же я помнила, что она завела дружбу с неким респектабельным пожилым господином, и радовалась этому – значит, у нее еще остался к чему-то интерес.

“Пусть сезон на исходе, и многие курортники еще третьего дня уложили чемоданы, погода стоит превосходная. С моря дует приятный легкий бриз…”

После, про море потом, когда стану перечитывать.

“Дорогая, до меня дошли слухи, будто Оле Юстенсен женился на этой вертихвостке Кларе, дочке молодого Лассена. Правда ли это? И почему тогда я узнаю такую важную новость не от тебя? Ты ведь знаешь, с какой симпатией я отношусь к этому милому мальчику! Всегда считала его подходящей для тебя партией, но почему же…”

Ох, мама! Мы ведь столько раз обсуждали это, еще до того, как ты решила уехать. Неужели и теперь тебе все еще небезразличны матримониальные обстоятельства несчастного Оле? Или мои шансы, на твой взгляд, настолько невелики?

“Понимаю, я не вправе писать тебе об этом теперь, но единственное, что беспокоит меня на этом свете – твое одиночество, Уна. Думаю, я была бы рада даже узнав, что ты выходишь за чужеземца и покидаешь Сёлванд, лишь бы не оставалась одна, ведь после моего отъезда рядом с тобой больше нет ни единого близкого человека”.

Иными словами, она готова отдать меня за любого, лишь бы кто взял. Я прикрыла веки, уговаривая себя успокоиться. Глубокий вдох. Просто последствия давнего отъезда. Она стареет, пусть не так быстро, как рассчитывала, но это не могло не отразиться на ее… характере. Медленный выдох. Нужно терпеть. Ведь несмотря ни на что это моя мать, и она жива и вроде бы здорова. Пока здорова. И кто знает, может она действительно права.

Я вспомнила, как когда-то та же самая женщина говорила мне, что однажды я встречу своего единственного, того, с которым мы будем любить друг друга до последнего вздоха.

“Ты сразу его узнаешь, едва увидишь, – говорила она. – И не захочешь больше отводить от него взгляда и смотреть на других. Потому что в нем будет кое-что, заметное только тебе одной. Кое-что особенное…”

Открыв глаза, я помассировала пальцами виски, чувствуя, как под кожей напряженно бьются жилки. Спокойно. Если огорчусь слишком сильно, начнет болеть голова, или еще хуже…

У меня еще достаточно времени, чтобы придумать ответ. Надо бы рассказать ей самые интересные сплетни, не забыть упомянуть, что у нас гостит сама Ханна Халль. Можно намекнуть, будто у меня появился новый поклонник, но туманно, чтобы не догадалась об обмане. Я хочу, чтобы она улыбалась, читая мое письмо.