9. Рая

Между моментом, когда Рая закрывает за Егором дверь, и моментом, когда они на следующее утро встречаются в центре зала на станции рядом с катком, важное событие происходит только одно.

Важное событие – это Валерка, прижимающий её к стене с вопросом, состоящим исключительно из одного слова:

– Серьёзно?

Рая осторожно втягивает голову в плечи.

– Серьёзно что?

Ей не очень нравится, когда над ней так нависают. Хочется сжаться в комочек, потому что каждый раз, когда Олег делал что-то подобное, это заканчивалось слезами и криками. Её слезами, его криками. Иногда – ударом кулака в стену.

Чтобы понять, что Валерка не собирается бить стену, орать на неё и вообще не имеет в виду ничего плохого, достаточно взглянуть ему в лицо, но решиться поднять голову и посмотреть, на самом деле, достаточно сложно…

Он, кажется, замечает её напряжение. И, как обычно, понимает больше, чем ей хочется кому-то озвучивать.

– Чёрт, – Валерка выдыхает сквозь зубы и отступает, одновременно приподнимая пальцами её подбородок. – Извини, я…

Извинения, вне всяких сомнений, здесь лишние. Точно.

Рая мотает головой.

– Всё в порядке.

Она знает, что Валерка не причинит ей боли, и их короткого обмена словами вполне достаточно для того, чтобы вспомнить, что рядом с ней именно он, а не кто-то ещё. «Кто-то ещё» – это такой забавный (вовсе нет) выверт памяти, такая интересная (читай: абсолютно провальная) попытка сделать вид, что всё было давно и неправда.

С контролем агрессии у Олега с самого начала было не очень. Двух рук не хватит, чтобы посчитать количество раз, когда он вот так вот прижимал её к стене и принимался орать, пока она с закрытыми глазами считала (иногда до тридцати, иногда до пятидесяти) и мечтала, чтобы всё это кончилось.

Ну, вот и домечталась. Окончательно кончилось.

– Так что «серьёзно»? – спрашивает Рая.

Вместе с Валеркой они двигаются в тёмную глубь коридора. Его комната ближе к входной двери, её – дальше. Его – больше и намного «живее», её – меньше и только начинает становиться «живой».

– Вы серьёзно не думали о том, чтобы встать в пару, пока я не спросил?

Смешно, конечно, но так ведь и есть.

Или, может быть, Рая так легко согласилась вернуться за коньками, потому что внутри уже понимала, чем всё закончится? Ну да, а вовсе не потому, что хорошие ботинки, равно как и хорошие лезвия, стоят бешеных денег, а бешеных денег у неё сейчас нет, и даже продать свои коньки с какого-нибудь Авито было бы в сто раз предпочтительней, чем вот так вот выбрасывать.

– Да я вообще собиралась заканчивать, – честно отвечает Рая.

Валерка укоризненно качает головой, но она только пожимает плечами, а назавтра на тот же вопрос, но только гораздо подробнее, отвечает уже Егору и супругам Белых. Они кивают, внимательно слушая, и Рая до боли стискивает вспотевшие ладони в кулаки, пытаясь унять волнение.

Всю свою жизнь она тренировалась у одного и того же тренера и понятия не имеет, как осуществляется переход или, тем более, пробы с новым партнёром. Что, если её не возьмут? Что, если она им не понравится?

Что, если никому не нужна фигуристка, способная в минуту отчаяния выбросить коньки в мусорный бак?

Одной рукой Егор опирается на бортик, локтем другой касается её плеча – едва-едва и, скорее всего, ненамеренно. Это новое, незнакомое для Раи прикосновение, но у неё не возникает желания отодвинуться, наоборот, хочется податься чуть ближе. В этом, наверное, всё и дело. С Егором ей с самого начала комфортно – с той самой минуты, как он опустился на облюбованную ей лавочку.

Магия брошенных, не иначе.

– Мы вчера покатались немного, – говорит Егор, очевидно волнуясь. – Получилось вроде неплохо.

Точно так же, как и она, он всю жизнь катался с одним-единственным человеком и за давностью лет понятия не имеет, как должны проходить пробы с новой партнёршей.

Игорь и Полина, напротив, выглядят собранными и сосредоточенными.

Никаких отчеств, так они сразу сказали, но это вовсе не означает отсутствия уважения. Насколько Рая успевает понять, уважение здесь безусловное и обоюдное: как в сторону тренеров, так и в сторону учеников, а со стороны последних – ещё и такое же, безусловное (беспрекословное) послушание.

– Я плохо представляю, что делать, – говорит она Егору, когда они после короткой, но интенсивной раскатки замирают друг напротив друга.

Импровизировать, ответил бы ей Валерка, но Егор – не Валерка.

– Сейчас что-нибудь придумаем, – нервно улыбается он.

Они успели сделать несколько кругов по катку, словно соревнуясь, кто кого перегонит (никто никого не перегнал, так и катили бок о бок, и это, наверное, хорошо), а потом немного проехались за руку, прислушиваясь к новому ощущению. Рука у Егора теплее и твёрже, пальцы длиннее, и сам он выше.

В чёрной тренировочной термухе он выглядит серьёзным и взрослым, хотя старше Раи всего только на год. Длинные ресницы немного подрагивают, дыхание ровное, после раскатки он выглядит даже свежее, чем до. Про Раю такого не скажешь: волосы наверняка выбились из хвоста, лицо раскраснелось… Она не каталась больше двух недель, вчерашняя двадцатиминутка не в счёт, но вчера колени у неё не тряслись, а сегодня трясутся, и Рая не знает, что это значит.

Наверное, просто волнение. Не могла же она за две недели разучиться стоять на коньках.

Она оглядывается на бортик и получает в ответ два внимательных взгляда. Тренеры готовы ловить каждое движение, и Рае становится немного стыдно за то, что никакого движения нет.

Она переминается с ноги на ногу, наслаждаясь шуршащим шёпотом льда под коньками. Вообще, на соревнованиях шум из-под лезвий считается минусом, равно как и летящее в разные стороны ледовое крошево, но абсолютно беззвучно в мире не ездит никто и вряд ли это возможно, а Рая неожиданно понимает, как сильно скучала по льду.

По-настоящему. Правда.

С того разговора в раздевалке она не занималась и, надо думать, успела подрастерять форму… Рая кривит душой, её «не занималась» означает, что она не была в зале и не выходила на лёд, но у себя в комнате, когда сначала родителей, а потом Валерки не было дома, она делала всё, что только могла: чередовала кардио с планкой, качала пресс и растягивалась, но упорно убеждала себя в том, что это всё не считается, она не занимается, а так, просто дурачится, ничего серьёзного, потому что серьёзного в её жизни больше не будет.

И вот оно здесь.

– Давайте прошлогодний паттерн? – кричит Полина и сама выходит на лёд.

Разумно.

Да, они с Егором катали разные программы и совсем не друг с другом, но короткий танец – достаточно универсальная вещь, а паттерн – его самый универсальный фрагмент. Каждый год Международный союз конькобежцев выбирает один основной ритм и несколько дополнительных, таким образом регламентируя то, что все без исключения пары покажут в коротком.

В сезоне, который едва-едва завершился, обязательным ритмом для юниоров была серебряная самба, а дополняли её другие латинские танцы – ча-ча, мамба, румба, сальса, меренге… Каждая команда могла выбрать то, что ей больше всего по душе (не более двух!), но сейчас суть вовсе не в дополнительных ритмах, а в основном, под который и катается паттерн – от и до, пошагово расписанный фрагмент танца, который каждая пара выполняет одинаково. Ну, или приблизительно одинаково, в зависимости от личных возможностей.

Руки, пожалуй, ещё можно поставить по-разному, но в остальном специалистами расписано всё: в каком направлении двигаться танцорам и по какой траектории, какие шаги и танцевальные элементы исполнять партнёрше, какие – партнёру. Выучить паттерн – считай, отработать полтанца, и в прошлом сезоне обе секции самбы Рая могла проехать с закрытыми глазами, вот только партнёр рядом с ней был другой.

Своя плоть и кровь, одинаковый тип мышц, идеальный синхрон.

– Если мы завалимся… – говорит она Егору, на мгновение прикрывая глаза.

– То, по крайней мере, сейчас у нас нет горячего шоколада, так что никто не обожжётся.

Она усмехается.

– Та ещё мотивация. Раньше я каталась ради медалей.

Егор склоняет голову набок.

– А я – потому что не мог не кататься. – Словно пытаясь смягчить убийственную серьёзность своих слов, он кривится. – Люблю это дело. – А потом протягивает ей руки. – Поехали?

Шутить про Гагарина времени не остаётся.

Другие ребята из группы Белых опасливо жмутся к бортам (и правильно делают, ведь неизвестно, чего сейчас ожидать, хоть умение видеть каток у себя за спиной и въедается в любого фигуриста за первые годы катания, этакая базовая прошивка), и во внезапно наступившей между треками тишине Рая снова слышит звук лезвий и льда.

Когда лёд трескается под ногами, должно быть страшно.

Сейчас Рае страшно, но лёд под ногами не трескается, а будто бы говорит: добро пожаловать. Добро пожаловать домой.

Хватает буквально десяти секунд, чтобы кто-то поставил новую музыку (на тренировках играет всё подряд, исходя из музыкальных пристрастий тренера или воспитанников), но самое главное уже услышано.

Егор, судя по его лицу, тоже услышал что-то своё. Его губы плотно сжаты, но, поймав взгляд Раи, он неуверенно улыбается – чтобы тут же покачнуться и тут же выправиться, восстановив равновесие. Проехав первую секцию вдоль одного из длинных бортов (предположительно, напротив несуществующего жюри), у противоположного борта они начинают следующую.

Полина следует за ними, Игорь наблюдает с места.

Когда Рая с Егором останавливаются, тренеры принимаются сдержанно аплодировать.

Всё ещё свежий и как будто не откатавший только что самую сложную часть танца с незнакомой партнёршей, Егор смотрит на неё и улыбается. Даже на льду, под холодным искусственным светом, его тёмные глаза кажутся тёплыми, а в том, что улыбка с ямочками на щеках обаятельна при любом освещении, Рая не сомневается.

Как она раньше не замечала? Два Первенства обнималась с ним возле подиума – и не замечала. Может быть, он тогда не улыбался?

Может быть, хорошо, что она не замечала?

Может быть, и дальше не стоит?

– Как думаешь, получилось? – спрашивает Егор, и на лице у него появляется неуверенность, чувство, которого прежде Рая не видела.

Смешно. Она знает его всего лишь второй день, какое там может быть «прежде»? Но оба этих дня (или лучше сказать, в общей сложности, меньше суток?) он был спокойным, и уверенным, и сдержанным, и твёрдо стоящим на земле – такого хочется попросить, мол, подержи меня за руку, иначе я улечу, но теперь он стоит не на земле, а на льду, и очевидно волнуется.

– Четвёртый уровень, ГОЕ плюс три, – отшучивается Рая.

Она, вообще, не большая шутница, но другого способа победить свои страхи ещё не придумали: ты просто смеёшься им в лицо и шагаешь навстречу. Есть ещё, конечно, вариант просто сбежать, но ни в одной из известных ей Вселенной побег не называют победой.

В единственной известной ей Вселенной у каждого элемента (кроме хореографических) есть четыре уровня сложности, и каждый из этих элементов оценивается по качеству исполнения – от минус трёх до плюс трёх, и так получается техническая оценка. В известной ей Вселенной, кроме технической оценки есть ещё оценка за компоненты, которую выставляют судьи по отдельности за каждый параметр – уровень скольжения, хореография, связки и прочее.

В известной ей Вселенной чудес не бывает, и только что вставшие друг с другом люди не могут прокатать паттерн на четвёртый уровень и плюс три, даже если с предыдущими партнёрами весь сезон получали именно такую оценку.

Мама сказала бы не говорить этого вслух. Мама сказала бы скрывать свои сомнения и свои ощущения, ни за что на свете не признаваться в том, что ты всё ещё ожидаешь другого, готовишься к другому – к другому прикосновению, другому взгляду, другому плечу под своей ладонью, но Рая больше не ребёнок, заглядывающий родителям в рот.

У неё есть собственная голова, а в этой голове – собственные мысли, а ещё у неё есть своё собственное сердце и чувства в нём, свои собственные, и жить она собирается, следуя только себе.

Полина подъезжает к ним, и вместо того, чтобы что-то сказать, Рая цепляется за Егора. Он горячо сжимает её руку в ответ.

Ещё полтора часа под присмотром Полины они пробуют разное, от танговой позиции до твиззлов (неплохих по отдельности, но вместе – жалких и нелепых, выполненных совсем вразнобой), и просто едут за руку – беговыми, и даже пытаются импровизировать (всё так же жалко, нелепо и вразнобой), и всё, чего Рае хочется, это отпилить себе голову собственными коньками, но у выхода со льда их ловит Игорь и говорит:

– Замечательно. Я, кажется, никогда не говорил тебе этого лично, но ты, Рая, настоящий бриллиант.

Если в мире и существуют подходящие слова для того, чтобы описать её состояние в этот момент, то Рае они незнакомы. Лучше всего подойдут три вопросительных знака в ряд – «???» – и она поднимает голову, чтобы спросить, издевается ли Игорь или ему просто их жаль, но выражение его лица абсолютно обезоруживает.

Игорь Белых действительно смотрит на неё с восхищением. Без шуток.

Вместе со своей женой он был трёхкратным чемпионом Европы, двукратным чемпионом Мира и золотым медалистом Олимпийских игр, и он смотрит на неё с восхищением. Он смотрит на неё так, как смотрят на перспективную, многообещающую спортсменку, работать с которой – невероятное счастье.

Короче, так, как никто никогда на неё не смотрел.

– Егору повезло, – откуда-то из-за спины говорит подъехавшая Полина, точно такая же трёхкратная чемпионка Европы, и двукратная чемпионка Мира, и золотая медалистка Олимпиады, и на какую-то секунду Рае кажется, что продолжится её фраза чем-то вроде «что он успел перехватить тебя до того, как ты встала в пару с кем-то другим или вовсе решила сменить флаг и выступать за другую страну».

Она даже успевает почувствовать раздражение, потому что первым делом честно и прямо рассказала, что вообще не думала о продолжении карьеры, откровенно психовала и, попросту говоря, игнорировала окружающую реальность, ничего не желая решать. И не учитывать эти слова, не обращать на них внимания, значит, игнорировать её саму.

Но Полина говорит о другом.

– Егору повезло, что он встретил тебя и переубедил.

– Загадывать рано, – подхватывает Игорь, – равно как и ставить программы, но для первого раза вы выглядели очень, очень хорошо.

Если это было хорошо, думает Рая, то плохое и представлять-то не хочется.

Но, как бы ни пыталась она мыслить критически, как бы ни пыталась она оставаться скептичной, как бы ни шептал её внутренний голос, что всё у них сегодня было жалко, нелепо и вразнобой, слова тренеров расправляют ей плечи. Пока что не крылья, да, только плечи, но теперь она держит голову выше и смотрит уверенней.

Уверенность остаётся в ней надолго, до самого вечера, когда они, после зала и хореографии (Рае не то, что разрешают, её просят остаться с ними и провести полноценный тренировочный день), сидят в раздевалке. Всё закончилось, можно расходиться, ведь уже завтра они увидятся снова, но покидать стадион никто не торопится.

В раздевалке, кроме них, никого.

Новые одногруппники – Рая не успела толком запомнить ни лиц, ни имён, – разбежались быстрее, чем она успела раскрыть свою сумку и отыскать в ней вещи, в которые можно переодеться.

– Так что, ты и правда хотела заканчивать? – спрашивает Егор, когда она отворачивается, чтобы вместо тренировочной кофты надеть «гражданский» свитшот.

Бред, конечно. Им теперь вместе кататься и быть рядом в любой ситуации, а она отворачивается, будто он спортивного лифчика ни разу в жизни не видел. Как будто она сама ни разу ни перед кем не раздевалась, да даже и перед ним – наверняка было что-то такое на предыдущих Первенствах, разве что не запомнилось.

Так что, она и правда хотела заканчивать?

Ну, сколько же можно.

Рае хочется задать встречный вопрос, мол, а какие были ещё варианты, и она даже почти открывает рот, чтобы произнести его вслух, но потом понимает: варианты действительно были. Кто только ей не писал, кто только ей не звонил, кого она только не игнорировала… Ни один из вариантов её не интересовал.

Она пожимает плечами.

– Я же говорила. До того, как встретить тебя, я была в этом уверена. Я не от любви к красивым жестам коньки в мусорку бросила.