Известный алконост: Алевтина Степановна
Внешний вид: ? (пока не нашел информации)
Мифология: это райская птица с головой и руками девы, которая обитает в славянском раю, Ирие. Пение алконоста настолько прекрасно, что услышавший его забывает обо всём на свете.
Особая способность: внушать нужные мысли, ставить запреты произносить определенные слова, рассеивать внимание, отвлекать.
Как известно, в поезде долго не поспишь. Так что ничего удивительного, что следующий день начался рано. Вот только, ко всему прочему, начался он с шелеста разворачиваемой фольги и с запаха копчёной колбаски. Артём, не открывая глаз, принюхался. Да, действительно, колбаса! Или бекон? Он повернулся на бок и посмотрел вниз. Их соседка по купе уже успела раздобыть у проводника стакан чая в классическом железном подстаканнике и теперь раскладывала на столике обильный завтрак. Хуже всех, конечно, приходилось Редькину – фольгой шуршали прямо у него над головой. Но Артёму его жалко не было, наоборот, он только порадовался такому обстоятельству.
Потянувшись и оглядевшись по сторонам, Артём увидел, что Черниченко тоже уже проснулся, но ещё валялся на своей полке и копался в телефоне. А вот Камиль, кажется, ещё спал. Во всяком случае, лежал он на своём верхнем боковом, отвернувшись к окну. Часы в телефоне показывали всего восемь утра – несусветная рань для воскресного пробуждения. Но делать было нечего, Артём понимал, что снова уже не заснёт. По крайней мере, не под колбасные ароматы.
Спустившись и сходив умыться, Титов вытащил из своего рюкзака банан и бутылку с питьевым йогуртом и уселся завтракать под спящим Камилем. Хотя, судя по тому, как тот ворочался, спать ему осталось недолго. Еду в поезд собирала, конечно же, мама. Артём даже и не знал, что она положила в контейнеры. К сожалению, обедать явно придётся вместе с ней, вероятно, под пристальным вниманием докапывающейся до него сладкой парочки. Не отвертеться! Зато завтрак он с независимым видом упаковал себе сам.
Никита наконец тоже спустился и устроился рядом с недовольным Максом. Пожилая женщина в их купе уже убрала (или съела?) все свои припасы и теперь маленькими глотками прихлёбывала горячий чай вприкуску с булочкой. При этом она крайне неодобрительно косилась на экстравагантную причёску Ника, которую вчера, похоже, не успела разглядеть в полумраке. Наконец соседка не выдержала:
– А не рано тебе волосы красить, юноша?
Юноша с синими прядями сразу же понял, что обращаются к нему, не впервой, и поднял глаза от телефона.
– Это редкая врождённая аномалия. Генетическая. – И Ник с умным видом поднял палец.
За последние пару лет цвет его волос постоянно становился предметом обсуждения, поэтому у него было заготовлено несколько вариантов ответов. Ник особенно гордился, когда удавалось сразу правильно оценить спрашивающего и первым же ответом прервать дальнейшие вопросы. В этот раз не повезло. Или Никита ошибся с утра пораньше, или бабуле очень хотелось поговорить. В поезде ведь скучно.
– Да что ты говоришь? – оживилась она. – Аномалия? А мама твоя в курсе?
– И мама, и папа, и школьный врач. У меня и справка есть, хотите, покажу?
Справки у Черниченко, конечно, не было, но она никогда и не требовалась. После упоминания про официальный документ любопытствующие обычно переставали любопытничать. Так получилось и в этот раз. Соседка буркнула что-то себе под нос и отвернулась к окну, всем видом демонстрируя, как ей не повезло с попутчиками.
На самом деле Ник мог бы и не отвечать, а пропеть пару нот, и назойливая женщина сразу же задремала бы. Или задумалась, глядя в окно. Или внезапно снова проголодалась бы и поспешила к проводнику за очередным стаканом чая. Конечно, воздействие бореада, да ещё и птенца, могло сработать только по мелочи. Зато алконосты, тем более взрослые и опытные, и не такое могли внушить. Причём кому угодно, хоть человеку, хоть Полукрылому.
Но это всё равно не имело никакого значения, потому что всем птенцам запрещалось выпевать в присутствии людей. Конечно, иногда подростки всё-таки нарушали это правило, но не стоило и пытаться делать это сейчас, под бдительным надзором двух взрослых.
В памяти Артёма всплыл давнишний разговор с мамой.
– Ну и к-какой смысл иметь суперсилу, – ворчал он недовольно, узнав про этот запрет года полтора назад, – если в-всё равно н-нельзя н-ничего делать?
– Вот потому и нельзя, что очень хочется, – улыбалась в ответ Милена Игоревна. – Способности новые, заманчивые. Дух захватывает от открывающихся перспектив, а ответственности никакой.
– И что теперь, это н-навсегда?
– Нет, это правило только к птенцам относится. А вот когда сможешь спеть свою Лучезарную Песнь, то будешь считаться взрослым по нашим меркам.
– Что ещё за П-песнь такая, ещё и Л-лучезарная? – прищурился Артём. – Звучит, как н-название фэнтези про эльфов.
Мама засмеялась.
– Это высшее умение Полукрылого, Тём. Можно сказать, концентрация всех его сил. Вот, например, я, как каладрий, могу своей Лучезарной Песнью вылечить практически что угодно. Ну точнее, могла бы. Если бы сил хватило. Вам в лицее подробнее объяснят.
– Н-ну ладно. А если… – Артём задумался. – …если я всё-таки н-не послушаюсь и н-нарушу это важное п-правило? Что м-мне тогда сделают? Ну, если узнают, конечно. Отправят в Азкабан?
– Нет, сын, специальной тюрьмы для Крылатых не существует. Если ты будешь постоянно нарушать это правило, то я вынуждена буду отвезти тебя к одному из алконостов городского слёта, и он пропоёт тебе запрет. Так же, как в тот раз… но теперь пожизненно.
Когда у Артёма проявились способности, мама на следующий же вечер, несмотря на противную погоду, повезла его на другой конец города к Алевтине Степановне. Сухонькая старушка пригласила их к столу и, дрожащей рукой разливая заварку по изящным старомодным чашкам, стала напевать странную мелодию без слов. Она казалась очень знакомой, но позже мальчик не смог вспомнить ни звука. Было уже поздно, Артём устал, а от горячего чая и вовсе разомлел и, кажется, даже ненадолго задремал, привалившись к маминому боку.
Потом, когда Титов побольше узнал про Полукрылых, мама объяснила ему, что всех вылупившихся птенцов как можно скорее показывают опытному алконосту. Он поёт им запрет, после которого невозможно никому из людей рассказать о существовании Крылатых, ни устно, ни письменно. Артём, конечно, сначала не поверил, что такое возможно. Да ну, бред какой-то. Как это вообще работает? Гипноз что ли? Он пытался потом много раз, пробовал и одними словами, и другими, но так и не смог даже произнести «Полукрылый» в присутствии кого-то неосведомлённого. Зато в лицее, с другими Крылатыми, с этим никаких проблем не возникало. Совершенно непонятно, каким образом работал этот запрет. Как, например, он определял, Полукрылый перед тобой или нет?
Одним словом, никто из птенцов не собирался нарушать правила прямо под носом у учителей. Поэтому Черниченко и приходилось изобретать разные ответы на вопросы про цвет его волос.
Время перевалило за полдень, когда Артём решил немного пройтись по вагону, чтобы размяться. После завтрака он практически сразу залез обратно на свою полку и всё это время то читал, то дремал. От постоянного напряжения глаз начала побаливать голова, но спрашивать, нет ли у мамы или у кого-то из одноклассников таблетки, ему не хотелось. Тем более, что они и сами его игнорировали – как обычно.
Спустившись на пол, Артём выбрал направление против движения поезда и двинулся к концу вагона. В тамбуре оказалось свежо, оба окна, находившиеся друг напротив друга, были чуть приоткрыты. Он постоял немного, прислонившись лбом к холодному стеклу. Бесконечные деревья, деревья, забор, деревья, линия электропередач, снова деревья… Артём перебрался в соседний вагон и со скучающим видом прошёл его насквозь, а потом вернулся обратно. Исключительно чтобы убить время. Но когда он снова оказался в тамбуре, там уже было занято. На том же самом месте, где он стоял несколько минут назад, лбом к стеклу прижималась Вихрева. Неизменная чёрная кожанка осталась на её спальном месте, и было немного непривычно видеть её в спортивном чёрном топе, обтягивающем плечи и грудь и обнажающем полоску загорелой кожи на животе. Артём поспешно отвёл глаза.
– П-привет! – неловко произнёс он, вспоминая, что с того момента, как их класс вчера погрузился в поезд, они с Эллой не обменялись, кажется, ни единым словом.
Одноклассница покосилась на него и молча кивнула. Затем отвернулась обратно к окну и поинтересовалась:
– Что читаешь?
Титов и забыл, что зачем-то захватил с собой книгу. На самом деле это было довольно глупо, всё равно нигде кроме своего собственного места в поезде не присесть, а стоя долго перелистывать страницы неудобно.
– «З-занимательную физику» П-перельмана. Т-там про всякие опыты п-прикольные, п-парадоксы научные и всё такое.
– М-м-м, – протянула Вихрева, и по её тону стало понятно, что она-то книжки про физические опыты никогда в жизни добровольно читать не станет.
Артёму внезапно стало обидно за любимый предмет, и он сбивчиво заговорил:
– Я н-недавно возвращался в лицей и недалеко от пешеходного п-перехода, на пересечении улицы Б-бахтурова и п-проспекта Канатчиков, увидел бабушку. Она с-стояла рядом с шатким раскладным столом и п-продавала какие-то книги. П-подошел п-поближе, а там старые учебники – по м-математике, геометрии и ф-физике. Спросил её, откуда столько…
Эл снова покосилась на него, на этот раз с удивлением.
– А она чего?
– С-сказала, что всю жизнь работала п-преподавателем высшей м-математики – по первому диплому, а второй – специалист п-по ядерной ф-физике. А тут уволили, но выживать-то н-нужно, вот и распродает имущество. Н-ну я и купил П-перельмана. Денег у м-меня не было с собой т-толком, н-но она за сотню отдала.
– Ясно. Толку-то ей от твоей сотки, – фыркнула Вихрева. – Тоже мне помощничек. Но вообще да, грустная история. Так вот пашешь, стараешься, а кому это в конце нужно? Никому! С моей мамой точно так же всё вышло.
Она резко замолчала, заморгав, и снова отвернулась к окну. Артём тоже молчал, неловко переминаясь с ноги на ногу. А про себя удивлялся тому выводу, который Вихрева сделала из его рассказа. Он вообще-то имел в виду совершенно другое. Что физика – она на все времена. Некоторые вон всю жизнь ей посвящают! И пятьдесят лет назад интересна была, а сейчас вообще столько новых исследований и открытий! Но, как видно, верно говорят, у кого чего болит, тот о том и говорит…
А Элла тем временем совладала с непрошеными слезами и продолжила глухим голосом:
– Маму увезли на скорой в больницу, а меньше, чем через месяц отчиму позвонили и сообщили, что нам нужно её забрать. Порекомендовали даже список частных клиник, куда можно обратиться. А то у них мест для больных не хватает, а у неё, видите ли, «состояние стабильное». Махнули на неё рукой, понимаешь? Мы всех знакомых обзвонили, коллег с её работы. Пытались найти врачей, которые готовы взяться за подобный случай. Все нам очень сочувствовали, но разводили руками. Если врачи говорят, что надежды нет, то чего душу рвать… Только потом я догадалась отцу сообщить.
– Что-то я з-запутался, – неуверенно проговорил Артём. – Т-так у т-тебя отчим или отец?
– И тот, и другой. С отцом мама давно развелась, потом снова замуж вышла. Сергей, он хороший, но о Крылатых нифига не знает.
– А твой отец, н-ну тот, который Полукрылый, он не м-может помочь с л-лечением?
– Сам он ятагарасу, – Элла махнула рукой. – Они не по этой части вообще. А знакомых каладриев у него нет. Во всяком случае настолько хорошо знакомых, чтобы были готовы эЛПэ его бывшей жене спеть. Он предложил, конечно, один вариант… Всё лучше, чем ничего.
– эЛПэ? – непонимающе переспросил Артём.
– Ну Лучезарную Песнь. Ты же в курсе что это?
– А, з-знаю, конечно.
– Я бы всё на свете отдала, чтобы мама пришла в себя. Но я ничего не могу сделать. Мне даже с птицей не повезло. Досталась эта… Бесполезная. Мерзкая. Тварь.
Ей явно было просто необходимо выговориться. Слова падали тяжело и горько. И при каждом она билась лбом об стекло, несильно, но ощутимо, отчего Артём вздрагивал. А ещё он перебирал в голове детали её рассказа и эгоистично размышлял, можно ли их с Вихревой теперь считать друзьями, если он знает её тайну, и она уже второй раз жалуется ему на жизнь.
Немного успокоившись, Эл повернулась к нему лицом, оперлась спиной на дверь и поменяла тему.
– А ты какую птицу хотел бы, если б можно было выбирать?
Артём смутился.
– Ну н-не зна-а-аю… – протянул он.
– Ой, да ладно выделываться-то! Еще скажи, не думал об этом.
Конечно, он думал! Все птенцы думали, перебирали птиц в голове. Все имели на примете какой-то желанный вариант, хоть и прятали эту мысль глубоко в душе. Всё равно смысла в этом было ноль целых и ноль десятых.
О проекте
О подписке