– Нет, ну ты серьезно, Маришка?.. Спустись с небес на землю, подруга. У всех этих гуапо такой способ заработка. Судя по твоей счастливой мордочке, парнишка честно отпахал в койке. Он работал, ублажая богатенькую тетеньку. А любая работа стоит денег. Заплати ему и уезжай. Ты таких смазливых красавчиков в каждом порту с десяток наберешь. Ну, не влюбился же он в тебя, в конце концов! Надеюсь, тебе хватит ума, чтобы не поверить в эту сказку.

Марина залпом выпила бокал белого сухого вина и выдавила из себя улыбку:

– Конечно, Люсенька, я не верю ни в какие сказки. Просто разговора о деньгах еще не было.

– Так заведи его сама, это не нарушит правила игры. Может, мальчик стесняется, он же еще совсем молоденький, неопытный. Эти испанцы – народ гордый, со своими тараканами в голове. Просто будет некрасиво попользоваться им и умотать, не заплатив за полученное удовольствие. Лично я так считаю. А ты ведь у нас приличная девушка.

К великому облегчению Марины зазвонил мобильник Люси, и она спешно свернула разговор, заторопившись на какую-то важную встречу.

Вернувшись на яхту, Марина села напротив большого овального зеркала над туалетным столиком и уставилась на свое отражение. Да, она хорошо выглядит благодаря усилиям косметологов, массажистов, тренеров по фитнесу и йоге, правильному питанию и здоровому образу жизни. Но все равно ей сорок лет и никуда от этого не деться! Вот уже в уголках глаз появились едва заметные «гусиные лапки», а овал лица уже не такой четкий. Она провела пальцами под подбородком… У нее дочь Алиса всего на три года младше Мигеля уже целый год учится в Лондоне. Она – взрослая тетка, годящаяся ему в матери.

После разговора со старой подругой в душе остался неприятный осадок. Почему же Мигель ни разу не заикнулся о деньгах? Но, как говориться, незнание закона не освобождает от ответственности. Это просто она, дожив до середины жизни, так и осталась наивной и неискушенной в этих играх. Даже смешно! А он, скорей всего, с самого начала был уверен, что зрелая состоятельная дама из далекой северной страны знает все правила… и расценки. Боже мой, расценки! Какое мерзкое слово. И разве его можно применить к тому, что происходит между нею и Мигелем?

Марина со вздохом достала из ящика туалетного столика свою сумочку и открыла кошелек. Хватит ли этой наличности? Основные деньги у нее на банковских картах. У нее же просто язык не повернется спросить, куда и какую сумму перевести!

Она вышла на палубу и позвала капитана.

– Санчес, завтра утром отплываем, – сказала она.

– Слушаюсь, сеньора.

Ну, вот и все. Осталась одна ночь, только одна ночь. И похожий на спустившегося с Олимпа юного бога черноглазый танцор сальсы останется в прошлом. От этой мысли тоскливо сжалось сердце, но Марина взяла себя в руки. Все правильно, все так, как должно быть. Она же не может остаться здесь навсегда. Значит надо уезжать. А долгие проводы, как известно, лишние слезы.

Она не пошла вечером на набережную, чтобы смешаться с толпой любопытных зрителей и на песчаной площадке перед террасой бара со странным названием «Морской черт» тайком наблюдать, как танцует божественно красивая пара самый чувственный, самый эротичный в мире танец бачату.

Он пришел вечером, как всегда, когда солнечный диск золотой монетой наполовину опустился в чернеющую прорезь горизонта, утягивая за собой узкую дорожку расплавленного золота. Загорелый и счастливый, одетый в любимые шорты и красно-жёлтую, цветов каталонского флага, майку, заявил с порога:

– Я принес тебе подарок! – и опустился на корточки возле ее шезлонга, что-то пряча в руках. На губах его играла лукавая улыбка.

– Подарок? – удивилась Марина, с тоской в сердце замечая, каким счастьем светится его лицо.

– Да. Я нашел его на берегу. – И протянул ей что-то на раскрытой ладони. – У нас его называют подарком морского черта.

На ладони лежал светло серый, плоский, отполированный морем камень размером с детский кулачок в форме сердца и с овальным отверстием посередине.

– Говорят, морской черт забавляется, проделывая в камнях дырки, и подкидывает их людям, как талисманы. Видишь, он похож на сердце. Я дарю его тебе, он будет охранять тебя от бед и несчастий.

Марина взяла в руки необычный камушек, впитавшей тепло ладони Мигеля, и посмотрела на свет сквозь небольшое отверстие.

– Это сердце ранено, Мигель, как будто пробито пулей… Я его сохраню. У нас тоже считается, что такие камни приносят удачу, но называют их «куриный бог».

В эту ночь он был необычайно нежен и ласков. Будто еще вчера сжигавший его изнутри огонь страсти притих и горел спокойно и ровно, согревая и оберегая. Они двигались медленно, плавно, словно танцевали дивный, эротический танец, вслушиваясь в плеск волны за бортом и тихую мелодию счастья, непрерывно звучавшую в их истомленных лаской телах.

– Te quiero, – шептал он, покрывая легкими и нежными, как касания трепещущих крыльев бабочки, поцелуями ее грудь, шею, лицо. – querida.

– Что это значит, Мигель? Скажи по-английски.

– Нет, – упрямо мотнул головой, – не скажу.

– Почему?

– Английский плохой язык, им нельзя выразить все.

– А на каком языке можно? Только на испанском?

– Ну, может быть, еще на итальянском.

– Все равно скажи, Мигель. Я хочу понять смысл.

– Чтобы понять смысл слова не нужны. Попробуй почувствовать. – Он чуть-чуть отодвинулся, взял ее руку, поцеловал кончики пальцев, а потом приложил к своей груди. – Чувствуешь?..

Под ее рукой в глубине его тела ритмично билось сердце. И ладонью она чувствовала его упругие пульсации, которые, как волны, вдруг потекли по ее руке вверх, охватывая все ее существо, сливая в едином ритме с его существом. «Те кьеро» – повторил он и сердце забилось сильнее. К глазам подступили непрошенные слезы, и она, убрав руку, прижала его голову к своей груди, зарывшись пальцами в густые шелковистые кудри.

– Ах, Мигель, Мигель, какой же ты хороший, какой замечательный, – голос дрогнул и осекся.

– Что случилось, керида? – поднял голову и с тревогой заглянул в ее глаза. – Ты сегодня какая-то странная, грустная. Что-то произошло? Скажи!

– Ничего, Мигель, ровным счетом ничего. – Тянуть дольше не имело смысла. Он все равно все чувствовал, улавливал чуткой душой каждую ее эмоцию, каждое движение ее души. – Просто завтра мы отплываем. Пора возвращаться.

Он резко сел. В темноте странно мерцали его глаза.

– Уже завтра? Так быстро… – голос будто охрип.

– Я же не могу оставаться тут вечно. Мне нужно наконец разобраться со своими отношениями с мужем, навестить взрослую дочь в Лондоне. У меня куча дел, Мигель, и откладывать их уже нельзя.

Он обхватил руками свои колени и сгорбился, словно ему стало вдруг холодно в этой душной, южной июльской ночи. Через невыносимо долгую, мучительную минуту произнес тихо и жалобно, почти умоляюще:

– Останься, керида, побудь еще немного со мной.

И Марине показалось, что он переигрывает, изображая безнадежно влюбленного. Она поднялась с постели, накинула халат, зажгла лампу над кроватью и решительно направилась к столу.

– Вот, Мигель, возьми, это тебе, – протянула к нему зажатую в ладони пачку купюр. – Я очень благодарна тебе за все…

Он так дернулся, просто отпрыгнул от денег, как дикий зверь от капкана, и поднял на нее черные безумные глаза.

– Ты что?!

– Мигель, возьми это в знак моей благодарности. Мне было очень с тобой хорошо. Я буду помнить каждую минуту, проведенную с тобой…

– Замолчи! – выкрикнул он и вскочил с кровати.

Он хватал с пола свою одежду, натягивал ее на себя, не обращая внимания на треск рвущейся ткани, и каждое его движение было резким, дерганным, как движения раненного зверя. А она так и стояла, протянув руку с зажатыми в ней деньгами.

– Мигель, куда ты?.. – пробормотала растерянно, не понимая, что происходит.

Он метнулся к двери и уже на пороге, повернув в ее сторону лицо с горящими темным огнем глазами, процедил сквозь зубы, будто сплюнул себе под ноги: «Дура!» И ушел, громко хлопнув дверью. Марина опустилась на край кровати и уронила голову в ладони. Никому ненужные хрустящие бумажки веером разлетелись по кровати.

Утро жемчужной дымкой завесило линию горизонта. Вдалеке медленно плыл рыболовецкий сейнер, громоздкий и неповоротливый. Из-за мыса, что ограничивал слева бухту, высыпала стайка белых парусных яхт, похожих на сложивших крылья мотыльков. А в небе кружила взбудораженная стая чаек, оглашая окрестности тревожными резкими криками. Вдоль пляжа по изумрудным волнам скользили на своих досках серфингисты.

Подставляя лицо свежему ветру, Марина стояла на верхней палубе. На ее лице все еще были заметны следы бессонной ночи и слез. Поэтому, когда капитан Санчес подошел к ней сзади, она не повернула головы, демонстративно всматриваясь в морскую даль.

– Все готово к отплытию, сеньора, – вежливо произнес капитан, – ждем только вашей команды.

Марина вздохнула, так тяжело было на душе. Надо было отплывать, ведь здесь ее уже больше ничего не держало. Но странная ночная сцена с деньгами не давала покоя, камнем тяготила душу. И язык не поворачивался дать команду к отплытию.

– Скажите, Санчес, как переводится слово «керида» с испанского? – вдруг спросила она.

– «любимая», сеньора.

– А «те кьеро»?

– Это признание в любви. Обычно так говорят, когда искренне любят кого-то.

– …Спасибо, Санчес.

Марина поднесла левую руку к лицу и прижала пальцы к губам. Показалось, что в их глубине что-то пульсирует, как забытое в ладони сердце. «А если Люсинда не права? – вдруг, внутренне холодея, подумала Марина. – Если это только она – Люся, Гришаевы, Альбина со своим Германом, да такие, как Лернер живут по новым, ими же и придуманным правилам? Если Мигель, простой, бесхитростный парень, даже и не слышал о них? Если он, в отличии от них, способен испытывать любовь? Если у него живая, по-настоящему живая душа, еще не загнанная в клетку этих убогих правил, не отравленная цинизмом и пошлостью? Помножьте все это на гордость и чувство собственного достоинства, свойственное испанцам, и тогда предложенные ему вчера деньги – это страшное, сокрушительное оскорбление!»

– Господи, что я наделала? – прошептала Марина по-русски, прижимая руку к груди.

– Что вы сказали, сеньора? – переспросил капитан. – Когда отплываем?

Она резко повернулась к Санчесу и схватила его за рукав.

– Подождите, капитан, совсем немного подождите. Мне надо только сбегать на берег, встретиться с одним человеком. Я вернусь, и тогда поплывем.

Санчес растерянно смотрел на свою странную хозяйку, уже отчаявшись получить четкий осмысленный приказ. Ох, эти женщины! От всплесков их эмоций можно сойти с ума, а логику их поступков вообще понять невозможно. А сеньора Марина опрометью бросилась вниз по трапу, взмахнув подолом голубого шелкового платья.

Она бежала по скрипучим доскам пристани, по выложенной тротуарной плиткой дорожке, еще прохладной, еще не раскаленной жарким солнцем. Выбежав на набережную, метнулась к знакомой хижине, под крышей которой красовалась вывеска с названием бара «Морской черт».

– Вы не видели Мигеля? – бросилась к знакомому официанту, протиравшему стаканы за барной стойкой.

– Видел, сеньора. Но выступает он только вечером. Сейчас же еще нет посетителей.

– Где он?! – почти выкрикнула она в нетерпении, а он растерянно заморгал и протянул руку в сторону террасы.

Мигель сидел за крайним столиком и смотрел на море. На нем были неизменные шорты и распахнутая на смуглой груди белая рубаха с короткими рукавами. На столе перед ним стоял полупустой стакан, на дне которого темнела полоска то ли виски, то ли коньяка. Ветер теребил его черные, давно ждущие стрижки волосы.

– Мигель, – тихо произнесла Марина, не решаясь подойти близко.

Он услышал и повернул к ней лицо. Несмотря на выпитый алкоголь, оно казалось серым от разлившейся под слоем загара бледности. От темных кругов – следов бессонной ночи – глаза казались огромными и пустыми. Темный огонь, что всегда светился в их глубине, погас.

– Мигель, мне нужно с тобой поговорить, – пробормотала Марина, неуверенными шагами приближаясь к столу. Он казался таким чужим, таким незнакомым, что ей стало страшно.

– Что вы хотите, сеньора? – в голосе был такой холод, что она невольно поежилась. – Мне не о чем с вами говорить.

– Мигель, прости меня пожалуйста, я не хотела тебя обидеть, – заговорила она сбивчиво, стараясь успеть вложить в слова все, что кипело в душе.

– Мне не о чем с вами говорить, – повторил он веско, роняя слова, как капли расплавленного свинца. – Уходите, сеньора, я не хочу вас видеть.

Она открыла рот, но осеклась, проглотив готовую сорваться с языка фразу, словно споткнувшись о мертвый, безразличный взгляд. И, опустив безвольно руки, повернулась и медленно побрела обратно, в сторону пирса и пришвартованных яхт. Больше не было ее Мигеля, улыбчивого, безбожно красивого шалопая, с веселыми, бесстыжими глазами и дерзкими руками, плавно и невыносимо сексуально покачивающего бедрами под зажигательный ритм сальсы. Был совершенно чужой, незнакомый ей человек, повзрослевший за одну ночь лет на двадцать.

Синдром отмены, как и предупреждала Люсинда, накрыл ее с головой, десятикратно усиленный чувством вины и непоправимой ошибки. «Морская звезда» торопливо уходила от причала маленького курортного городка, оставляя за собой пенистый след в изумрудных волнах. А душа Марины корчилась в болезненных судорогах запоздалого раскаяния, переживая разлуку с Мигелем, как мучительную наркотическую ломку.

Она почти ничего не ела, целыми днями не выходила из каюты, не сходила на берег, когда в очередном порту останавливались, чтобы пополнить запасы топлива, воды и пищи. Лишь ночью она замирала на верхней палубе, обессиленно уронив голову на сложенные на перилах руки, потому что находиться в постели, еще помнящей тепло его тела, было совсем невозможно. В мозгу ее бессонными ночами прокручивался бесконечный оправдательный монолог. Она пыталась подобрать все более убедительные слова, перестраивала английские фразы, переходила на русский, каялась, униженно просила, умоляла. Но все было бесполезно, потому что перед глазами все еще видела его безразличный потухший взгляд.

А тело, как жизненно необходимую дозу наркотика, жаждало прикосновений его рук, то скользящих и нежных, то грубовато-властных. До крика, до хрипоты мучительно хотелось вновь ощутить тяжесть его тела и горячую пульсацию внутри своего. Снова вдохнуть запах его кожи – запах солнца, прогретого песка и морской соли. Зарыться пальцами в густые, черные как смоль, гладкие как шелк, кудри. Губами ловить солоноватый вкус его поцелуев – вкус южного моря и соленого ветра.

Она сжимала в ладони его последний подарок – каменное сердце с пулевым отверстием в центре и, ощущая подкатывающий к горлу ком, понимала, что по глупости, невольно, роковой выстрел сделала сама. И через такую же дыру из трепещущего искреннего сердца Мигеля безвозвратно и неотвратимо вытекло что-то настоящее, живое, теплое, без чего и его и ее жизнь уже никогда не будут прежними. Она отчаянно пыталась отогреть ладонями, оттаять своим теплым дыханием окаменевшее сердце. Но камень оставался камнем. И нечем было закрыть сквозную рану в его середине.

«Прости меня, мой мальчик» – шептали ее губы. Холодные брызги, срывающиеся с пенных гребней волн, оставляли на них горький привкус раскаяния. А в криках пролетающих мимо чаек мерещилось безнадежно-печальное: «те кьеро». Марина долгим немигающим взглядом всматривалась в сине-зеленую бездну, по поверхности которой легко скользила «Морская звезда». И ей отчаянно хотелось упасть в ее безразличную глубину, чтобы все забыть, перестать думать и чувствовать, перестать быть самой, раствориться в ее безбрежности, как кристаллик морской соли.