Часть 2
Живое волшебство Гауди

В Малаге она сошла на берег и частным самолетом вернулась назад, в Ниццу. Лернера и его пассии уже не было во Франции. Но и Марина не стала задерживаться, быстро собрала вещи и, так и не залетев в Лондон к Алисе, вернулась в Москву.

В Москве стоял жаркий, душный август. Над плавящемся от зноя асфальтом дрожало зыбкое марево. В малоподвижном воздухе запах выхлопных газов казался невыносимым. Если бы не приехавший ее встречать в аэропорт водитель Миша, верзила с добродушным простоватым лицом, Марина бы растерялась, оказавшись в плотной толпе чужих, спешащих куда-то людей. Так сильно ее оглушил гомон человеческих голосов, смех, шум транспорта. Так остро она почувствовала собственное одиночество в кишащем муравейнике мегаполиса.

– Куда едем, Марина Александровна, – спросил Миша, усадив ее на заднее сиденье мерседеса и ныряя за руль, – домой, в Москву, или за город?

– А Марк Борисович где?

– На даче.

– Тогда на дачу, Миша.

Решение созрело еще на яхте в Средиземном море, поэтому откладывать неизбежный разговор не было никакого смысла. Она даже не подумала, что «на даче» – в загородном особняке в тридцати километрах от города в тихом живописном местечке на берегу озера – Лернер может быть не один. Но ей уже было все равно.

Ехали долго по мучительным столичным пробкам. Марина, расслабленно откинувшись на спинку мягкого кожаного кресла, то и дело ловила в зеркале заднего вида любопытные взгляды личного шофера. Что он так смотрит? Переживает, что не успел предупредить хозяина о неожиданном визите вернувшейся супруги? И, случись что, весь хозяйский гнев обрушиться на его голову? Или просто любопытно, как отреагирует хозяйка, столкнувшись нос к носу с любовницей? Просто сюжет для вечернего ток-шоу Андрея Малахова! Банальное человеческое любопытство, а тут жизнь рушится… Впрочем, уже рухнула. Все, что будет дальше – не имело значения.

Лернер не вышел встречать ее у ворот. Услужливый Миша суетливо возился с чемоданами. Марина окинула безразличным взглядом красивый особняк в готическом стиле, напоминающий старинный французский замок. Почему-то Лернеру нравился именно этот стиль. На балконе второго этажа заметила фигуру, вальяжно развалившуюся в кресле с кофейной чашкой в руках. Муж изобразил на лице улыбку и вяло помахал рукой, приветствуя ее.

Оставив в коридоре на столике свою сумочку, Марина поднялась по мраморной лестнице на второй этаж в кабинет Марка, вошла без стука. Лернер шагнул ей навстречу с балкона, держа в руках пустую фарфоровую чашку.

– Здравствуй, дорогая, – дежурно чмокнул в щеку. – Не ожидал, что ты прилетишь так рано.

– Марк, давай поговорим спокойно, – сразу перешла к главному Марина, располагаясь в кресле напротив его рабочего стола. Она так устала прокручивать в уме этот разговор, что слова сами собой сорвались с языка. Пораженную гангреной ногу лучше всего ампутировать сразу, одним махом. – Я хочу развестись.

Чашка звякнула о блюдце и повалилась на бок, пролив коричневую каплю недопитого кофе на белый фарфор.

– Даже так? – хмыкнул Лернер и удивленно приподнял бровь. В его лице было что-то от хищной птицы. И смотрел он на нее одним глазом, немного наклонив голову, словно примериваясь, как лучше клюнуть своим острым, изогнутым клювом. – С чего вдруг такое решение?

– Марк, ты сам прекрасно знаешь, с чего. Давай не будем прикидываться и изображать оскорбленную невинность. Я ужасно устала с дороги.

Лернер сел в просторное кресло, напоминающее королевский трон, напротив нее. Теперь их разделял письменный стол с массивным золотым пресс-папье и настольной лампой в стиле ампир. От его холодного оценивающего взгляда стало зябко.

– У тебя кто-то есть? – спросил Лернер с ледяным спокойствием.

– Нет. У меня никого нет. У меня уже давно нет мужа, для которого я стала удобным предметом мебели в привычном интерьере. У меня нет дочери, которая так поглощена своей личной жизнью, что забыла поздравить мать с сорокалетием. У меня нет друзей. Ведь не будешь же считать друзьями тех, кто за любезными улыбками прячет зависть, злобу, презрение. У меня есть только я сама. И я задыхаюсь в этом замкнутом искусственном мирке, как от угарного газа. Отпусти меня, Марк.

– Отпустить? Как ты хочешь, чтобы я тебя отпустил? Ты ж не думаешь, что я отдам тебе половину из всего того, что имею? Мои адвокаты, если постараются, оставят тебя без копейки.

Марина посмотрела на него с сожалением. Когда же он успел превратиться из молодого, обаятельного парня, шебутного, с ярко выраженными лидерскими качествами, полного грандиозных планов, в хищную птицу? А она даже не заметила.

– Марк, ты способен оставить без копейки мать твоей единственной дочери?

Он долго сверлил ее взглядом, а потом все-таки опустил глаза и облокотился на стол, устало уронив голову на сцепленные в замок руки. Плечи его как-то обмякли.

– Нет, нет, конечно, Мариш. Просто не хочу связываться с судебными разборками. Скажи, что ты хочешь получить, и я все сделаю. Мы ведь можем остаться друзьями?

В его взгляде мелькнул прежний Марк Лернер, которого она когда-то, очень давно, любила.

– Нет, Марк, друзьями мы не останемся. Ты меня столько раз предавал, что это просто невозможно. Мы останемся родителями Алисы. И это будет нас связывать всегда. Давай постараемся не стать врагами.

– Давай. Сколько ты хочешь, Марин?

– Не много. Мне нужна квартира в Москве. Небольшая, не такая, чтобы бывшие подруги задохнулись от зависти, а просто, чтобы жить. Мне нужна некоторая сумма на счете, чтобы чувствовать себя уверенно. И мне нужен свой небольшой устойчивый бизнес, способный обеспечить мне стабильный доход на годы вперед. Это не слишком разорит тебя?

Лернер задумался. Мощный компьютер, спрятанный в его черепной коробке, производил нужные вычисления. Ей даже показалось, что она слышит, как щелкают столбики цифр, складываясь и умножаясь. Спустя минуту он произнес:

– Квартиру мы купим тебе завтра же. Счет в швейцарском банке – вообще не проблема. И я отдам, перепишу на тебя фирму, что торгует сложным медицинским оборудованием из западной Европы. Ты девочка умная, сумеешь распорядиться этим эффективно. Тем более, что сейчас удачный момент. Можно работать с бюджетом. Я познакомлю тебя с нужными людьми. Связи там уже налажены, так что все будет не так уж сложно, главное не испортить. Но ты справишься, я уверен.

– Спасибо, Марк.

– Я всегда помогу, если что. Вот только… – он замялся.

– Что?

– Расскажи все Алиске сама, объясни. У меня это вряд ли получится.

Марина невесело усмехнулась:

– Все-таки интересный народ – мужчины: как пакостить – так сами, а как оправдываться перед детьми – так жена. – Она поднялась из глубокого уютного кресла и направилась к двери. – Ладно, Марк, я потом поговорю с дочерью, конечно, поговорю. Надеюсь, ты не забудешь оплатить ее обучение. Все-таки ты – отец.

– Не беспокойся. – И вдруг посмотрел на нее странным, удивительно живым взглядом: – Мариш, а может нам не стоит торопиться?

– Не стоит, Марк, – ответила она, нажимая на ручку двери, – конечно, не стоит. Мы и так уже опоздали, где только можно, безнадежно опоздали.

Она ушла, а Марк Лернер еще долго сидел за своим столом в кресле, похожем на королевский трон, и задумчиво смотрел в окно.

Квартиру действительно купили быстро. Она не стремилась выбирать самый престижный район, даже наоборот, чтобы не оказаться в соседях с кем-нибудь из старых знакомых. Щедрый Лернер оставил ей машину с водителем Мишей в придачу, потому что водить сама Марина не хотела. Слишком тяжело, слишком нервно торчать часами в московских пробках.

Фирму переоформили тоже быстро. Юристы Марка Борисовича составили соглашение, по которому согласованное имущество переходило к Марине после развода. А вот развод, несмотря на полное согласие сторон, затянулся, увязнув в бюрократической паутине. И когда в начале декабря Марина все-таки получила свидетельство о расторжении брака, она пол дня прорыдала в подушку в своей новой, похожей на гостиничный номер, квартире. Она ни о чем не жалела, просто до острой боли в сердце почувствовала, что полжизни прошло, а из приобретений – только разочарование да одиночество…

Она пыталась разобраться с делами фирмы, и, кажется, потихоньку получалось. Но Москва, зимняя, серая, бесцветная, давила на нее, как клетка, своими железными обручами кольцевых дорог, морскими узлами автомобильных развязок, слепыми башнями Москва-сити. Ей мучительно не хватало воздуха в этом городе деловых, успешных людей. Ее мутило от суеты и толкотни, от неусыпного гула, от необоримого стремления прыгнуть выше, достать больше, вспыхнуть ярче. Она была лишним, чужеродным элементом, который город не принимал, а медленно обволакивал плотным коконом отчуждения, как застрявшую в теле занозу.

Возвращаясь после работы в квартиру, которая так и не стала домом, она заваривала себе чай и забиралась с ногами в кресло, чтобы почитать перед сном. Но смысл прочитанного ускользал, не оставляя следа в ослепшей и оглохшей памяти. Все было пусто и постыло. И только когда она доставала и брала в руки серый отполированный морем камешек в форме сердца с овальным отверстием посередине на душе становилось теплее. Словно сквозь пробитую морским чертом дырочку в камне в ее жизнь просачивались солнечный свет, теплый морской бриз, аромат цветущих акаций и хоровое пение цикад. И камень как будто дарил ей тепло узкой, бронзовой от загара ладони черноглазого бога, которого ее сердце, несмотря ни на что, отказывалось забывать.

В конце февраля Марина по делам фирмы отправилась в Барселону. После протухшей от затяжной зимы Москвы с ее грязными, осевшими сугробами по обочинам дорог, столица Каталонии встретила гостью настоящей весной. Солнце, поселившееся в этом краю, весело играло на молодой листве, рассыпаясь яркими брызгами цветущих клумб.

Она ехала в такси после важного совещания с испанскими партнерами и сонным взглядом смотрела в окно. Вдруг над крышами стандартных современных многоэтажек в небо взметнулись конические башни храма Саграда Фамилия. Марина повернулась всем корпусом в сторону церкви от удивления. Она не раз бывала в Барселоне, не однократно видела бессмертное творение сумасшедшего гения Гауди. Но увидела только теперь. Это был не просто храм, не просто архитектурный шедевр – это был вознесенный в небеса орган, устремленный в небесную синь десятком своих труб-башен, и звучащий торжественно и мощно. И эту музыку она впервые услышала сердцем.

Решение остаться жить здесь, в столице Каталонии, созрело мгновенно. И уже на следующий день в агентстве недвижимости ей подыскивали квартиру. Цена не имела значения. Значение имел вид из окна – вид на храм Святого Семейства.

Так Марина и стала жительницей Барселоны, а Антонио Гауди – ее доктором, личным психотерапевтом. Она часами бродила вокруг самого знаменитого в мире долгостроя – храма Саграда Фамилия, вот уже полтора столетия строящегося на пожертвования горожан, и не могла оторвать глаз от словно выраставших прямо из земной тверди башен, переплетенных листьями и цветами, от застывших в камне фигур в окружении птиц и звезд. Она замирала в немом восторге под параболическими сводами, и чувствовала себя в лесу, гигантском диком лесу, только каменном, пронизанном светом, льющемся из витражных окон, и слышала многоголосое пение ангелов и птиц. И всем своим существом понимала замысел архитектора, сотворившего это чудо: вот так, именно так, должен чувствовать себя человек в этом мире – огромном и величественном храме Творца.

После работы почти каждый день она отправлялась бродить по городу и останавливалась то возле дома Мила, очень точно прозванного «каменоломней», или дома Батльо с его карамельным фасадом с глазастыми балкончиками; рассматривала витражи церкви колонии Гуэль, похожими на зрачки диковинной сказочной птицы, восхищалась переливчатой текучестью майолики дома Висенс. А по выходным почти целый день проводила в парке Гуэля, то рассматривая со знаменитой извивающейся скамьи пряничные домики с их, словно покрытыми сахарной глазурью, крышами и башенками, то застывала на мраморных ступенях лестницы, любуясь скульптурой саламандры, медленно бродила между волшебными по своей красоте и необычности колоннами, словно выросшими из земли сами по себе, без участия людей; отдыхала в кружевной тени наклонных галерей, чьи колонны напоминали застывшие в камне торнадо; проводила ладонями по шероховатой поверхности каменных балюстрад и впитывала их животворящее тепло.

Чудесный лекарь Гауди изобрел гениальное в своей простоте лекарство для уставших от простых и лаконичных геометрических форм жителей современных мегаполисов: все его творения не имели прямых линий и углов. Дома и колонны, башни и балюстрады, крыши и фронтоны воплощали в себе прекрасную и мощную энергию природы во всей полноте ее форм и красок. Оттого и глаза радовались, а душа Марины отдыхала, созерцая их. Постепенно пришло понимание: если среди современных городов с их безликими кубиками многоэтажек и убогими в своем стремлении к превосходству стеклянными громадами небоскребов все-таки живет, не умирает, а притягивает к себе миллионы людей живое волшебство Гауди, значит этот мир не безнадежен! Значит в нем еще есть место чистому и прекрасному, светлому и настоящему. А значит и в ее, Марины, жизни должен быть какой-то смысл, простой и понятный, заложенный самим Богом.

Отпустив такси за несколько кварталов от дома, Марина неспеша шла по улице все еще под впечатлением от общения с очередным шедевром Гауди. Этот город с залитыми солнцем широкими прямыми улицами, с фонтанами и пальмами, с дворцами и триумфальными арками, с красочными вывесками и рекламами магазинов и ресторанов, с толпами туристов почему-то не отторгал Марину, не давил на нее. Он будто присматривался к ней, щедро позволяя любоваться своими красотами.

На пешеходном переходе прямо перед ней остановился мотоцикл, перегородив дорогу. Марина обошла его и пошла дальше, с благодарностью ощущая, как человеческая река обтекает ее, не задевая, не толкая, не сбивая с ног. Город позволял ей жить и двигаться в своем ритме, ничего не навязывая и не требуя невозможного. Она каждый день, как моллюск, пряталась в уютную раковинку своей квартиры, и каждый день все смелее выбиралась из нее, не опасаясь быть проглоченной ненасытной утробой гигантского мегаполиса.

Свернув в сторону своего дома, уже виднеющегося за вывеской магазина, она снова наткнулась на мотоцикл, чуть не попав под его колеса.

– Да что же это такое! – не сдержавшись, воскликнула она по-русски и уставилась на неосторожного мотоциклиста. – Вы меня чуть не задавили! – с упреком добавила по-английски.

Человек в черной кожаной куртке, черных брюках, заправленных в голенища высоких черных сапог, сидел на своем массивном железном коне и смотрел на нее сквозь тонированное стекло черного, с красной и белой полосой шлема. Мотоциклетный шлем делал его похожим на инопланетного пришельца из фантастического фильма.

– Здесь ведь пешеходный переход! – попыталась вразумить мотоциклиста Марина, вдруг почувствовав холодок в животе.

А тот медленно, словно не был уверен в том, что делает, снял с головы шлем и тряхнул черными как смоль кудрями. Асфальт под ногами Марины качнулся и поплыл в сторону. Ей пришлось уцепиться рукой за руль мотоцикла, чтобы не упасть.

– Мигель?..

– Привет.

Он смотрел на нее черными, как маслины, серьезными глазами и молчал. И в глубине их мерцал странный темный огонь.

– Ты что здесь делаешь? – наконец спросила она, преодолевая растерянность.

– Учусь в университете. Я же тебе говорил. А ты давно здесь?

– Второй месяц. Развелась с мужем, уехала из Москвы. Я тут вроде как теперь живу.

– Может, пойдем, посидим в кафе, выпьем кофе и поговорим? – вдруг предложил он и кивнул головой, указывая на что-то за спиной Марины. Она обернулась и увидела вывеску кафешки.

– Пойдем.

Он встал с мотоцикла и, придерживая за руль, отвел его и поставил напротив входа в кафе, повесил шлем на руку и открыл перед Мариной входную дверь. Мигель сильно изменился, даже, кажется, стал выше ростом. Нет, черты его лица – черты благородного испанского гранда – не изменились, просто он стал взрослее. Исчезла мальчишеская беззаботность во взгляде, да и движения стали спокойнее, выдержаннее. Перед Мариной теперь был не очаровательный юный шалопай, а молодой, красивый мужчина.