Влад и спешащий за ним Дима показались у входа. Я бросилась к турникетам. Толстяки сориентировались на удивление шустро и отрезали их от меня. Приложив карту, я оплатила проезд и беспрепятственно прошла внутрь.

– Ева!

Услышала я за спиной грозный окрик Влада. Но даже не подумала оглянуться.

Поезд помчал меня прочь. Я прислонилась спиной к двери и прикрыла веки. Сердце колотилось словно бешенное.

Следовало успокоиться. Решить, что делать дальше. Я огляделась растерянно. Только сейчас поняла, что стала объектом всеобщего внимания. Меня разглядывали словно под микроскопом. С жадностью, завистью, вожделением. Я отвернулась. Выхожу на следующей. Поброжу по улицам, успокоюсь и придумаю, что делать дальше.

Поезд мчался по темному тоннелю. В стекле вагонной двери показалось мое отражение. Испуганная Ева смотрела на меня печальными глазами. К счастью, яркий свет убил ее, едва мы выехали из тоннеля.

Я вышла на «Горьковской». Огляделась растерянно. Прохожие с опаской скользили по аллеям парке. Таящий снег превратил их в каток, покрытый толстым слоем воды. Я с печалью посмотрела на свои туфли. Далеко мне не уйти.

Внимание привлекла вывеска кофейни. Туда я и направилась. Посетителей в этот час практически не было. Однако мое появление не вызвало никакого интереса. Я заняла столик в углу у окна и заказала латте. Прохожие за окном спешили кто куда. Не останавливались, не смотрели по сторонам. Не отвлекались на лишние мысли. Их всех кто-то ждал. Дом. Семья. Питомец. А я?

– Ваш латте. Желаете еще чего-нибудь?

Поблагодарив официантку, я потянулась за телефоном. Первым порывом было позвонить Люсе. Она и Евсей всегда мне рады. Проблема в том, что они слишком за меня переживают. Не хотелось давать лишний повод.

Я позвонила Анжеле. Она ответила не сразу, после множества гудков.

– Привет. Отвлекаю от чего-то важного?

– Нет. Просто вытащила из душа.

– Прости.

– Прощаю. Что за печаль в голосе?

– С Владом поссорилась.

– Приедешь?

– Можно я на ночь останусь?

– Можно и не ночь.

Я вызвала такси и поехала к ней. Пока добиралась, Анжела успела приготовить голубцы и порезать салат. Только оказавшись за столом, я поняла, что кроме нескольких кружек чая с печеньем ничего не ела за весь день.

– Чего стряслось у голубков?

– Он надумал поселить в моем доме водителя.

– Офигеть, – почесала курносый носик она. – Все мои мужики были ревнивы и страдали паранойей в разной степени. Но до такого никто не додумался. Такое, конечно, спускать нельзя.

– Рада, что ты не считаешь меня истеричкой. Или клинической идиоткой. Даже не знаю, что хуже.

– Напротив, – оживилась Анжела. – Все правильно сделала! Подобное надо пресекать на корню. Мужиков надо воспитывать! Чтобы много воли не брали!

– Никого я не собираюсь воспитывать, – устало сказала я. – Пусть живет как знает.

– Ты что, – всерьез испугалась Анжела. – От него насовсем ушла?

– Как пойдет, – неопределенно пожала плечами я.

Она посмотрела с нескрываемым недоумением. Но от комментариев воздержалась. За что я была особенно благодарна – и так было тошно донельзя.

К утру мое настроение не улучшилось. Влад не звонил. Бессонница также не добавила мне оптимизма. Но лить слезы в подушку я не собиралась.

В магазине напротив дома Анжелы я купила себе сменную одежду и обувь (наши с ней размеры не совпадали абсолютно). Вызвала такси и поехала к Люсе. По дороге я готовилась к долгим объяснениям. Но они не пригодились.

Люся уехала с крестником в гости к бабушке. А Евсей был так поглощен работой, что и меня с трудом узнал. Что позволило мне без всяких сложностей забрать ключи от квартиры родителей.

От друзей к отчему дому я направилась пешком. Миновав три улицы, оказалась в родном дворе. Сердце сжалось. Я упрямо тряхнула головой и пошла вперед. В почтовом ящике лежало несколько писем. Я пробежалась по ним взглядом без всякого интереса. Проигнорировав французский лифт с кованой решеткой невероятной красоты, взбежала на последний этаж по лестнице.

За тяжелой дверью, отделанной искусной резьбой, скрывалась моя тихая гавань – мой дом. Приют от всех невзгод и проблем. Так было когда-то. А сейчас?

Сейчас не знаю. Здесь было слишком тихо и неприлюдно. Не пахло пирогами и крепким кофе. Мамины духи не кружили приятно голову. И не было папиной куртки, пропахшей крепким табаком.

Все изменилось. Детство давно ушло. Остались лишь воспоминания. Но в моем прошлом было слишком много событий. Хороших и плохих. Воспоминания о каждом из них могли ранить. А я не любила подобного. Проще было не думать, не поддаваться на уловки памяти. За это я любила подаренный Владом дом. Там не жило прошлое.

Я положила письма на комод. Рядом с другими, сложенными ровными столбиками. Сбросила обувь и неспешно прошлась по комнатам. Здесь слишком долго никто не жил. Стал появляться запах запустенья.

Я делала уборку в квартире два-три раза в месяц, потому пыли на наблюдалось. Но запах. Покинутые жилища пахнут как-то иначе. Или мне только кажется.

Уже совсем весеннее солнце заглянуло в окно. Я зажмурилась и подставила ему лицо. Из-за особенностей архитектуры и истории развития города в Петроградском районе было не так много домов, квартиры в которых заливало бы светом. Дом родителей был редким исключением. Построенный в конце девятнадцатого века в стиле модерн он каким-то чудом не пострадал во время блокады и избежал калечащей реставрации. Квартира была двухсторонней. Часть окон выходила на улицу, часть – в сквер.

В сквере дома, куда выходили окна гостиной и кухни, еще с довоенных времен рос буйным цветом жасмин, за которым лучше, чем за внуками, следили старушки-соседки. Дворники-азиаты все пытались его то подстричь, то выкорчевать, но разбегались в страхе от защитниц двора.

С улицы был виден собор. Звон его колоколов неизменно наполнял радостным перезвоном соседние дома. Когда-то мы хотели в нем венчаться. Но все откладывали. А потом это потеряло всякий смысл. Оно и к лучшему – церковь разводы не жалует. Мне же и судебной тяжбы длинною в год с головой было. Год жизни за свободу. Слишком дорогая цена.

Я распахнула окна. Весенняя свежесть ворвалась в квартиру. И мне вдруг стало очень спокойно. Давно забытое, потерянное чувство.

К концу недели я уверилась, что вполне смогу прожить без Влада. Он не звонил ни разу. Я могла похвастаться тем же. Впрочем, было бы чем гордиться.

На второй день после возвращения в отчий дом я заприметила джип Димы на своей улице. После я видела его еще несколько раз. Сам факт его присутствия раздражал. Но я успокаивала себя тем, что рано или поздно Владу надоест. И он либо уйдет из моей жизни, прихватив шофера, либо сдастся. У которого варианта больше шансов, я старалась не думать.

Анжела пыталась приобщить меня к светской жизни. Мое стремление к одиночеству казалось ей несусветной глупостью. Я не спорила и не пыталась что-либо доказать. Жила как есть, игнорируя все ее попытки.

Не имея особых дел, я часами бродила по городу. Благо, что дни стояли сухие и длинным прогулкам не мешали. Но сегодняшний день я решила провести с большей пользой. Облачилась в старые джинсы и толстовку, затянула волосы в тугую косу и принялась мыть окна. За этим занятием меня и застал визитер Влада.

Открыв дверь, я обнаружила за порогом Диму. Прислонившись плечом к косяку, сказала:

– Извини, дорогой, комнаты в наем не сдаю.

– Влад приглашает тебя на обед, – не моргнув глазом, сказал Рыжий.

– Уверена, вы сумеете составить друг другу компанию. А я пас. Берегу фигуру к лету.

Далее по сценарию следовала захлопнутая перед носом Димы дверь. Но привести задуманное в исполнение не удалось – помешал чужой ботинок.

– О, вот и барин пожаловал, – с дурниной пропела я. Влада передернуло.

Отодвинув меня в сторону, он вошел в квартиру. Бывать здесь раньше Миронову не приходилось. Оттого хоть и смотрел хмуро, но с любопытством.

Я вернулась в гостиную. Выключила музыку. Настроение для сценических па было самое неподходящее. Сложив руки на груди, я спросила:

– Зачем пожаловали, ваша светлость?

– Прекрати, – поморщился он. Кивнул на распахнутое окно. – Тебе больше заняться нечем?

– Провожу время с пользой.

– Я тебе недостаточно денег даю?

– Надо еще где-то окна помыть? – поинтересовалась я. – Или как-то иначе заработать предлагаешь?

Сверкнув глазами, Влад отвернулся. Прошелся по комнате, разглядывая предметы. Надо признать, он держался молодцом. Пока ничего не крушил даже. Хотя руки чесались – это очевидно.

Сев на подоконник, я свесила ноги. Наблюдала за ним без всякого интереса и ждала. Наконец, он пробубнил:

– Ты не звонила.

– Ага.

– Я переживал.

– Телефон работает в обе стороны.

– Я очень зол на тебя.

– Да? Почему? Я вроде бы никого за тобой следить не посылала.

– Это для твоей безопасности, – отрезал он.

– А я проблем не боюсь.

– Это я уже понял, – усмехнулся он и перешел к сути. – Мне не нравится, что твой бывший вертится вокруг тебя.

– Мне тоже. Придется это пережить.

– Я думаю иначе.

Отставив шутки в сторону, я посмотрела в его глаза и сказала уверенно:

– Влад, мне нет дела до выходок Антона. И жаль, что ты тревожишься об этом. Но если с ним что-то случится, меня ты больше не увидишь.

– И еще смеешь говорить, что он тебе безразличен! – вспыхнул Миронов.

– Этого я не говорила, – напомнила я. – Но это вовсе не значит, что я собираюсь к нему возвращаться. И потом, тебе ли меня учить? Ты сам даже не разведен.

– Это юридическая формальность, – отмахнулся он. – Я свою жену уже несколько лет не видел.

– Что не делает тебя свободным человеком.

– Тебе бы хотелось обратного?

– Этого я тоже не говорила. Меня вполне устраивают наши отношения.

– Иногда ты просто безбожно злишь меня.

– Здесь мы квиты.

Он вновь очертил круг по комнате. Коридор из гостиной просматривался отлично. На глаза Владу попались пачки писем, сложенные на комоде. Словно гончая взявшая след, он ринулся к ним. Я села поудобнее, прислонилась спиной к распахнутой створке окна. Быть беде.

Зашуршала бумага. Что он делает, я не видела. Но догадаться труда не составило. Пару минут спустя он влетел в комнату с грозным рыком:

– Что это за хрень?!

– Письма, – равнодушно пожала плечами я.

Чеканя шаг, он принялся ходить по комнате, читая письма Тоши. Антона. Закончив одно, бросал на пол и начинал другое. Некоторые фразы с яростью произносил вслух:

– «Любимая моя Ева» … «Я не живу без тебя. Все стало безразлично. Тускло. Жизнь ничего не стоит»… «Знаешь, я помню каждую твою улыбку, родинку»… «Твои вещи так и лежат на своих местах. А я все жду…»… «Мне часто снится то лето, помнишь?»…

– Прекрати.

Влад остановился. Посмотрел на меня странным взглядом. И спросил тихо и оттого особенно страшно:

– Как давно это продолжается?

– Давно.

– И ты скрывала это от меня?!

– Невозможно скрыть, то, что не имеет ровно никакого значения.

– Не ври! Ты хранишь их! Все эти годы он шлет тебе письма, а ты хранишь их. Что за бред?! Он веком не ошибся?!

– Вряд ли. Скорее украл чужую идею. Никакой оригинальности. Ни в чем.

Влад тщательнейшим образом изложил мне свое мнение о бывшем супруге, обо мне и проблеме в целом. Он не кричал. Его голос больше походил на грозный тигриный рык. Я не пыталась прервать тираду. Зато успела изрядно замерзнуть. На улице всего плюс шесть, а я в легкой толстовке. Но ни единой попытки сдвинуться с места не сделала. Смотрела в окно и ждала, когда все это закончится.

– Говоришь, это неважно. Почему тогда ты не выбросила эти письма? Хранишь их нераспечатанными, но не выбрасываешь.

– Не знаю, – призналась я. – Да и какой в этом смысл? Мужчину, который сделал меня женщиной, я все равно позабыть не смогу. И неважно пишет он мне письма или нет.

Влад с размахом ударил кулаком в стену. Делать этого не стоило. Стены в здании толстые, при царе возводили. Кость сломать ничего не стоит. А это больно. Я точно знаю.

Он спросил хрипло:

– Почему же ты всегда была против моего присутствия здесь?

– В этом тоже нет никакого смысла. Родители здесь не живут. Я тоже. Цветы и то соседям розданы. Или ты желаешь мыть окна вместе со мной?

– Жалкая отговорка.

– Возможно, ты прав, – согласилась я. – Хочешь правду? Пожалуйста. Я не приглашала тебя, потому что таким, как ты, здесь не место. И таким, как я, теперь тоже.

Влад остолбенел. Я вновь отвернулась, посмотрела во двор. Казалось, вся вселенская тяжесть обрушилась на меня. Я чувствовала себя погребенной заживо.

Я устало прикрыла веки. Не стало сил носить привычную маску. Я хотела вырваться. Любой ценой.

– Ева… – неожиданно ласково позвал Влад. В комнату вошел Дима. До этого он топтался в коридоре. Теперь осмелел.

Собственный дом показался оскверненным. Никому из нас не было здесь места. Никому.

– Ева, – вновь позвал Влад. – Слезь, пожалуйста, с окна…

– Зачем?

– Ты можешь упасть. Это опасно. Разве ты не знаешь?

– Могу. Знаю. Что с того?

– Ева, не делай глупостей, – разволновался он. Дима бесшумно приближался. Но напоровшись на мой взгляд, остановился. Мы оба знали – случись что, он не успеет. – Я погорячился, но… не стоит принимать все так близко к сердцу.

– Не принимаю. Просто надоело все.

– Послушай, ты устала и расстроена. Но… ты должна думать об отце и…

– Об отце? – усмехнулась я горько. –Думать о нем нечего.

– Девочка моя, -ласково звал он. – Ты сама себя не слышишь. Не делай глупостей. Иди ко мне, мы все уладим.

– Все? – переспросила я и посмотрела него. – Все-все?

Он опустил глаза. Сказал, злясь на себя:

– Я не имел в виду…

Я кивнула на дуб за окном.

– Видишь это дерево, Влад? Оно растет здесь, сколько я себя помню. Бабушка говорила, дуб рос и до войны. Возможно даже, он ровесник дома. Дубы ведь могут жить веками. Люди- нет, а они могут… Весна в этом году поздняя, даже почки не появились на ветках. Но появятся совсем скоро. Ждать осталось недолго. Но вот, что страшно… Когда листья пожелтеют, отца уже не станет. Он не доживет и до конца лета… Так что, думать о нем необязательно. Случись что со мной, он, конечно, расстроится. Но долгим расстройство не будет. Если подумать, неделей позже, неделей раньше – не так уж и важно. К тому же, если хоронить двоих, могут дать скидку. Маркетинг на костях, я слышала, процветает.

– Детка, пожалуйста…

Я поморщилась. Уже все сказано. Он говорил, я не мешала. Зачем теперь об этом? Все неважно. Все.

Я спросила:

– Как ты думаешь, Влад, что ждет нас там?

Он, конечно, сразу понял. Вновь побелел. Но уже не от ярости. Сказал строго:

– Мне не нравится этот разговор.

– Бывает. И все же. Что?

– Кто что заслужил, – ответил, помолчав.

– Но разве может быть хуже, чем здесь и сейчас? Нет ада страшнее жизни.

Он отвел глаза. Мне стало жаль, что я тревожу его подобными пустяками. Он хороший человек и не заслуживает подобных разговоров, несущих в себе бесконечные печали. Даже если ведет себя как свинья. Ревность – скверная штука.

Я потерла лицо ладонями. Сказала, не смотря на него:

– Уходи. И стукача своего забери. Хорошего друг другу сейчас не скажем. Об остальном не волнуйся, я буду паинькой.

Коварство ранней весны дало о себе знать уже к вечеру. А может, все дело в накопившейся усталости. Как бы то ни было, температура поднялась до тридцати девяти и началась лихорадка. Последующие четыре дня она меня не отпускала. Я дрейфовала между реальностью и бредом и не находила сил даже вскипятить себе молока. Сколько бы продлилось мое столь скверное состояние неизвестно. Но появилась Люся, и все пошло на лад.

– Я так и не спросила, откуда ты взялась, – аккуратно, словно впервые взяв в руки ложку, я ела горячий куриный бульон и с благодарностью посматривала на нее.

– Евсей – олух, не сразу рассказал мне, что ты приезжала. Забаррикадировался в студии, и, пока не закончил работу, к реальности не вернулся. Я как узнала, что ты ключи забрала, сразу заподозрила неладное. К телефону ты не подходила. А у меня ведь еще одна связка была. Ты мне тогда все комплекты, кроме своего, отдала… Я и приехала. А тут ты с температурой сорок. Вызвала «Скорую». Они тебя забрать хотели, но я не позволила.

– Спасибо. Терпеть не могу…

–Знаю. Дома и стены лечат.

– И бульон.

– Без него в таких делах никак, – улыбнулась она. – Приходил еще рыжий парень. Забыла имя. Он привозил тебя к нам.

– Есть такой. Чего надо было?

– О здоровье твоем спрашивал.

– Ты сказала, куда ему идти?

– Нет, а надо было?

– Всегда успеется.

Люся принялась прибираться на кухне. По молчанию, нервным движениям я поняла, что ей есть, о чем печалиться. Причина мне была известна. Оттягивать разговор не имело смысла.

– Вы нашли дом?

Люся вытянулась в напряжении словно струна. Нерешительно обернулась. Кивнула.

– Ты напрасно переживаешь. Я рада за вас.

– Знаю, – глухо сказала она. – Только вот…

– Брось. Перемены неизбежны. Я давно смирилась с этим. Привыкнешь и ты.

Она поспешно отвернулась. Украдкой смахнула слезы. Мне следовало сказать ей что-то ободряющее. Но слов я не находила. Казалось, я повисла в воздухе. Мне не на что было опереться.

Окутанная заботой Люси, я довольно быстро поправилась. И через некоторое время окрепла настолько, чтобы вновь совершать небольшие прогулки. Правда, мне то и дело требовался перерыв. Но это все же лучше, чем сиднем сидеть дома.

Дима уселся через скамейку от меня. Я предпочитала делать вид, что не замечаю его. Подставила лицо солнцу и расслаблено откинулась на спинку скамейки.

Я бы с удовольствием поставила все свои мысли на стоп. Но к великому сожалению, подобным умением я так и не овладела. Я скользила от прошлого к настоящему, от Тоши к Владу и обратно. Я пыталась понять что-то важное, но топталась на месте.

Вспомнилось, когда однажды ночью я проснулась и не обнаружила его рядом. Поежилась зябко. Кажется, я разучилась просыпаться и засыпать одна с самой первой нашей ночи.

Накинув халат, шлепая босыми ногами по полу, отправилась искать мужа. Он курил на балконе. Всегда так делал, когда не спалось. Я прижалась щекой к его спине и позвала:

– Выбрось из головы всю эту ерунду, и пойдем спать.

– Как ты догадалась, что я думаю о ерунде? – улыбнулся он.

– Единственно важное, о чем ты можешь думать, – это я. Но раз я проснулась в одиночестве, значит, твою голову занимают мысли о чем-то другом.

Он обернулся и заключил меня в объятия. Над головой раскинулось звездное небо. Большая Медведица сияла так ярко… Прекрасная ночь. Сказочно-дивная.

Одарив меня нежнейшим поцелуем, Тоша прошептал:

– Клянусь, я сделаю все, чтобы мы были счастливы. Ты никогда не пожалеешь, что стала моей женой. Клянусь. Веришь мне?

Я верила.

– Бабы – дуры, – констатировала я. Проходивший мимо старичок подскочил от неожиданности. Видимо, его пугали разговаривающие сами с собой горожане.

Последующие дни шли ровно по тому же сценарию. Я бродила по улицам или парку. Когда не было ветра, подолгу сидела на пляже Петропавловской крепости. Дима ошивался рядом.

С каждым днем мне становилось легче. Думать. Дышать. Жить выбранной когда-то жизнью.

Влад несколько раз присылал мне цветы. Роскошные букеты белоснежных роз. Он всегда дарил мне только эти цветы. Но не звонил ни разу. Я отвечала тем же.

Сколько бы это продолжалось неизвестно. Однако в мире, где ставки так высоки, беспечности нет места. Не говоря уже о слабости.

Ссора с Владом и последующая лихорадка оставили меня за бортом происходящих событий. Я, что называется, убрала руку с пульса. Подобные ошибки всегда стоят дорого.

Что настало мое время платить, я поняла не сразу. Лежа на полу мчащегося по улицам города в неизвестном направлении фургона, я вращала глазами и пыталась осознать, какого черта я здесь делаю. Страха не было. Все произошло слишком быстро, и я не успела испугаться. Пока.

Возвращаясь с очередной прогулки, я подходила к дому. Замерла у пешеходного перехода, послушно ожидая, пока загорится зеленый.

Серебристый фургон поравнялся со мной, распахнулась дверь. Я успела заметить двух мужчин и вроде бы даже удивиться, что они в масках. И, пожалуй, все.

Не успев моргнуть и глазом, я уже оказалась в машине. Надо мной склонился один из похитителей (то, что меня похитили, я поняла сразу – не даром смотрела телевизор). Он был в маске, которую так любят сотрудники ОМОН и иных схожих структур. Продемонстрировал мне пистолет и сказал по-доброму: