Измеряю комнату шагами, заламывая пальцы. Я успела поговорить с бабушкой, рассказать, как прошел мой первый учебный день. Даже Диму вскользь упомянула.
«Ох, Лизка, Лизка, совсем уже выросла…».
Я рвано задышала. Скучаю.
Когда в окне замечаю знакомую машину, живот сводит.
Шахов расслабленно выходит из спорткара и тут же поднимает взгляд на второй этаж. Как знал, что наблюдаю за ним.
Скрываться не собираюсь.
Филипп сбрасывает на телефоне чей-то вызов и проходит в дом.
Превращаюсь в слух и жду, когда вслед за шагами хлопнет дверь в соседнюю комнату, но продолжаю стоять у окна и смотреть на черный автомобиль. Такой же мрачный, как и его хозяин. Опасный, быстрый и чем-то манящий.
Когда наконец-то слышу громкий хлопок совсем рядом с моей дверью, зажмуриваюсь и делаю два длинных вдоха и таких же выдоха.
Перед тем как выйти из комнаты, все же быстро осматриваю себя в зеркале.
И поправляю кулон.
Останавливаюсь напротив комнаты сводного подонка. Колотящееся в груди сердце, наверное, слышно на другом конце земного шара.
Дважды стучу и жду ответа. Его нет, и я повторяю свои действия.
Шахов не может не слышать. Просто прекрасно!
Спину сводит от напряжения, которым пропитано все мое тело. Ведь я еще никогда не стояла на пороге спальни незнакомого мне парня. Хотя намерения мои вполне себе хорошие, правильные.
Держать себя в руках не удается совсем. Наверняка все эмоции на моем лице, и это так раздражает!
Снова стучусь. На этот раз Шахов соизволил открыть мне дверь и даже отойти в сторону, пропуская на свою территорию.
Здесь пахнет им.
Шаг делаю неуверенный, по-детски осматривая все исподлобья.
– Смотрю, прошлого раза тебе было мало? Снова стучишься в чужую комнату без приглашения? – его издевательский тон прокатывается по коже, цепляя каждый волосок.
Продумывая свой вопрос и поведение, не рассчитывала, что буду стоять истуканом и смотреть на Филиппа, пока тот в очередной раз отбрасывает язвительные комментарии.
– Поговорить хотела, – опускаю руки вдоль тела. В глаза смотрю.
Шахов выглядит чересчур довольным. Даже улыбается. Это вроде как его первая улыбка, которую вижу.
– Дай угадаю, – идет на меня.
Парень успел снять футболку. Он выглядит очень сильным. Чувствую себя самой настоящей маленькой мышкой.
– Попросишь не рассказывать твоей матери о нашем секрете?
Он останавливается слишком близко. Еще чуть-чуть,и кончик моего носа вдавится в его грудную клетку. Шахов довольно высокий.
Поле вокруг него какое-то слишком разряженное, и мне трудно становится дышать.
– Нет, – проговариваю с каким-то отчаянием, – где Камилла? – вскидываю подбородок.
Боже, от страха у меня кровь из вен выплескивается.
Я снова один на один с этим подонком. На этот раз он более голый, чем я, и это мне тоже не нравится. Фил непозволительно красив, и самое ужасное, что он об этом знает.
И, вот блин, все написано у меня на лице: тело Шахова мне нравится.
Застрелить, что ль?
Филипп улыбается еще шире. Омерзительно шире.
– Твой друг был с ней последним. С того вечера она перестала отвечать на мои звонки. Сегодня пропустила первый учебный день, – выдаю тираду, при этом смотрю в глаза Филиппу.
– И при чем здесь я?
Когда Шахов опускает взгляд на мой кулон, в комнате становится холодно. Будто резко наступили крещенские морозы. А от улыбки на его симпатичном лице не осталось и следа.
Он вновь мрачен и недоволен.
– Позвони и узнай, – снова прошу.
Это же как бы не шутки. Человек пропал!
– Да нет мне до нее никакого дела!
Наконец-то покидает мое личное пространство, куда вторгся, как самосвал. Не знаю, что ожидать от него в следующую секунду: будет опять улыбаться или вдавливать меня в землю? Его настроение меняется со скоростью света.
– Хотя… – резко оборачивается. Его глаза-угли обладают магией. Я жду, что он скажет, но при этом знаю, что ничего хорошего. – Если разденешься. Для меня.
В горле застревает возмущение размером с грейпфрут. Ни одна молекула кислорода не в состоянии протиснуться, и я, как глупая рыбешка, только открываю и закрываю рот.
Его предложение смывает крохи самообладания, и начинаю шипеть:
– Что? Ты… Совсем поехал?
Шахов усаживается в широкое кресло, куда скинул свою футболку, и вновь делает это: собирает мой образ по точкам.
– Ну почему? Я лишь предлагаю решить твою проблему. Заметь, не прогоняю!
Хорошо, что в комнате нелюбимый мной полумрак. Иначе Филипп бы еще и прокомментировал, как пылают мои щеки от одного только слова «разденься».
– Покажи себя, и я позвоню Теме, узнаю, что он сделал с твоей подругой и куда дел тело.
Его предложение обваривает меня, как самый крутой кипяток, оставляя уродливые шрамы на моей гордости. Она же еще у меня есть, пусть и пришла я в комнату к незнакомому парню. Дважды.
Я в домашних штанах и футболке. Желудок камнем падает в живот как реакция на громкое хамство этого подонка. Он еще смеет лапать меня взглядом.
– Трусики можешь оставить. На сегодня, – шире расставив ноги, Шахов и правда удобнее усаживается в кресле, ожидая шоу.
Смотрю на Филиппа, лишенная каких-либо реакций. У меня только мысли роятся в голове, а ноги приросли к телу, руки болтаются плетьми.
Когда парень с недовольным хрипом встает и за один шаг преодолевает расстояние до меня, я только успеваю сделать вдох.
– Могу помочь.
Подхватывает край футболки и слегка задирает. Его пальцы проходятся по моему животу, очерчивая пупок, и кожа мгновенно покрывается мурашками. Тело… Отзывается, я прикрываю глаза, яростно ненавидя и Шахова, и себя.
Втягиваю живот, закусываю нижнюю губу.
– Лиззи… – сироп в его голосе с горчинкой.
– У тебя просто холодные руки.
Отступаю. Голова кругом, перед глазами расплывается его комната, превращаясь в темно-серое пятно.
Он снова это сделал. Вызвал ощущения, которые я никогда и ни с кем не испытывала.
До сих пор чувствую его руку, которая поглаживающе трогала живот, касалась ребер. Шахов почти добрался до лифчика.
– Ошибаешься. У меня все в порядке с сосудами. Я всегда и везде… Горячий.
– Вот и гори. Подальше от меня, – шепот пробивает сгущенный вокруг нас воздух.
Шахов смотрит в глаза, затем опускает взгляд на губы. Снова глаза… Губы… Глаза.
В фильмах такое происходит перед поцелуем.
И грудная клетка еле сдерживает рвущееся сердце.
Стук в комнату развеивает напряжение между нами. Я отскакиваю, удивляясь прыти. Шахов поджимает губы. Мне кажется, я слышу ругательства.
– Филипп, – голос мамы впрыскивает в кровь сумасшедшую дозу адреналина. Еще не хватало, чтобы она застукала меня здесь. Полуголый Шахов, я тоже не совсем одета. Свет выключен, щеки пылают.
Умереть – не встать.
Пытаюсь остановить Филиппа, хватаясь за его предплечье. Он и в самом деле горячий. Заболел, может?
Успеваю остаться за дверью, когда парень открывает дверь моей матери. Внутрь не пропускает. Через щель я вижу ее смущение.
Ну конечно, Шахов же без футболки!
– Извини за беспокойство. Ты не видел Лизу? Она поднималась наверх, а сейчас ее нигде нет.
Этот придурок улыбается.
– Она выходила из комнаты.
– Куда?
– Ей вроде бы позвонили. Точно. Слышал имя «Дима». И кажется, она говорила это имя как-то… С наслаждением. Ну, вы понимаете, – облокачивается одной рукой о полотно двери.
Меня окутывает волной дрожи, а под ноги забираются обжигающие языки пламени.
– Какой такой Дима?
– Спросите за ужином. Если к этому времени Лиза освободится.
Шахов захлопывает дверь и тут же совсем другим взглядом смотрит на меня. Я превращаюсь в букашку, когда он – самый настоящий смертоносный вихрь.
– Твое время истекло, Лиззи. Но мне понравилось, как ты на меня смотрела. И ты вкусно пахнешь персиком, – наклоняется, чтобы прошептать. Его губы почти касаются ушной раковины, и мои колени предательски подкашиваются.
К ужину спускаюсь, сменив домашние штаны на свободные брюки, а футболку – на кофточку крупной вязки с широким горлом. Одно плечо постоянно оголяется.
В голове до сих пор сложно укладывается тот факт, что нужно просто сидеть за столом и ждать, пока еду разнесут и поставят возле носа.
Еще какой-то месяц назад мы с бабушкой варили круглую картошку, ставили ее в центр стола, и каждый сам себе накладывал ужин.
– Вино? – спрашивают и предлагают на выбор красное или белое.
Уставилась на незнакомые мне бутылки. Этикетки красивые. Там что-то на французском.
– Антонина, будьте любезны, Лизе белое, – решает за меня мама.
А я бы попробовала красное. Говорят, оно вроде как полезное.
– Мне тоже белое.
Филипп сидит напротив меня. В футболке, слава богу.
Как буду есть, когда Шахов своим взглядом не дает и вдоха сделать, не представляю.
Когда смотрю на все эти приборы, большие фарфоровые тарелки, бокалы, теряюсь. Фил – сама уверенность. При этом он довольно расслаблен. Его небрежность скорее привлекает, чем вызывает осуждение или отталкивает.
Даже раскинутые ноги и откинутая спина на стул делают из него что-то вроде хозяина положения, а не балбеса-работягу, которого посадили за стол к королеве.
Нам приносят рыбу, салаты, какие-то закуски со странными названиями. Но бабушкина картошка все равно остается самой вкусной.
– Как прошел первый день? – Альберт виртуозно разделывает рыбу и отправляет кусочек в рот. Все движения правильные и отточенные, словно эти умения заложены в ДНК.
Шахов-младший делает глоток вина, взгляд сосредоточен на мне. При этом я не смотрю на своего сводного, лишь чувствую покалывание в области плеча, которое оголилось. Кости ключицы ощущаются хрупкими и вот-вот расколятся от следующего вдоха.
– Первый день…
– Лиза познакомилась с Дмитрием Орсовым, – Шахов повторяет те же действия, что и его отец. А именно, филигранно очищает рыбу от костей и кладет кусок в рот.
– Орсов – это?…
– Тот самый Орсов. Незаконные обороты, серые схемы. Его старший сын содержит несколько подпольных рингов для боев без правил, – продолжает закапывать меня Филипп.
Его самодовольство отражается на лице. Впору брать бокал с вином и выплескивать, чтобы стереть ухмылку с Фила.
– Не самый лучший кандидат, чтобы дружить, – прочистив горло, Альберт говорит, уткнувшись в свою тарелку.
Мама стреляет взглядом.
– Мы лишь сидели за одним столом, – тихо защищаюсь.
Повисает давящая тишина, и кусок уже не лезет в горло. Я и до этого ела через силу. Постоянно казалось, что даже вилку держу неправильно.
– Филипп, ты можешь присмотреть за моей дочерью в университете? – почти давлюсь глотком вина, – она бывает несколько глупа.
Кашляю на всю столовую. Глаза слезятся. Обида на маму распределяется по всему телу.
– Разумеется, – отвечает довольно.
Кровь приливает к голове, лицо становится бордовым. Все пары глаз прикованы ко мне, будто я совершила непоправимый поступок.
С шумом отодвигаю стул. Сейчас мне становится все равно, что еще могу услышать в свой адрес.
Некультурная, безманерная, необразованная деревенщина… Плевать.
Моя мама считает меня глупой, а этот подонок будет теперь следить за каждым моим шагом. Крутить мои нервы и взрывать терпение.
– Благодарю. Было вкусно, но я наелась.
Надеюсь, они рассчитывали, что мне известно слово «благодарю».
Взбегаю по лестнице к своей комнате и останавливаюсь, прислонившись к стене так, чтобы меня не было видно.
Перевожу дыхание. Оно такое не из-за быстрого темпа, а от слез, которые сдерживала. Теперь горло першит и сдавливает.
Прикладываю ладонь к кулону. От него идет сильное тепло. Успокаивает.
– Филипп, Алена права. Приглядывай. Не позволяй Орсову приближаться к Лизе, – голос Альберта холодный.
Не знаю, что отвечает им Шахов-младший, но такой же скрип стула заставляет вздрогнуть. Затем шаги. Быстрые, довольно громкие. Они все ближе и ближе.
Замираю, не в силах оторвать ноги от пола, когда моя комната буквально через две двери.
– Зачем ты это делаешь? – спрашиваю, как только Филипп наступает на последнюю ступеньку.
– Делаю что?
Руки трясет от злости на этого подонка.
– Проблемы мне создаешь!
Шахов подходит вплотную. Ему вновь незнакомо понятие личного пространства. Хотя о чем это я? Он прижимал меня к стене и бесстыже целовал, не зная моего имени. Какое еще личное пространство?
– Много на себя берешь. Я лишь забочусь о репутации моей семьи. А ты, Лиззи, совсем как глупый мышонок среди прожженных и ушлых крыс.
Снова глупая?
Филипп заставляет меня вжаться в стену. Слиться с ней и снова ощутить свою никчемность.
И правда, мышонок. Сердце готово остановиться в любую секунду от страха.
– Да и как не присмотреть за сводной сестрой?
– Держись от меня подальше, Шахов, – бросаю сквозь зубы.
Его рука вновь касается моего тела, прожигая даже толстую пряжу свитера.
Толкаю в грудь, а он ни на миллиметр не сместился. Упрямо возвышается надо мной.
– Сам же говорил: «Не показывайся мне на глаза». Вот и ты теперь не показывайся мне на глаза. Понял?
– Понял.
Выбираюсь из-под мощного тела, а он хватает меня за запястье, вынуждая затормозить. И толкает обратно к стене. Руку кладет на мою шею, чуть сдавливает.
Все повторяется. Вновь чувствую откуда-то вкус мятной жвачки и горького кофе.
Глубоко дышу до головокружения.
– В прошлый раз ты так и не поцеловала меня в ответ. Не научили в твоем городишке?
Прикусываю язык, чтобы не бросить в него язвительный ответ.
О проекте
О подписке