«Lamborghini Estoque» была второй вещью в моей жизни, которую я любил. После сопящих монстров, перевернувших сейчас, наверное, всю мою спальню. Доберманы были последними выжившими из своего вида. Я мало к чему испытывал чувства, но ради них был готов ездить в город за мясом каждое утро и ходить на прогулку даже глубокой ночью.

Я нашел их после Падения. Выкормил и оставил у себя.

– Кто помимо нас может в такое позднее время возвращаться в академию? – спросила Астрид, накинув на плечи пальто.

Вынырнув из мыслей, я посмотрел в сторону академии.

– Это же…

– Нет, – с ужасом в голосе прошептала Роксания. – Что она здесь делает?

***

Скрип старой кровати.

– Мы хотим кушать, Кай.

Вой собак за окном.

– Я принесу вам что-нибудь, когда они уйдут спать.

Громкий крик с соседней комнаты.

– Что они с ними делают?

Битое стекло и плач.

– Ничего. Спите.

Плач.

Плач.

Плач.

– Кай, нам страшно.

Я сжал челюсти.

Дыши. Это тебя не касается. Не двигайся с места.

Детский крик из комнаты:

– Кай! Кай, помоги!

Спрыгнув с кровати, я с колотящимся сердцем распахнул дверь и побежал на кухню за ножом. Я должен был заботиться лишь о себе, но не мог оставить их наедине с монстрами. Я не мог слушать надрывные крики и думать, кому сегодня не посчастливилось стать мишенью.

Кай.

Кай, помоги.

Помоги.

Помоги.

Помоги.

Я всей душой ненавидел эти сны.

Сигарета, свисающая с губ, медленно тлела и разносила по спальне вишневый запах, но окно было настежь распахнуто, поэтому он сразу же выветривался. Холод с самого детства сопровождал каждый мой шаг. Мне нравилось превращать свою спальню в исландский ледник, потому что так я хоть что-то чувствовал.

Вытерев измазанные глиной руки и закинув тряпку на обнаженное плечо, я осмотрел скульптуру.

Идеальные линии, словно вылепленные по подобию ее тела. Идеальные черты лица – заостренные скулы, пронзительный взгляд и слегка приоткрытые губы. Она всегда на меня так смотрела. С вызовом и желанием уничтожить.

Я не смог подавить улыбку.

Мне нравилось, когда мой океан бушевал.

Подойдя ближе, я провел ладонью по изгибу ее талии. Сделал долгую затяжку и, выпустив дым, с присущей мне скрупулезностью осмотрел скульптуру, окутанную лунным светом.

Я что-то упускал. Допускал ошибку. Как и с остальными тридцатью вариантами, которые пылились либо в мастерской, либо на свалке за территорией академии, куда я вывозил их, пока все спали.

У меня не получалось почувствовать ее.

Выбросив сигарету, я сделал успокаивающий вдох. Руки так и тянулись разбить скульптуру и раскрошить ее на маленькие кусочки, потому что это снова не то. Она пустая и безликая, когда должна гореть синим пламенем от силы, что хранит ее истерзанное сердца.

– Эта девчонка, – пробормотал я, сжав переносицу и приговорив скульптуру к судьбе остальных тридцати.

Я занес ее в мастерскую, после чего опустился на кожаное кресло за рабочим столом.

После того воспоминания мне никак не удавалось уснуть.

Открыв верхний ящик, я потянулся к скрытому дну, однако взгляд наткнулся на потрепанную временем фотографию. Тьма окутала сердце при виде золотистых локонов и светящегося счастьем лица, поэтому я сразу же перевернул рамку и достал спрятанные таблетки с помятым листком бумаги.

Откинувшись на спинку, включил ноутбук и загрузил видеозапись в скрытой папке, доступ к которой был зашифрован написанными мной кодами. Последнее время у меня снова ухудшилась память, поэтому приходилось обозначать их где-нибудь, чтобы не забыть, и пить прописанные врачами таблетки.

Одно из главных достоинств быть наследником Альтинга – это возможность иметь всё то, чего нет у остальных. Если бы у любого другого студента нашли техническое средство, его бы тут же отправили в изгнание за неподчинение порядкам Альтинга. Ноутбуки имели только преподаватели, и те находились у них под жестким контролем.

Послышался шум старой пленки. Сосредоточив внимание на видеозаписи, я хотел по привычке взять в руки серебряную цепочку, но вспомнил, что ее больше нет.

Она забрала ее. Лишила меня единственной части себя.

Сначала экран не передавал изображение, но спустя пару секунд кто-то настроил камеру, и я увидел затемненное помещение. Запись велась с угла потолка, а комната была крошечной, поэтому мне удалось рассмотреть двух человек, сидящих за столом.

Женщину в белом халате и девушку в смирительной рубашке.

С глазами цвета океана.

– Добрый день, Ксивер. Меня зовут Элиза, и в ближайшее время я буду твоим психотерапевтом, – раздался спокойный голос, изредка прерывающийся из-за помех. – Скажи, как твое самочувствие?

Ответа не последовало.

– Хорошо, – кивнула женщина. – Я понимаю: тебе, должно быть, тяжело принимать всё происходящее. Но мы не сделаем тебе больно. Мы только хотим помочь.

Ксивер сидела с опущенной головой, но на этих словах подняла взгляд и посмотрела на Элизу. Я сжал кулаки, когда ее кобальтовые глаза устремились в камеру – прямо на меня.

Однако она слишком быстро отвернулась.

– Ты находишься в Круачейне. Это место, в котором оказывают моральную и физическую поддержку тем, кто пострадал во время Падения. Тебе вкололи препарат, который дает выжившим после катастрофы шанс на спасение.

Впервые Ксивер хоть как-то отреагировала.

Она низко усмехнулась:

– Лжешь.

Уголки моих губ слегка приподнялись. Ее безумие так очаровывало.

Эта запись датировалась 18 октября 2053 года. Их отыскали в Арканесе на день раньше. Я знал это, потому что выучил дело о детях Зальцри и Эскарра вдоль и поперек.

– После препарата в тебе должны пробудиться способности. Я знаю, это звучит довольно страшно, но…

– Где они?

Я придвинулся ближе, внимая ее хриплому голосу.

– Мои брат и сестра, – тихо объяснила Ксивер. – Где они?

Она называла свою подругу сестрой. Эта странная девушка, сидящая в смирительной рубашке, не могла быть более преданной и верной своим любимым людям. Мы были похожи больше, чем казалось на первый взгляд.

– Мы поселили Рейвен в соседнюю палату, а Крэйтона – в другое отделение. Ты можешь не переживать за них, Ксивер. Нам нужно вести за вами наблюдение, чтобы отслеживать действие препарата. Как только мы поймем, что всё прошло успешно, то отпустим вас.

Ксивер молчала. Задержав дыхание, я наблюдал за тем, как подрагивает на ее хрупкой шее жилка. Как она шевелит руками под тканью смирительной рубашки и оглядывает помещение, словно свою собственную клетку.

Затем Ксивер громко захохотала.

И помещение взорвалось.

Я пересматривал это видео в сотый раз, хотя помнил каждую, даже незначительную деталь. Это первый раз, когда Ксивер призвала силу Ремали. В тот день она взорвала половину Круачейна, чем убила Элизу и ранила еще десяток солдат. Она была единственной, кто дышал, когда разобрали завалы.

Я предполагал, что ее плеяда – сокрушение. Но эта девушка и ее брат были исключительными. От них стоило ожидать чего угодно.

Следующие видеозаписи фиксировали каждое изменение в действиях сыворотки и поведении Ксивер. Вот она кричит и вырывается из ремней, что удерживают ее в вертикальном положении на железном стуле. Вот она разбивает кулаки в кровь, пока мечется по своей палате в поисках выхода, а затем скребет ногтями по бетонному полу. Вот она – исхудавшая и совершенно беззащитная – раскачивается из стороны в сторону, сидя в углу и считая по-немецки.

Я выучил каждое ее движение.

Ксивер Зальцри стала моим лекарством от здоровья и навязчивой мыслью, преследующей меня еще до знакомства на той подъездной дорожке. Изучая ее перед приездом, я стал зависим от легких веснушек и глаз, на глубине которых плескалась безграничная злость и желание убить каждого, кто причинит боль ей и ее близким.

Когда я впервые увидел Ксивер, мое омертвевшее сердце сделало один-единственный удар. Она громко смеялась и убегала в носках от какого-то парня, совершенно не думая о своем здоровье.

Эта сумасшедшая девчонка.

Словно завороженный, я касался ее лица, вспоминая кадры из психиатрической лечебницы. Она стояла передо мной, а не смотрела с экрана, даже не осознавая, что именно я наблюдал за ней круглыми сутками.

Я спросил ее имя, хотя оно было высечено у меня в подсознании, как навязчивая мысль. Ксивер, Ксивер, Ксивер. Девушка с глазами цвета океана. На мгновение я погрузился в иллюзию, где она была просто Ксивер, а я – просто Каем. Но когда Галинор произнесла вслух ее фамилию, я пришел в себя.

Она – та, кого я должен презирать.

Сама того не осознавая, Ксивер Зальцри подчинила себе мой разум. И мне это не нравилось. Хоть сам я говорил Роксании, что она должна держаться от Крэйтона подальше, ситуация с его сестрой – куда не лучше.

Эти сучьи двойные стандарты.

Я приостановил новую запись, когда она снова посмотрела в камеру. Ксивер часто так делала. Словно надеялась, что кто-то услышит молчаливый крик о помощи и придет, чтобы спасти ее.

Но никто так и не пришел.

Приблизив изображение, я провел кончиками пальцев по ее лицу, задумчиво вглядываясь в синие глаза.

Как она вытерпела это?

– Снова она?

Тяжело вздохнув, я откинулся на спинку кресла и прикурил сигарету.

– Твоя одержимость этой девчонкой переходит все границы, любимый. – Астрид грациозно залезла мне на колени в одном нижнем белье и начала осыпать мою шею влажными поцелуями. – Ты же понимаешь, что повлечет за собой связь с дочкой Карателей.

Я не отводил взгляда от лица на экране, пока подносил к губам сигарету и мягко поглаживал бедра Астрид.

– Она никогда не станет для меня чем-то большим, чем простым экспериментом. Я не перечеркну всё, к чему так долго шел, из-за человека, чьи родители уничтожили мою семью.

Тогда почему ты дрожал, когда она касалась тебя на День льда и огня?

Астрид провела ладонями по моей обнаженной груди.

– Не привязывайся к ней.

Я впервые отвел взгляд от Ксивер и посмотрел на свою невесту.

Астрид обладала необычной красотой, но мало кто знал, что за ней кроется. Мы с Джулианом, Зейденом и Роксанией были единственными, перед кем она снимала маску, высеченную ее отцом – Уильямом Цирендором. Он никогда не подвергал ее физическому насилию, но моральное порой было намного сильнее.

Хотя я познал оба вида.

– Я никогда не привязываюсь, Астрид.

– Да? – игриво прошептала она, вновь прильнув губами к моей шее. – Даже ко мне?

Выбросив сигарету, я поднял ее на руки и отнес на кровать.

Наши отношения могли посчитать странными, и это на самом деле было так. Я не любил ее как женщину. Я любил ее как близкую подругу, которая ставила мою жизнь превыше своей, в то время как я делал то же самое.

Тем не менее многолетняя дружба не мешала нам притворяться будущими мужем и женой, проводя ночи в кроватях друг друга. Мы ни к чему друг друга не обязывали. Так было проще и приятнее.

Накрыв тело Астрид своим, я обрушил на ее губы жестокий поцелуй.

Мне нужно было перестать видеть перед собой глаза цвета океана.

Но почему-то спустя пару мгновений, когда я был готов ворваться в ее тело, меня затопило мерзкое чувство. Тоска. Я тосковал не по каштановым волосам, а по синим. Я тосковал не по громким стонам, а по едва слышным всхлипам.

– Блядь.

Я скатился на другую сторону кровати и провел ладонью по лицу.

Астрид всё поняла без слов. Она печально улыбнулась, будто жалея меня, и мне тоже захотелось себя пожалеть.

Потому что желание иметь не свою невесту, а своего врага – заведомо проигрышный вариант.